— Грязное железо — это заводы, машины, паровозы и рельсы. Нашей нищей стране нужны миллионы тонн грязного железа. Отказаться от выплавки грязного железа — просто нелепость. Лить пушки из древесно-угольного металла — это плод разгоряченного генеральского воображения...

Курако не дают говорить. Злой он выходит из зала. На улице его поджидают друзья — двенадцать проектировщиков доменного цеха Кузбасса.

— Надо отсюда уезжать!

Оставаться в Томске не безопасно. Курако все время на виду. Может наступить момент, когда перестанут считаться со знаменитым доменщиком.

Колчаковские отряды под натиском революционных войск стали откатываться к Востоку. Шли слухи о предстоящей мобилизации адмиралом всех, способных носить оружие. Спастись от мобилизации можно на заводах, работающих на оборону. В ближайшие дни Курако переехал со своей группой в Гурьевск, где находился старый чугуноплавильный завод.

...Уральские заводы не отличались высоким техническим совершенством. Ни в какое сравнение не могли итти с южными домнами жалкие печи, выплавлявшие чугун на древесном угле. Но то, что Курако увидал в Гурьевске, потрясло его. По деревянным мосткам лошади тащили руду и уголь к открытому Колошнику домны. Сквозь щели ее каменной кладки выбивался огонь. Березовыми клиньями горновые забивали чугунную летку.

Единственным источником двигательной энергии служила Вода. Из «водяного ларя», как называли тут обыкновенный пруд, лавина воды ниспадала на огромное мельничное колесо. Оно приводило в движение деревянные поршни, помещавшиеся в огромных деревянных чанах. Этой примитивной воздуходувкой нагнетался в домну холодный воздух.

Деревянная техника... Даже механические молоты в кузнице и подъемный поворотный круг были сделаны из дерева.

На лошадях за триста верст везли руду и уголь. На лошадях к железнодорожной магистрали отправлялось железо.

Таков был последний российский завод, который Курако пришлось встретить на пути своих жизненных странствий.

Год скрывался он со своей группой из двенадцати человек, на Гурьевском заводе. Тут было устроено проектное бюро доменного цеха «Копикуза».

Утром куракинцы садились за чертежные столы. Курако совершал обычный обход, останавливаясь подолгу у каждого стола, расспрашивая и объясняя.

— Покажите, Жестовский, что у вас. Рудный кран?

Он разглядывает сделанный набело чертеж.

— Эта балка слаба, нужно вдвое больше.

— Да я два дня высчитывал...

— Попробуйте еще посчитать. А вечером я снова проверю.

Жестовский — студент последнего курса Петроградского политехнического института. Его затащил Курако в Сибирь вместе с инженерами и техниками. Произошло это случайно. Томясь в петроградской гостинице, Курако делал карандашом эскизные наброски домны. По его просьбе один из профессоров политехнического института поручил студентам выполнить наброски в чертежах. Студенты гордились тем, что чертят для знаменитого доменщика.

Очень быстро выполнив порученную работу, они принесли ее в гостиницу. Курако поразило выполнение чертежей. Так делали только его выученики, прошедшие юзовскую школу конструкторов-американистов. Даже в мелочах чертежа можно было сразу определить юзовскую школу.

Куракинцы пользовались для чертежей стандартными листами одного и того же формата. Рамка чертежа на пять миллиметров отступала от края. Надписи располагались в верхнем правом углу.

— Кто вас научил так чертить? — спросил Курако студентов. Они рассказали, что летнюю практику проходили на уральском заводе под руководством инженера Казарновского и с тех пор только так и чертят.

Чему еще вас Казарновский выучил?

Курако улыбался, слушая объяснения студентов. Он узнавал свою теорию, свое понимание печи. Студенты повторяли его излюбленные слова. Все это они услышали от Казарновского. В 1911 году этот инженер, тогда еще студент политехнического института, находился на практике в Юзовке и стал впоследствии убежденным куракинцем-американистом.

— Казарновский едет со мною в Кузнецкий бассейн, — сказал Курако, — езжайте и вы туда же. Работа интересная.

Студенты четвертого курса Жестовский и Владимирский тотчас согласились...

К вечеру Жестовский является с мрачным и решительным видом.

— Вы правы, балка не выдерживает предельной нагрузки. И я решил от вас уйти. Люди, не получившие институтского образования, работают лучше, чем я. Ничего я не умею, ничего из меня не выйдет...

— Действительно, вы ничего не знаете, — смеется Курако, — но из вас выйдет настоящий доменщик. Об уходе нечего и думать.

Вечерами двенадцать человек, проектирующих завод-гигант, собираются у Курако. Спорят до глубокой ночи.

Проектное бюро уже накопило десятки чертежей, в которых вырисовывается гигантский доменный цех самого совершенного в России завода. Рулоны кальки, кипы расчетов, груды синек, запечатлевших самые незначительные детали, — вот результат напряженного двухлетнего труда Курако и его учеников.

Технически отсталым заводам не только Урала, но и юга должны притти на смену заводы-гиганты. В России дореволюционной на долю рабочего приходилось полтонны суточной выплавки чугуна, в то время как в Америке шесть тонн. Увеличением размеров домен, механизмами американская металлургия добилась успехов, какие не может продемонстрировать ни одна мировая держава. Южные заводы спасались от технической отсталости, установив двенадцатичасовой рабочий день и нищенскую заработную плату. На южных заводах было в десять раз больше рабочих, чем допускает современная металлургическая техника. Заводы-гиганты — вот что должна дать революция.

Год находился Курако в Гурьевске, ожидая освобождения Сибири от генеральских войск и полчищ интервентов. Возчики руды и угля однажды принесли радостную весть: на ближайшей железнодорожной станции высадился эшелон революционных войск. Утром на дороге, ведущей к железнодорожной магистрали,показалось высокое облако пыли. В поселок входил 129-й кавалерийский полк.

Печальную картину застал Курако, вернувшись вскоре в Кузнецк. Тут хозяйничал анархист Рогов со своей бандой. Квартира Курако опустошена. Письменный стол с его архивом, все, что было в комнате, роговцы использовали в качестве топлива.

Исчезла и рукопись «Доменная печь». Курако вложил в нее весь свой многолетний опыт, свои искания и замыслы. Ценный вклад в металлургическую науку, книга, по которой училось бы молодое поколение доменщиков, нелепо погибло. Это была для Курако большая утрата.

Но ему несвойственно впадать в длительное уныние. Да и жизнь взывала к действиям, к большим творческим делам.

Курако входит в местный революционный комитет. Его назначают председателем уездного совета народного хозяйства. Одновременно он управляет южной группой копей Кузнецкого бассейна.

В годину великих событий, окончательной ломки державшегося веками строя, Курако делает решительный шаг, от которого должна получить новый смысл вся его жизнь.

Мир был расколот надвое. В одном лагере — те, что цепко держались за обломки вчерашнего с его идеологией, культурой, правовыми отношениями, основанными на социальном неравенстве, на эксплоатации человека человеком. В другом лагере — творцы нового общественного уклада, к которому на протяжении всей истории человечества обращали мечты передовые мыслители, гуманисты, борцы за счастье народа.

В годы, тяжёлых испытаний, гражданской войны, разрухи и голода часть интеллигенции оказалась по ту сторону баррикад: одни эмигрировали за границу, чтобы там дожидаться конца революции; другие, оставшиеся на родной земле, ступили на путь саботажа и сознательного вредительства всем мероприятиям рабоче-крестьянской власти. Немало, однако, ученых и техников, людей науки и искусства, осмыслив, какие благодетельные перемены в судьбе родины их несет новый строй, стали работать честно.

Мог ли долго колебаться Курако, с кем связать свою судьбу и свои надежды? Всеми испытаниями собственной жизни он был подготовлен к тому, чтобы ступить на путь большевизма.