— Это Сергей? — Аркадий протянул фотографию Приблуды.

— Да.

— А он кто? — Аркадий указал на чернокожего рыбака.

— Монго, — ответил Эрасмо с таким видом, будто об этом знали все.

— И вы?..

Эрасмо полюбовался снимком.

— Я классно выгляжу.

— Яхт-клуб «Гавана»?.. — прочел Аркадий надпись на обороте.

— Это просто шутка. Если бы у нас была парусная лодка, мы бы назвали себя морскими пехотинцами. Я знаю о теле в заливе. Честно говоря, я не верю, что это Сергей. Он слишком упрям. Я не видел его несколько недель, но думаю, что он может появиться в любой момент с какой-нибудь историей о застрявшей в яме машиной. На Кубе такие ямы на дорогах, что их видно с луны.

— А вы знаете, где его машина?

— Нет, но если бы она проехала поблизости, я бы ее узнал…

Эрасмо пояснил, что дипломатические номера на машинах были черными на белом фоне. Номер Приблуды 060 016; 060 для Российского посольства, 016 для статуса Приблуды. Кубинские номера были желтовато-коричневыми для государственных машин и красными для частников.

— Давай я тебе объясню, — сказал Эрасмо. — Существуют государственные машины, которые никуда не ездят, чтобы освободить дороги для частников. «Лады» нужны здесь, чтобы не дать погибнуть джипам. Извини. — Он еще убавил громкость радио. — Я включаю радио на полную громкость, чтобы полиция могла сказать, что не слышит шума мастерской. Это и правда — плохо превращать свою квартиру в ремонтный бокс. В любом случае, Тако нравится громкая музыка.

Аркадий понимал Эрасмо, тот тип бортового инженера, который счастливо трудится в машинном отделении тонущего корабля, смазывая поршни, выкачивая воду, каким-то образом удерживая корабль на плаву.

— А ваши соседи не жалуются на шум?

— В этом доме только Сергей и танцовщица, их почти всегда нет дома. С одной стороны частный ресторан, они не ждут к себе полицию, потому что их визит обойдется как минимум бесплатным обедом. На улице напротив живет сантеро, и уж беспокоить его у полиции нет никакого желания. Его квартира — это как ядерная ракета, начиненная африканскими духами.

— Сантеро? Он ваш друг?

— На этом острове лучше быть ему другом.

Аркадий внимательно посмотрел на фотографию. Что-то было в ней, из-за чего его избили, и ему очень хотелось понять, что это было.

— А кто вас сфотографировал?

— Какой-то прохожий. Первый раз я увидел Сергея, стоящего рядом с машиной, из-под капота которой валил дым. Никто никогда не остановится, чтобы помочь русскому, но у меня слабость к старым товарищам. Мы починили машину — заменили хомут на шланге, а пока болтали, я понял, как мало этот человек знает о Кубе и как мало видел. Поля сахарного тростника, тракторы, комбайны — это да. Но ничего о музыке, танцах и развлечениях. Все равно что живой труп. Честно, я не думал, что увижу его еще. Однако прямо на следующий день я был на Первой авеню в Мирамаре и рыбачил с воздушным змеем.

— Воздушным змеем?

— Один из самых красивых способов рыбачить. Вскоре я заметил, что вчерашний русский, этот человек-медведь, стоит на тротуаре и смотрит. Я показал ему, как это надо делать. Должен заметить, что русские никогда не ходят поодиночке, они всегда перемещаются группами и следят друг за другом. Сергей вел себя иначе. Он сказал, что хотел бы снять квартиру на Малеконе. А у меня как раз свободные комнаты наверху, так, слово за слово, мы и договорились.

Хоть Эрасмо был инвалидом, он находился в постоянном движении. Откатился к холодильнику, вернулся с двумя банками холодного пива. «Кельвинатор» 51 года — Кадиллак среди холодильников.

— Спасибо.

— За Сергея, — произнес тост Эрасмо. Они выпили, и он еще раз присмотрелся к ранам на лице Аркадия. — Должно быть, это были довольно крутые ступеньки. И, кстати, отличное пальто. Но не считаешь, что немного жарковато?..

— В Москве сейчас январь.

— Понятно, — отреагировал Эрасмо.

— У вас отличный русский язык.

— Я был кубинским агентом в Африке, работал с русскими. Фразу «Проваливай к черту с моей земли, дерьмо» я могу сказать по-русски не меньше, чем в десяти вариантах. Русские парни всегда были большими упрямцами, одного разорвало на тысячи мелких кусочков, а я потерял обе ноги. В общем, я здесь — живой символ исполнения интернационального долга. Променял ноги на «ладу» — такой была награда за службу. Из этой «лады» получилось два джипа. Надо ЕГО за это благодарить, — Эрасмо посмотрел на небо.

— Бога?

— Команданте, — Эрасмо изобразил, будто поглаживает бороду.

— Фиделя?

— Кажется, ты потихоньку врубаешься. Куба — это одна большая семья с чудесным, заботливым папой-параноиком. Хотя это описание сгодится и для Бога, кто знает? А ты сам где служил?

— Германия, Берлин. — Два года Аркадий занимался радиоперехватом с крыши отеля «Адлон».

— ГДР — оплот социализма.

— Скорее, развалившаяся под натиском урагана дамба.

— Все превратилось в пыль. Ничего не устояло, кроме бедной Кубы. Теперь она одна — как девушка в лохмотьях.

Они выпили. На Аркадия, не евшего весь день, пиво подействовало, как обезболивающее. Он вспомнил о том чернокожем рыбаке, которого Ольга Петровна видела с Приблудой… Может быть, укрыться в посольстве, пока не стемнело — время еще есть.

— Я хочу познакомиться с Монго.

— А ты что, его не слышишь? — Эрасмо выключил радио, и Аркадий услышал звук, напоминающий ритмичное перекатывание камней в шуме прибоя.

Аркадий не был готов к тому, что он увидит, входя в дверь дома сантеро. Когда русским рассказывали о Кубе, все, что можно было услышать — истории про Че и Фиделя, о чернокожих кубинцах почти ни слова. Они были бандитами… Да и вообще единственные чернокожие, встречавшиеся в Москве, — это отчаянно мерзнувшие африканские студенты Университета имени Патриса Лумумбы. Музыканты в комнате сантеро выглядели иначе. Черные, с испещренными морщинами лицами, в белых бейсболках, из-под которых свисали дреды-косички. Монго выделялся зеленой кепи. Неправильные тени колебались в свете зажженных свечей.

Вся комната плыла в свете сорока или пятидесяти свечей, расставленных на столике и вдоль деревянной стенной панели. Барабанщик лениво отбивал ритм по деревянным ящикам, на которых он сидел, двое других наклонили головы, чтобы слышать звук высоких узких барабанов, по которым они тихонько постукивали, а Монго потряхивал бутылью из высушенной тыквы, украшенной ракушками. Колокольчики, барабанные палочки, погремушки лежали у его ног. Он положил бутыль из тыквы, поднял металлическую тарелку и ударил по ней стальным стержнем, вызвав звук настолько чистый и звонкий, что Аркадий не сразу признал в этом музыкальном инструменте лезвие мотыги. Поверхность зеркала закрывала скатерть. Когда Аркадий попытался приблизиться к Монго, толстяк в клубах сигарного дыма оттеснил его и Эрасмо.

— Сантеро… — объяснил Аркадию Эрасмо. — Не волнуйся, они только разогреваются.

Механик переодел свой рабочий комбинезон, сменив его на белую сорочку в складках на груди.[13]

— Верх кубинского протокола, — похвастался он, но с предательски грязными руками и бородой он выглядел, как корсар в инвалидной коляске. Он проехал кухню и коридор, ведя Аркадия в расположенный позади дома внутренний двор, где под двумя тонкими пальмами, скрещенными в виде буквы «X», сидела пожилая негритянка в белой юбке и пуловере с надписью «Майкл Джордан». Она что-то помешивала в котле, стоящем на углях. У нее были седые, коротко стриженные волосы.

— Это Абуелита[14]— сказал Эрасмо. — Она не только здесь для всех бабушка, но и еще член КЗР нашего квартала. КЗР — Комитет по Защите Революции. В основном члены комитета — информаторы, но нам повезло с Абуелитой, она строго следит из своего окна, начиная с шести утра, и ничего не видит весь день.

— Она когда-нибудь видела Приблуду?