Дингисвайо вспомнил, как резко протестовал Чака против слишком мягкого обращения с ндвандве после измены Звиде. Но что дали бы ему опустошенные земли могущественного племени? Конечно, загоны его краалей пополнились бы захваченным скотом, и юноши мтетва получили бы возможность жениться на полонянках, но юноши нужны ему для новых воинских подвигов, а излишний скот все равно был бы зарезан во время пиршеств — ведь мтетва, благодарение духам предков, и без того не испытывают голода. Другое дело, если бы ему удалось заключить союз со своими извечными врагами — тогда объединение всех племен нгуни было бы решенным делом. А с объединением этим нужно торопиться, ибо растет на юго-западе сила загадочных белых людей. В свое время он только едва соприкоснулся с ними, но и этого оказалось достаточно, чтобы удостовериться не только в их жадности и глупости, но и в несомненном могуществе. Разумному человеку нелегко понять, чем руководствуются они в своих поступках, но нетрудно убедиться, что им покровительствуют всесильные духи, научившие их как множеству полезных, так, и бесчисленному множеству бесполезных вещей. Пока что духи предков хранят народы нгуни от столкновения с ними, но кто знает, как обернутся дела, когда придет черед этому. Хорошо будет, если вооруженные плюющимися огнем и громом палками белые встретят здесь не сотню раздробленных и ведущих постоянные свары между собой племен, а единую, дружную семью народов нгуни.
И вот когда ему доложили наконец о приходе Чаки, он все еще не решил, как высказать ему все эти мысли.
— Садись, сын мой, беседа нам предстоит долгая, а ты уже успел проделать порядочный путь.
Понимая, что обуревающее Чаку нетерпение может помешать ему внимательно выслушать его слова, Дингисвайо решил сразу же покончить с вопросом о главенстве в племени зулу.
— Мы слышали уже, — сказал он, — что дурной характер и склонность к ссорам оборвали жизнь твоего брата Сигуджаны. Мы и вовсе не стали бы заниматься этим делом — мало ли что может произойти между двумя горячими головами, когда они сойдутся один на один, но поскольку вопрос этот связан еще и с твоим избранием в вожди племени зулу, нам придется строжайше следовать установленному в таких случаях порядку, отдавая тем самым дань мудрости наших предков, да хранят нас их духи. Ты и сам прекрасно знаешь, что с незапамятных времен власть вождя переходит к старшему сыну его главной жены, а если тот умирает, то его ближайшему наследнику. Но в данном случае это не имеет значения, поскольку сын Мкаби умер в младенческом возрасте. Фудукази — вторая жена твоего отца Сензангаконы — бездетна и, следовательно, унаследовать власть по отцу надлежит тебе. Об этом мы в свое время беседовали с твоим отцом, и он признал справедливость наших слов. Однако согласно еще более древней традиции избрание вождя производится советом старейшин племени. Более того, считается даже, что старейшины эти могут сместить неугодного им вождя. Правда, я что-то не могу припомнить ни одного подобного случая и не говорил бы тебе об этом, если бы положение твое не было бы столь сложным. Признать твое главенство означало бы для людей зулу нарушить последнюю волю вождя. Ты вырос среди племен если и не враждебных, но чуждых людям зулу, и слава твоя, сколь ни велика она, — всего лишь слава одного из моих военачальников. А вождь племени должен быть в первую очередь силен собственной родней, советниками и преданными ему воинами. Если ты сейчас придешь в отцовский крааль, опереться тебе там будет не на кого.
Дингисвайо умолк, утомившись длинной речью, и Чака не решался нарушить воцарившееся молчание. Один из прислужников принес колебасу со свежим пивом, но Дингисвайо не обратил внимания на пенящийся напиток. Пауза затягивалась, и Чаке подумалось, что Великий сказал уже все, что хотел, а сам он никак не мог подобрать слов для выражения обуревающей его сумятицы чувств и мыслей. Он уже совсем было отчаялся, когда Дингисвайо вдруг заговорил снова, но голос его звучал на этот раз значительно сердечнее.
— Пей пиво, у тебя ведь наверняка пересохло горло после перехода по такой жаре. Я прекрасно помню тот день, когда впервые увидел тебя в шеренге воинов. Тогда я подумал, что неплохо бы иметь такого сына, и с тех пор был отцом тебе, постоянно наблюдая за тобой и радуясь твоим успехам. Я рад, что не ошибся в тебе — ведь сейчас ты занимаешь второе после меня место. Привык я видеть тебя рядом с собой, и трудно мне будет с тобой расстаться, как, впрочем, и всему народу мтетва, перед которым у тебя большие заслуги, а труднее всех — твоим воинам, с которыми ты делишь их горести и скупые воинские радости. Я сделал для тебя все, что может сделать для сына любящий отец, и сейчас искренне скорблю о предстоящей разлуке. Но я пойду на это. И не столько ради тебя, сколько ради всех нгуни, ибо теперь я буду знать, что с востока у меня и моего народа есть верный друг, к которому всегда можно обратиться за поддержкой. Самому мне не пристало вмешиваться в дела народа зулу, но мнение мое я им выскажу, для чего и пошлю с тобой мудрого в советах Нгомаана и его племянника Сивангу, чтобы они были моими устами перед людьми зулу. А для того, чтобы не огорчать воинов Изи-цве разлукой с тобой, я позволю лучшим из них сопровождать тебя и помочь тебе в обучении собственных воинов. Думаю, что помощников этих наберется достаточно, чтобы оградить тебя на первых шагах от всяких превратностей судьбы.
Медленно падали слова Великого. Казалось, он совершенно позабыл о сидящем перед ним человеке и просто высказывает вслух свои сокровеннейшие мысли. Но когда Дингисвайо умолк, Чака сделал единственное, что можно было сделать, — он поднялся во весь свой огромный рост и торжественно, как на параде, произнес слова благодарности и почтения.
— Нкози! Баба!
Но сейчас эта привычная формула приветствия вождя обрела в устах его первозданный смысл, ибо, возвышаясь на связке циновок, перед ним сидел подлинный нкози — государь, мудрый, осторожный и отважный, и подлинный баба — отец, щедрый, заботливый и внимательный.
По знаку Великого прислужник внес поднос с дымящейся снедью, и только сейчас Чака ощутил голод и жажду. Насытившись и прополоскав рот водой, они оба некоторое время помолчали, каждый во власти своих дум. А потом Дингисвайо заговорил. Он поделился с будущим союзником своими планами объединения всех племен нгуни, не умолчал и об опасениях в связи с растущей на юге силой белых, о своих попытках перенять у них хоть часть их хитроумного умения. Касаясь искусства управления народом, он советовал завоевать и удержать расположение наиболее влиятельных и могущественных знахарей и колдунов. Дингисвайо советовал также пристально следить за сводными братьями Чаки — Дингааном и Мхаланганой, — жажда власти самых покорных и, казалось бы, безобидных часто толкает на безрассудные поступки…
Говорил больше Дингисвайо. Чака редко вставлял в разговор свое слово, и чаще всего это бывало слово одобрения. Нет, не во всем был согласен он со своим другом и повелителем, но на этот раз от возражений его удерживали не соображения этикета и не боязнь утратить расположение сильного и щедрого покровителя. Трудно противоречить человеку, который, многое сделав для тебя, намеревается сделать еще больше. Именно сейчас Чаке не хотелось затевать спор. Прав Дингисвайо или нет, не он уже сумел объединить под своей властью огромные просторы, на которых земли племени зулу были едва заметным пятнышком, и Чакины возражения могущественному вождю прозвучали бы сейчас пустым бахвальством. Нет, Чаке нужно сейчас не спорить и не отстаивать свою правоту, а впитывать крупицы мудрости, богато рассыпанные в речи вождя вождей. Вот когда вернется он на земли родного, но некогда столь жестокого по отношению к нему народа, когда твердой рукой приведет его к подчинению, когда изгонит из мужчин зулу праздность и благодушие, тогда и только тогда сможет он прийти к Великому и сказать ему: «Вспомни, что ты дал мне, и погляди, чем я теперь владею». И тогда это будет не хвастовство и не бахвальство, а справедливая гордость за хорошо сделанное дело, ибо стада тучнеют мудростью их хозяина.