В семье жить стало проще, спокойнее. И все же, когда в апреле того же 1911 года последовал приказ о его переводе на службу в 132‑й пехотный Бендерский полк, который возвращался в Киевский военный округ, Егоров покинул Кавказ без особых сожалений. Отныне и до самой Октябрьской революции его судьба будет связана с этим полком. Историю Бендерского полка весной 1917 года Егоров изложит в составленной им полковой памятке, чтобы «с любовью и желанием ярко ознакомить молодых бендерцев со славными делами полка»[8].

На новое место прибыл в мае 1911 года. Поначалу зачислен младшим офицером в 9‑ю роту.

Авторитет среди солдат и товарищей пришел не сразу. Через месяц на состязаниях по стрельбе из револьвера выбил право на приз. Потом это было не раз, но для морального самоутверждения этот, первый, имел большое значение. Осенью прошел месячную стажировку в пулеметной команде. Испытание выдержал удовлетворительно.

Считая, что «полевая фортификация и все виды укреплений должны быть усвоены, начиная с самоокапывания», которое он полагал «обязательным видом защиты в боевой обстановке», молодой командир учил солдат и вместе с ними учился сам мастерскому обращению с пехотной лопаткой. Потом Егоров вспомнит, как пригодилось им это в первом же бою, когда солдаты совсем было лопатки забросили, а под пулеметным огнем тотчас же о них вспомнили, каждый ее вытащил и стал окапываться, и много быстрей, чем на учении. «Хорошо еще, — добавит, — что поле было картофельное. А со второго дня лопатки с обоза все взяли, с собой стали носить»[9].

На плацу Егоров ежедневно учил солдат штыковым приемам рукопашного боя. «Острие штыка решает успех боя, — подчеркивал он и в 1937 году. — Огонь проложил дорогу, а захватить, удержать — это дело штыка»[10], т. е. прежде всего солдата.

«Мы солдаты старого времени и штыковой бой у нас достаточно сильно был поставлен, — отмечал Егоров, — и этим делом командир занимался, а не какой-то, простите за выражение, инструктор физической подготовки»[11].

…Учение, учение, учение. Каждый день тяжелый труд с утра и до вечера. Но молодой офицер успевал при этом следить и за новинками специальной и художественной литературы, и выбраться иногда с женой в театр, сходить в гости к друзьям, принять их у себя. Часто пел для гостей, а то и без них, просто для Вареньки.

Весной 1912 года Егоров подал рапорт о желании поступить в Интендантскую академию, открывшуюся незадолго до этого в Петербурге. В академию принимались офицеры всех родов войск, окончившие военные или юнкерские училища по первому разряду и имевшие стаж службы не меньше шести лет.

Кандидаты в академию в марте одновременно во всех округах и окружных интендантских управлениях подвергались предварительным испытаниям по математике, военной администрации и политической истории. Темы присылались академией. Ответы отправлялись в Петербург и рассматривались академической конференцией. Те, чей ответ был признан удовлетворительным, вызывались для сдачи вступительного экзамена.

Успешно выдержав предварительные испытания, Егоров выехал 17 августа в Петербург. И почти тут же по прибытии в столицу он получил из Киева телеграмму. В ней говорилось, что здоровье жены резко ухудшилось. Егоровы ожидали ребенка. Пришлось возвращаться домой, так и не приступив к экзаменам.

31 марта 1913 года родилась девочка. Назвали ее Татьяной. Как только стала сидеть, сфотографировали. Широкое, открытое, совсем отцовское лицо, только нежнее и мягче. Такие же большие, егоровские глаза, смело и без тени удивления глядели на мир. «Дорогому дедушке, — написал на обороте счастливый отец. — Может, он теперь соберется приехать к нам, на меня посмотреть. Твоя Татуся». Так он и звал дочь, даже когда она стала взрослой.

И снова армейские будни. День за днем на плацу, в поле, в манеже. Командировки, смотры.

Товарищ по полку штабс-капитан князь Сумбатов через своего родственника известного русского театрального деятеля, актера и драматурга Александра Сумбатова-Южина добился для Егорова разрешения на вольное посещение Киевской консерватории, открытой в 1913 году. Несколько месяцев Егоров учился пению. Это волновало больше, чем очередное производство, теперь уже в штабс-капитаны, медали и утверждение ротным командиром.

Он принял 14‑ю роту 17 июля 1914 года. Это было через два дня после того, как Австро-Венгрия объявила войну Сербии.

Началась первая мировая война. Она заставила штабс-капитана Егорова, как и многих других, задуматься над тем, что ускользало от внимания в мирные дни, увидеть и понять многое из того, что было трудно осознать и принять до этого.

С первого дня войны, повинуясь невидимому дирижеру, хор «патриотических» газет слаженно затянул шовинистические песни: надо забыть «внутренние распри», сомкнуться у престола, отдав в нужную минуту жизнь «за веру, царя и отечество». Война изображалась «священной войной исторической мести», «спасающей» славянство и русские земли от немецкого ига.

Хотя в первых сражениях Восточно-Прусской операции, начавшейся 4 августа, армии русского Северо-Западного фронта и разбили 8‑ю германскую армию, оказав тем существенную помощь терпящей поражение Франции, стало ясно, что Россия к войне оказалась неподготовленной. К сентябрю русские армии, неся тяжелые потери, были вытеснены из пределов Восточной Пруссии. Победа обернулась катастрофой.

Одновременно с Восточно-Прусской операцией на Юго-Западном фронте 5 августа началась Галицийская битва. Здесь принял боевое крещение штабс-капитан Егоров.

«Под ложечкой сосало и волосы дыбом вставали, когда мы пошли в первый раз в атаку 13 августа 1914 года»[12], — вспоминал он потом. В этот день в бою под Буском его рота штурмом взяла укрепленную неприятелем деревню Виерцблони. В штыковой атаке удалось оттеснить две роты противника. В тыл отправлено около 60 пленных солдат и 2 офицера. Штабс-капитан за этот бой был удостоен Георгиевского оружия.

Егоров берег солдат. Он не любил, когда их называли героями, потому что понимал: самоотверженность, стойкость, бесстрашие солдат только тогда имеют смысл, если их моральной основой является сознательное подчинение личных интересов общим. Отсутствие таковых тяготило его, и он не раз повторял: «Героизм не в том, чтобы идти умирать»[13].

За отличия в боях в первый же год войны штабс-капитан Егоров был удостоен четырех боевых орденов. В 1916 году к этим наградам прибавятся еще две.

Но были еще и другие «награды».

Через две недели после начала военных действий (25 августа 1914 года) в бою у села Логивица Егоров был ранен ружейной пулей в нижнюю часть голени. Из госпиталя он выписался досрочно.

27 апреля 1915 года на позиции у села Заринис тяжело контужен взрывом снаряда, разорвавшегося вблизи от командного пункта. Отправлен в тыл. Врач констатировал ослабление сердечной деятельности с серьезными нарушениями дыхания и потребовал эвакуации. Штабс-капитан вернулся на передовую.

8 июля того же года контужен вновь. Это случилось в поле у поселка Рожаны. Враг обстреливал позиции из тяжелых орудий. Взрыв опрокинул Егорова в момент, когда он пробегал сравнительно небольшой открытый участок. Солдаты оттащили его в окоп. Трудно было открыть засыпанные землей глаза. После этого они долго слезились. Около месяца не проходило ощущение рези, жара и «песка» в правом глазу. Полковой врач настаивал на госпитализации: конъюнктивит на передовой лечить трудно. Егоров остался в строю.

20 июля его уже без сознания эвакуируют в тыл. Эта третья контузия удержала в госпитале более месяца. И тут же по возвращении, 25 августа, почти на том же самом месте, осколок тяжелого снаряда, разорвавшегося относительно далеко, зацепил колено правой ноги. Ходить можно было только с тростью. Хромал долго, эвакуироваться отказался.