Внучка была похожа на отца — медлительная, нелюдимая, замкнутая. Дед был товарищем ее детских игр и первым учителем. Он воспитывал в ней духовную уравновешенность и оптимизм, непререкаемую любовь к реальности, учил ее любить природу и вместе с ней восхищался Гюго и Киплингом.

Мужественный старик поддерживал бодрость и в Марии Кюри, не допускал, чтобы уныние и тоска овладевали ею и омрачили детство внучек.

Мать тоже умно и внимательно руководила воспитанием дочерей, развивала я направляла в девочках стремление к знанию, любовь к труду. Вместе с дочерьми Мария Кюри предпринимала дальние экскурсии на велосипеде, учила их плавать, грести, ездить верхом, ходить на лыжах, брала с собой в походы по горам, поощряла в них смелость и решительность.

Мария Кюри хотела дать дочерям наилучшее образование, по казенная школа претила ей. Она хотела избавить Ирен от муштры и зубрежки, от бесплодных часов сидения в душном классе. «Иной раз у меня создается впечатление, что детей лучше топить, чем заключать в современные школы», — писала она в письме к сестре.

Ей хотелось, чтобы Ирен с детства училась мыслить, трудиться и чувствовать живое дыхание науки. Любящая мать и тут проявила свой талант организатора. Вместе с несколькими ближайшими друзьями она организовала школу для десятка детей, ровесников Ирен. Учителями стали сами родители, и, наверно, никогда и нигде еще не было школы с таким блестящим преподавательским составом. Математику преподавал Поль Ланжевен, химией дети занимались в лаборатории Сорбонны под руководством знаменитого химика Жана Перрена, физике учила сама мадам Кюри в своей лаборатории. Такие же первоклассные учителя преподавали литературу, историю, иностранные языки, естествознание, рисование, лепку, шитье и даже огородничество.

На живых и увлекательных уроках физики в лаборатории Кюри дети сами делали приборы и проверяли физические законы. Мария передавала своим питомцам любовь к науке и целеустремленность. Она требовала от детей безупречной точности в устных арифметических подсчетах. «Ты не смеешь ошибаться, только не спеши». Горе было тому из ребятишек, на чьем рабочем столе наставница замечала беспорядок. Она краснела от гнева: «Не вздумай говорить мне, что ты уберешь это после. На столе во время опыта никогда не должно быть грязи».

Мария Кюри учила детей отнюдь не только «высоким материям», но, наоборот, старалась прежде всего развить в них здравый смысл. «Что вы сделаете, чтобы жидкость в этом сосуде не остывала?» — спрашивала она, например. Дети наперебой предлагали сложные научные решения конструкции теплоизоляционной оболочки. Внимательно выслушав их, Мария улыбается: «Ну, а я бы прежде всего закрыла сосуд крышкой».

После двух лет этой идеальной школы Ирен поступила в коллеж. Она заканчивала среднее образование, когда разразилась война.

С детства Ирен не помышляла ни о каком ином призвании, как о работе под руководством матери в ее лаборатории. Ей не надо было ничего решать, она пришла в лабораторию Института радия, как в свой родной дом. И так же естественно, вслед за матерью, она пошла на фронт.

Как найти свое место, что делать в дни войны? Можно было бы продолжать научную работу в новой лаборатории — ведь Мария Кюри отлично умела работать и без помощников! Можно было бы уйти на фронт медицинской сестрой, как сделали многие ее друзья. Но этого было недостаточно для такого большого человека, как мадам Кюри, и она отдала служению народу не только знания и энергию, но и громадный талант организатора.

В первые месяцы войны она заметила, что в военно-медицинской службе нет рентгеновских аппаратов. Рентгеновы лучи известны были тогда всего лишь два десятка лет, но уже довольно широко применялись в гражданской медицине. Где же и использовать рентгеновские аппараты, как не на фронте для помощи раненым?

Мадам Кюри попробовала убедить высшую военную администрацию в необходимости организовать рентгеновское обслуживание на фронте. В лучшем случае ее снисходительно выслушивали, не принимая решений.

Тогда с той же неистощимой энергией, с какой она когда-то перерабатывала тонны руды, не имея в распоряжении никаких средств, она решила сама снарядить рентгеновские переносные аппараты для просвечивания раненых.

Старательно, терпеливо собирала она все рентгеновские аппараты, какие можно было найти в физических лабораториях и в городских больницах. На покупку аппаратов пошли и все ее личные средства, оставшиеся от Нобелевской премии. С неумолимой настойчивостью она выпрашивала и частные автомашины, обещая взять их «только на время, всего лишь до конца войны». Старые, полуразбитые грузовики, изящные лимузины, туристские автомобили — все шло в ход. Автомашина переделывалась, на ней устанавливался переносный рентгеновский аппарат и динамо-машина, приводимая в действие автомобильным мотором. Такой передвижной рентгеновский пункт объезжал госпитали, помогая врачам оперировать раненых на месте. На фронте эти грузовики прозвали «малютками Кюри». Одну из таких походных лабораторий профессор Мария Кюри оставила для себя. В грязь и пыль, холод и в зной мчалась на грузовике по прифронтовым дорогам из госпиталя в госпиталь эта уже немолодая женщина. Она была и рентгенотехником, и лаборантом, и медицинской сестрой, и прежде всего организатором.

Она преодолевала трудности, чинимые военной администрацией. Она преодолевала недоверие врачей, обучала их, убеждала. Она преодолевала естественный страх раненых, мягко уговаривая их: «Не бойтесь, это же просто фотография». Она мобилизовала добровольцев среди студентов и преподавателей, которых можно было обучить сразу и дать им в распоряжение одну из «малюток Кюри».

В ту пору медицинская рентгенология была еще в зачатке. Мария Кюри сама разрабатывала новые методы изучения переломов, отыскания повреждений или застрявших осколков.

Она пробивается через патрули, спорит с часовыми, объясняет и убеждает. Вот, наконец, машина прибыла к фронтовому госпиталю. Быстро, точными, скупыми движениями, спокойно, как у себя в лаборатории, женщина распаковывает приборы, тянет провода, устанавливает аппарат, завешивает окна в домике или в палатке. Час-два — временный рентгеновский пункт готов. И вот уже несут носилки с изувеченными телами, ковыляют на костылях раненые. На светящемся экране или на фотографической пластинке вырисовывается изображение: развороченные ткани, раздробленные кости, застрявшие пули. Негромко, уверенно Мария поясняет врачу, учит его и учится вместе с ним. Иногда тут же на месте хирург делает операцию. И всегда Мария успевает обучить кого-то рентгеновской технике, управлению аппаратом.

Двое, трое суток почти без перерывов и без сна, пока есть пациенты. Затем, упаковав оборудование, она возвращается в Париж.

Но это не все. Скоро она появляется снова. Откуда достала она еще один рентгеновский аппарат? Она приехала, чтобы установить его в этом госпитале и проверить, как справится с ним обученный ею техник.

И снова фронтовые дороги…

Так Мария Кюри организовала и оборудовала две сотни рентгеновских кабинетов.

Первым помощником и здесь стала Ирен. Сначала она ездила с матерью, помогая ей устанавливать аппаратуру, но вскоре стала работать самостоятельно и, так же как мать, бороздила фронтовые дороги в «малютке Кюри», став и шофером, и техником, и медиком. Она работала рентгенологом в походных лабораториях, в прифронтовых госпиталях, помогала оборудовать рентгеновские кабинеты, принимала раненых, учила врачей.

Нескончаемый поток измученных, страдающих, изувеченных людей проходил через рентгеновские пункты. В сердце девушки, едва достигшей семнадцати лет, росло гневное возмущение против преступников, затеявших мировую бойню.

Чем больше рентгеновских аппаратов удавалось достать и снарядить для армии, тем острее ощущался недостаток квалифицированного персонала. Тогда мадам Кюри организовала в своей лаборатории в Париже школу техников-рентгенологов. Лаборатория не может принять многих? Ну что ж, значит, будем пропускать их группами по пятнадцать человек. Кто будет руководить? Она сама, Ирен, их ближайшие сотрудницы.