При взятии Бастилии Марат вовсе не довольствовался ролью наблюдателя. В эти славные июльские дни ему удалось задержать отряд драгун, двигавшихся в сторону королевской тюрьмы. Вот как представил эту сцену Карлейль: «Большеголовый, похожий на карлика субъект, бледный и прокопченный, выходит, шаркая, вперед и сквозь голубые губы каркает не без смысла: "Спешивайтесь и отдайте нам ваше оружие!" Говорят, это был месье Марат». Возбужденный Марат написал пространную заметку о том, как он спасал Париж, но газетные издатели отказались ее публиковать; ее взял только давний почитатель Марата Бриссо и, основательно сократив, напечатал в своей газете «Французский патриот» (Patriote français). Марат обиделся и решил издавать собственную газету. Оратора из него не вышло: у него не было ни громогласности Мирабо, ни неумолимой логики Робеспьера. Опыт же политического писателя, как называл себя Марат, у него имелся. Почитая себя жертвой Старого порядка — это же королевская академия отказалась признать его научные заслуги! — в газете он получал возможность расквитаться со всеми, кто отказал ему в славе. Накаленная атмосфера революционного Парижа заряжала Марата поистине электрической энергией.

Девятого сентября 1789 года вышел первый номер газеты Марата «Парижский публицист» (Le Publiciste parisien) с эпиграфом из Руссо « Vitam impendere vero» — «Посвятить жизнь правде». С 16 сентября газета стала выходить под названием «Друг народа» (Ami du peuple). Забегая вперед скажем, что осенью 1792 года название газеты изменилось на «Газету Французской республики» (Journal de la Republique française), а с марта 1793 года она стала называться «Публицист Французской республики» (Le Publiciste de la Republique française).

Эпиграфом нового издания были слова: «Ut redeat miseris abeat fortuna superbis» — «Деньги богатых — неимущим», отражавшие один из рецептов доктора Марата по установлению всеобщего равенства: забрать все у богатых и поделить поровну… Марат буквально слился со своим детищем, его газета стала страстным, исступленным монологом, продолжавшимся из номера в номер. В других газетах печатали заметки самых разных жанров (например, можно было узнать о начале ледохода на Неве), газета Марата являла собой одну сплошную передовицу, на все восемь страниц форматом в]/s листа. Менее чем за четыре года из-под пера Марата вышло почти десять тысяч страниц, около тысячи газетных номеров. Иногда он публиковал письма читателей с вопросами, обращениями и даже доносами. А в декабре 1790 года Марат сам предложил учредить общество наблюдателей и доносчиков, чтобы выслеживать и доносить на правительственных чиновников. (Предложение отклика не нашло.) Иногда редактор сам сочинял письма читателей, чтобы иметь предлог поговорить на интересующую его тему. Он никого не допускал в свою газету. Напечатал несколько статей Фрерона — пока считал его своим учеником. Но когда Фрерон и Демулен предложили Марату помощь в издании газеты, он ответил: «Орел всегда летает один, только индюк идет в стаде». Но орел Марата больше напоминал стервятника. «Что значит несколько капель крови, пролитых чернью во время нынешней революции для того, чтобы вернуть себе свободу, в сравнении с потоками крови, пролитыми каким-нибудь Нероном?» — писал он в конце 1789 года. «Две-три кстати отрубленные головы надолго останавливают общественных врагов и на целые столетия избавляют нацию от бедствий нищеты, от ужасов гражданских войн», — вещал он в начале 1790 года. И далее: «Пятьсот-шестьсот отрубленных голов обеспечили бы вам покой, свободу и счастье; фальшивая гуманность удержала ваши руки»; «Снесите пятьсот-шестьсот голов, и вы обеспечите себе покой, свободу и счастье»… В декабре 1790 года он напомнил: «В прошлом году хватило бы 500—600 голов, чтобы сделать вас счастливыми. Через несколько месяцев придется, возможно, снести уже 100 тысяч. Ибо для вас не наступит счастье, пока вы не истребите врагов отечества. Всех, до последнего выродка». Марат первым заговорил о казнях врагов свободы, первым начал обвинять членов Национального собрания в пособничестве врагам свободы. Вот как он отзывался о Национальном собрании — «однодневный зародыш, которого народ не создавал», «загробное детище деспотизма», «недостойным образом составленная корпорация, в которой так много врагов революции и так мало друзей отечества».

«Великая цель, к которой должны стремиться его (то есть народа) защитники, должна состоять в том, чтобы постоянно поддерживать народ в состоянии возбуждения», — утверждал Марат и прекрасно справлялся с ролью общественного возбудителя. Роль защитника давалась ему хуже: постоянно подстрекая народ к расправам, он подготавливал его к принятию Террора, закон о котором был встречен рукоплесканиями уже после гибели Марата. Друг народа убеждал народ согласиться с истреблением самого себя, ведь под ярлыком «подозрительный» на гильотину одинаково отправляли аристократов и бедняков, священников и монахинь, ремесленников и ученых, генералов и солдат, женщин и детей. Известен случай, когда приговор вынесли даже собаке, дерзнувшей укусить народного представителя «при исполнении обязанностей»: контрреволюционного пса казнили на месте.

«Перестаньте терять время на придумывание средств защиты — у вас остается только одно средство, то самое, которое я столько раз вам рекомендовал: всеобщее восстание и народные расправы. Начните же с того, что обеспечьте за собой короля, наследника и королевское семейство; возьмите их под сильную охрану, и пусть головы караула отвечают за все события. Срубите затем без колебания голову генерала, головы контрреволюционных министров и бывших министров, мэра и членов муниципалитета; расправьтесь со всеми парижскими штабами, со всеми черными сутанами и министерскими приверженцами в Национальном собрании, со всеми известными приспешниками деспотизма. Повторяю, у вас остается только одно это средство спасения отечества. Шесть месяцев назад пятьсот-шестьсот голов было бы достаточно для того, чтобы отвлечь вас от разверзшейся пропасти. Теперь, когда вы глупо предоставили своим непримиримым врагам составлять заговоры и приводить их в исполнение, понадобится, быть может, срубить их от пяти до шести тысяч. Но даже если пришлось бы срубить двадцать тысяч голов, нельзя колебаться ни одну минуту».

Кругом царят заговоры, мошенничество, предательство, пороки, мерзости, ложь, узурпация, адские планы, враги покушаются на свободу, совершают коварные демарши, лицемеры засели в министерствах — вот темы статей доктора Марата. Осознавая «необходимость формирования общественного сознания для обеспечения свободы», Марат был уверен, что этой задачей должны заниматься общественные или политические писатели, как он именовал газетчиков.

Народу же предлагалось «составить об агентах власти такое мнение, которое ему следует иметь», иначе говоря, какое ему подскажет Марат, ибо народ, по определению Марата, глуп, слеп, болтлив и тщеславен. Поэтому главное зло заключается не в наличии врагов свободы, а в упорном нежелании народа замечать их. Народ легковерен и предпочитает пребывать в летаргии, поэтому необходим Марат — недремлющее око народа. «Бедные французы! Вас грабят, вас обкрадывают, вас угнетают и продают ваши избранники. Вы — взрослые дети, которые никогда не смогут ходить без помочей», — пророчествовал Марат. И давал рецепт, как завоевать свободу: «…единственный способ установить свободу и обеспечить себе покой заключается в том, чтобы беспощадно уничтожить предателей отечества и утопить вождей заговорщиков в их собственной крови». Провозгласив «деспотизм свободы», он печатал на страницах своей газеты имена «врагов свободы», понимая, что тем самым обрекает их на смерть; печатал списки неугодных ему политиков и «советовал» народу не выбирать их в Конвент. Пожалуй, неприкасаемым для Марата был только Робеспьер. Оба недолюбливали друг друга, но открыто нападать не решались, ибо вряд ли кто-либо мог с уверенностью сказать, за кем осталась бы победа. И все же когда депутат Марат защищал себя в суде, он в запале обругал Робеспьера «мерзавцем». Ответа со стороны Неподкупного не последовало, а официальная пресса — газета «Монитер» (Moniteur) — инцидент замолчала.