За полтора года — два прошения на высочайшее имя. Платные переписчики аккуратно вывели каллиграфическим почерком стандартные слова.

Первое прошение (1901 год) — с выражением желания поступить в армию рядовым на правах вольноопределяющегося. Приложение — свидетельство об окончании 6‑го класса Самарской классической гимназии, подписанное И. Н. Родниковым, директором гимназии, одним из наиболее опытных и известных педагогов Поволжья.

Второе прошение — с просьбой о зачислении в Казанское юнкерское пехотное училище. Вместе с ним в дело подшиты:

1. Анкета.

2. Выписка из метрической книги бузулукской Николаевской церкви, подтверждающая, что 13 октября 1883 года[1] у бузулукского мещанина Ильи Федоровича Егорова и его законной жены Марии Ивановны родился сын Александр.

3. Расписка отца в том, что он не имеет возражений против вступления сына, Егорова Александра Ильича, на военную службу и не будет чинить никаких препятствий к прохождению им таковой.

Между первым и вторым прошением служба рядовым на правах вольноопределяющегося 1‑го разряда[2] в 4‑м гренадерском Несвижском полку[3].

Служил Александр казеннокоштным, т. е. находился полностью на содержании казны; получал обмундирование, довольствие и особое место в казарме. Денег на его содержание отец не дал. Он считал, что только служба безо всяких скидок и поблажек либо утвердит сына в принятом решении, либо даст ему возможность покончить с армией. Нес службу Александр исправно. 8 мая 1902 года произведен в унтер-офицеры. Домой возвращаться не хотелось. Не из-за отца. Тот, правда, бывал чересчур резок и строг, но почти всегда справедлив. Жить было трудно: семья многочисленна. Александр — четвертый, самый младший из детей. Так появилось второе прошение, решившее его судьбу.

Только увидев себя в списке юнкеров, Егоров понял, что открывшиеся перед ним двери училища окончательно закрывают дорогу в иной, сразу ставший нереальным мир, где остались мечты о консерватории, театре, о славе оперного певца, которую пророчили друзья за красивый звучный баритон.

Жалел ли он когда-нибудь, что так случилось?

Иногда — да. Большей частью — нет, ибо 20 лет из тридцатипятилетней непрерывной воинской службы отдал созданию и укреплению Рабоче-Крестьянской Красной Армии Страны Советов.

18 октября 1902 года в Казани можно было наблюдать частичное солнечное затмение. Оно началось в 9 часов 24 минуты по петербургскому времени и продолжалось два с небольшим часа. Из окон пехотного училища, которое находилось в Кремле, хорошо было видно, как черная тень закрыла северо-восточную часть солнечного диска.

Урок физики в младшем специальном классе вел титулярный советник, лаборант при кабинете физической географии Казанского университета Иван Александрович Картиковский. Большую часть положенного ему времени он посвятил этому чрезвычайному событию. Несколько возбужденное состояние юнкеров Иван Александрович отнес на счет исключительности наблюдаемого явления и собственного красноречия и был весьма доволен тем эмоциональным контактом, который наконец-то удалось установить с этой новой для него аудиторией. Вероятно, он забыл или просто не знал, что для его слушателей в этот день кончался срок месячного карантина, во время которого вновь принятых не выпускали за пределы училища, а обучали правилам поведения на улице, в общественных местах, умению отдавать честь, подходить с рапортом к дежурному офицеру, соблюдению формы одежды и т. д.

В Казань они приехали из самых разных мест империи: из центральных губерний России, Сибири, Донской области, Курляндии, с Урала и, конечно, почти из всех городов Поволжья. Большинство — дети крестьян: поселян-собственников и зажиточных, самостоятельных хозяев. Затем — дворяне, мещане, дети священников, чиновников, военных, потомственных почетных граждан. Был даже собственный барон — Александр Витте. И непонятный «фон»: Владимир фон-Вернер, русский. Среди юнкеров были немцы, поляки и один казах — Мулданьяс Бекимов. И все одинаково ждали этого дня — дня первого выхода в город…

Не меньше других ждал его и Егоров. Казань он знал плохо. Запомнились лишь пристань и площадь Александра II с громоздким памятником «царю-освободителю» перед Спасской башней Кремля, через которую прошли в училище.

Коренные казанцы-юнкера Петр Подчалкин и Василий Мухин хвалились Николаевским сквером, садом «Черное озеро», Русской Швейцарией и часто цитировали строки, выбитые на пьедестале памятника Державину у городского театра:

Позже, через шестнадцать лет, в августе 1918 года, с горечью думая об оставшихся в захваченной учредиловцами Самаре родителях и с тревогой следя за борьбой под Казанью, захваченной белогвардейскими отрядами Каппеля и белочехов, Александр Егоров часто повторял:

— И дым отечества нам сладок и приятен!

…Пятьдесят минут последнего урока тянулись особенно долго. После звонка 3‑ю и 4‑ю роты собрали в зале. Их командиры — капитаны Попов и Григорьев, оба выпускники Казанского училища, — огласили фамилии тех, кто получил увольнение в город. Дежурные по ротам старательно запоминали, ибо им, согласно «Своду обязанностей должностных юнкеров», положено было «знать во всякое время и быть в состоянии дать верный ответ начальнику: о числе больных, арестованных, уволенных со двора до позднего времени и отправленных из роты в составе команд».

После краткого приветствия начальника училища полковника Аргентова и напутственного слова инспектора классов подполковника Геништы командиры рот выдали счастливцам увольнительные свидетельства. Егоров получил его лишь на 19 октября. Знакомство с городом откладывалось еще на день. Утешало одно: библиотека училища насчитывала 8 тысяч томов, можно было выбрать, что почитать.

Месяц походил на месяц, неделя на неделю. В каждую — 27 уроков. Закон божий, русский язык, математика, физика и химия, география, история, гигиена, черчение и один из иностранных языков (Егоров учил французский). Из специальных военных предметов — тактика различных родов войск применительно к существовавшей тогда организации; общая тактика (в старшем классе) с кратким понятием о стратегии; военная история, главным образом русская (с Петра I до русско-турецкой войны 1877—1878 годов включительно); топография, фортификация, артиллерия, военная администрация, законоведение, военная география и воинские уставы. Практические занятия по тактике, топографическому черчению, военной администрации, законоведению и конно-саперному делу. В мастерских юнкеров обучали оружейному делу. Летом — лагеря, строевые упражнения, военно-глазомерные съемки в поле, решение тактических задач и саперные работы.

Учеба давалась Александру легко. «…Я в молодости, в военном училище когда учился, — вспоминал он в 1937 году, — разбудите меня в два часа ночи, мог на доске нарисовать форму боевого порядка. Трудности для меня никакой не было в освоении этого дела»[4]. За прилежание и успехи в занятиях приказом по училищу 6 декабря 1904 года Егоров был произведен в старшие портупей-юнкера[5].

Больше других преподавателей юнкера любили Геништу. В самой внешности Николая Ивановича поражало нечто необычное, одухотворенное, изящное. Дед его был известным музыкантом пушкинских времен, первым переложившим на музыку стихи великого поэта. Даже бороду Геништа носил не под царствующего монарха, как требовала армейская мода, а как у юристов, студентов, словом, интеллигентов из разночинцев. За что и получил прозвище Социал-демократ. Оно закрепилось за ним прочно, хотя подполковник был известен очень умеренными либеральными взглядами.