Макс
Ник и Тина пялятся на меня, и лицо Ника полно смущения, в то время как рот Тины приоткрыт. А я просто стою, нисколько не захваченный неловкой ситуацией, желая стать невидимкой и скинув толстовку и боксеры, просто умчаться отсюда.
Акцент моего брата усиливается в раздражении или гневе. Поэтому сейчас, когда он говорит: «О чем, черт возьми, ты говоришь, мужик?», получается:
— Чрт возьми, чт ты гвршь, мужк?
Тина отводит взгляд в сторону. Она трясет головой, пытаясь понять, что я только что сказал, перед тем, как поднять свои грустные глаза, смотря на меня вопросительно.
— Милый, о чем, ради всего святого, ты говоришь? Ты не можешь переехать. Это дом Сиси. Твой дом.
Я опускаю подбородок, кладу руки на бедра и отстукиваю нервно другой ногой. Думаю, что бы такого сказать, чтобы не прозвучать как придурок:
— Нет. Это ваш дом. У вас две маленькие девочки и растущая семья. Да, Сиси принесли в этот дом, но он не наш, — я решаюсь взглянуть на Ника, — и никогда не был.
Ник слегка пожимает плечами.
— Я не понимаю, откуда это взялось. Что случилось?
Делая глубокий вдох, поднимаю руки, кладу запястья на голову и отвечаю на выдохе:
— Ничего не случилось. Дело не в этом. Это не решение, принятое в порыве гнева или что-то в этом роде...
Но Ник не слышит этого. Он внезапно вскакивает на ноги и теперь находится напротив меня.
— Что бы то ни было, мы исправим это. Скажи мне, что происходит...
— Ничего. Клянусь...
— Должно быть что-то. Скажи мне, что мне нужно сделать, чтобы изменить твое решение.
— Ты не понимаешь, что я говорю.
Тина встает из-за стола и идет ко мне, но я отступаю назад, вытянув руки в предупреждении. Когда вас обнимает Тина, вы готовы сделать для нее что угодно. Я продолжаю держать руки в вытянутом положении перед собой.
— Нет, Тина, не сейчас. Мне нужна ясная голова.
Ник быстро выходит из себя:
— Не води меня за нос, Макс. Скажи, в чем проблема.
Раздражение кипит внутри меня, и раскаленный гнев вырывается из моего рта:
— Черт, мужик, не все всегда о тебе! Это касается меня! Это касается Сиси! Это не касается тебя или Тины, или девочек! Дело только во мне и моей дочке. Вот и все.
Тихий голос Тины прорывается через мой гнев, сбивая с меня спесь:
— Ты здесь несчастлив?
Вы не увидите ничего грустнее расстроенной Тины. Это дерьмо ранит. Я быстро делаю шаг вперед и беру ее руку в свою.
— Нет, милая. Дело не в этом. — Я пробегаюсь рукой по волосам. — Я преподнес это не так, как планировал.
Ник складывает руки на груди, выглядя взволнованным, но звуча в тоже время терпеливо:
— Ну, так сделай это.
Я освобождаю руку Тины из своей хватки и передвигаюсь, чтобы сесть на спинку дивана. Проходит несколько минут, прежде чем мне удается собраться с мыслями, что я должен сказать, а не что хочет сболтнуть мой рот.
— Хорошо. Мы всегда жили здесь, верно? — Ник кивает. — Мы были здесь действительно счастливы, Ник. Ты помог нам, когда я нуждался в тебе, и смотрю на Сиси и то, какой прекрасной маленькой леди она становится, — мое горло сжимается, — и это благодаря вам.
Жесткие черты Ника смягчаются. Я избегаю его взгляда и продолжаю:
— Но я задержался здесь слишком долго. Задержался и остался, когда должен был уйти, чтобы начать свою жизнь. Продолжал так делать, и сейчас это становится сложным. Я должен был уйти, когда все было просто, потому что сейчас мысль о переезде, — я смотрю на Тину, — заставляет сердце биться быстрее от страха.
Тина быстро умоляет:
— Тогда не уходи! Мы любим тебя. Мы хотим, чтобы ты жил здесь. Здесь много комнат для всех нас. Просто не уходи.
Я грустно улыбаюсь им обоим и сбрасываю бомбу:
— Уже купил милое местечко.
Ник проводит руками по лицу и шепчет:
— Чтоб меня.
— Послушай, время пришло. Мы и так задержались здесь на долгие десять лет.
Ник расстроено бросает мне в ответ:
— Я хотел, чтобы вы были здесь, — он замолкает, его глаза умоляют. — Я хотел, чтобы ты был здесь, мужик.
Трясу головой и аккуратно, но твердо говорю ему:
— Я люблю тебя за это, — и я говорю правду, — но мне нужно начать жить заново. Мне нужно двигаться вперед. Мэдди… — я делаю рваный вдох, — она подвела меня, и я был разбит в течение долгого времени. Но я больше не сломан. Мы больше не сломаны. Я должен сделать то, что мне следовало сделать годы назад. Нужно взять на себя ответственность за свою жизнь, — я смотрю вверх, чтобы встретиться со взглядом Ника, — И я, наконец, готов к этому.
— Ну, это гребаный отстой.
Ник и я поворачиваемся к Тине, чтобы уставиться на нее в шоке. Тина никогда не ругается. Никогда.
Она смотрит на нас, наблюдающих за ней, фыркает и надувается:
— Ну, это так.
Мы стоим здесь, неуверенные, что сказать друг другу, ощущая неловкую, наполненную вопросами, тишину. Это не хорошее чувство. Сродни изжоге. Ник кивает.
— Я предполагал, что однажды это должно было случиться. Я имею в виду, что не так я представлял Сиси, уезжающей в колледж. — Но тон его голоса и взгляд его глаз говорят обратное.
Тина тихо спрашивает:
— Она еще не знает?
Я качаю головой, потому что мне не хватает слов.
Ник спрашивает:
— Где дом?
Это, по крайней мере, разряжает обстановку.
Я показываю на восток, пряча улыбку и махая рукой:
— Там.
Лицо Ника становится бесстрастным.
— Где?
Я показываю снова на этот раз с чувством. Моя улыбка прорывается наружу.
Уголки губ Ника поднимаются вверх:
— Ты не делал этого.
— Не делал чего? — спрашивает Тина.
— Я сделал, — отвечаю бойко.
Тина повторяет громче:
— Сделал что?
Ник накрывает свое лицо руками, когда его тело начинает трястись в беззвучном смехе.
— Ты, подлый сукин сын.
Голос Тины граничит с истерикой:
— Я схожу с ума! Кто-нибудь скажите мне, что, черт возьми, происходит!
Ухмыляюсь ей. Ник трясет головой и выдает хорошие новости:
— Похоже на то, что у нас новый сосед.
Тина ахает, ее тело трясется в приступе восторга.
— Заткнись! — Она прыгает вверх вниз на месте и затем визжит: — О, господи, спасибо!
Не в состоянии стереть улыбку со своего лица она хихикает и спрашивает:
— Где этот дом? Мы можем увидеть его?
— Конечно. Пойдем.
Тина почти бежит по коридору, ее животик подпрыгивает в течение всего пути.
— Ну же, ребята!
Ник и я подходим близко. Он хихикает:
— Она даже не представляет. Она сойдет с ума.
Я подмигиваю:
— О, я знаю.
Как только мы покидаем дом, Тина встает перед машиной, ожидая Ника, чтобы он открыл ее. Когда он к ней подходит, оборачивает руку вокруг ее талии.
— Нет смысла тратить бензин.
Тина позволяет ему увести себя прочь, но ее глаза прищуриваются на меня в подозрении. Я передвигаюсь к свободной стороне рядом и шагаю с ними. Мы идем по дороге, а затем, когда он достигает тротуара, Тина щурится от солнечного света, поворачиваясь направо, а потом налево.
— В какую сторону?
Я передвигаюсь, чтобы встать сзади нее, нежно обхватываю ее бедра своими руками и ставлю ее тело лицом к улице. Могу чувствовать смятение, исходящее от нее, но она не говорит ни слова. Я четко вижу момент, когда ее настигает понимание. Она задыхается и накрывает свой рот обеими руками. Ее тело поворачивается ко мне лицом очень-очень медленно.
Широко распахнутые глаза встречают мои. Она шепчет:
— Ты переезжаешь в дом дальше по улице?
Я улыбаюсь так сильно, что видно мою ямочку на щеке. Тина пищит, а потом бросается в мои объятия, смеясь:
— Ты подлый, подлый человек, Макс Леоков. И я до смерти люблю тебя, — она кричит через своей смех. — Я люблю тебя!
Тина отказывается ослаблять свою сильную хватку на мне, и со мной все хорошо. Я держу ее, в то время как мой взгляд скользит к моему дому через улицу. Рука Ника, сжимающая мое плечо, возвращает меня в реальность. Я смотрю на него с вопросом в глазах. Его лицо лучится гордостью, и, несмотря на то, что я в этом не нуждаюсь, это чувствуется хорошо, особенно, если это исходит от Ника.
Мое горло сжимается. Я прочищаю его и объявляю:
— Мы скажем Сиси сегодня вечером.
Тина отодвигается от меня, и, как мне кажется, она выглядит нервной. Берет мою руку в свою и бормочет:
— Да. Мы скажем ей как семья. — Она широко улыбается, но улыбка не касается ее глаз. — Я уверена, что все будет просто замечательно.
Киваю. Да. Я уверен в этом.
* * *
Заплаканное лицо Сиси разбивает мое сердце.
— Почему? Я сделала что-то не так?
Это не то, что я представлял. В моей голове все было по-другому. В моей тупой, тупой башке. Я шагаю к ней, чтобы обнять, но она отъезжает от меня. Тина и Ник мгновенно пытаются объяснить:
— Нет, Ангел! Совершенно точно нет. Мы любим тебя!
— Уфф, Сверчок. Ты знаешь, что это не так.
Ее дыхание сбивается от плача. Она шепчет скорбно:
— Я не хочу уходить. Я люблю это место.
Пытаюсь быть голосом разума:
— Малышка, мы не можем жить здесь вечно.
Она смотрит на меня и всхлипывает:
— Я не хочу быть одна.
Улыбаюсь ей, несмотря на то, что мое сердце фактически вырвано из груди.
— Мы не собираемся уезжать далеко. Будем жить через улицу. Ты можешь приходить сюда в любое время.
Я не подготовлен к ее гневу.
— Тогда ты и иди туда! — Она поворачивает колеса прочь от меня. Как только Сиси ударяется о стену, выкрикивает. — Иди, если ты хочешь! Мне все равно! — Ее сильный удар заставляет меня с хрипом выпустить воздух. — Ты мне все равно не нужен.
Ник движется ко мне со взглядом, полным сочувствия. Я поднимаю руки в предупреждении. Не хочу, чтобы кто-то был сейчас рядом. Смотрю на пол и сбегаю во двор. Прохожу половину пути по ступенькам и сажусь, закрывая свои глаза, впитывая в себя вечерний ветерок. Меня покидает вздох.
«Заведи ребенка», — говорили они. «Будет весело», — говорили они.
Невеселый смешок грохочет глубоко в моем горле. Остаюсь на ступеньках в течение долгого времени, может быть даже в течение часов, и я все еще не знаю, что, черт возьми, могу сделать или сказать, чтобы успокоить мою малышку.
Иногда жизнь бывает чертовски тяжелой.