Жизнь русского двора стала напоминать фантастический сон, полный чудесных превращений и кошмаров. Даже искушенные жизнью старые царедворцы испытывали легкое головокружение при виде лицедея на троне. О чем думал и что чувствовал тогда Пожарский, никто не знает. Следуя своим жизненным правилам, князь Дмитрий старался держаться в стороне от придворных интриг. Никому из бояр-заговорщиков и в голову не пришло посвятить его в планы переворота.

Нижегородскому посадскому человеку Кузьме Минину не довелось видеть Отрепьева. Подобно другим жителям Нижнего, он был поражен сначала вестями о воцарении «Дмитрия», а затем тайными пересудами о его самозванстве. Князь Дмитрий Пожарский не только видел Лжедмитрия, но и общался с ним во дворце. На торжественных приемах в честь иноземных послов и гостей стольник Пожарский выполнял почетные поручения. Он потчевал послов яствами и напитками и сидел за одним столом с гостями. При дворе знали, что в присутствии иноземцев князь Дмитрий не уронит своего достоинства.

При царе Борисе Пожарский пытался местничать со стольником Борисом Лыковым. Предав Годуновых, Лыков совершил быструю карьеру. Лжедмитрий сделал его своим кравчим, а затем и боярином. Сомнительными были пути тех, кого приблизил к себе новый государь. Князь Иван Хворостинин вошел в его покои в качестве фаворита. Не успев как следует освоиться с латинской премудростью и заморским обхождением, Хворостинин проникся бесконечным презрением к родной стране. «Люди здешние все глупые, и жить не с кем», – будет жаловаться он в своих записках, вспоминая об избранном кружке самозванца, где ему довелось блистать так недолго. Пожарский не завидовал лаврам фаворита и никогда не разделял его образа мыслей.

Еще при Грозном российское дворянство устами Ивана Пересветова заявило о своих нуждах и требованиях. Отрепьев сознавал значение военно-служилого сословия и старался снискать его симпатии. Даже обличители мерзкого еретика изумлялись его любви к «воинству». В своем дворце Лжедмитрий не раз громогласно заявлял, что по примеру отца он рад жаловать «воинский чин», ибо «все государи славны воинами и рыцарями (дворянами): ими они держатся, ими государство расширяется, они – врагам гроза».

Советники Лжедмитрия, подытожившие казенные траты, утверждали, что за первые шесть месяцев тот истратил семь с половиной миллионов злотых. На русские деньги это составляло более двух миллионов рублей. Пытаясь найти опору непосредственно в дворянской массе, самозванец задумал расширить выборно-представительные органы дворян. Борис Годунов приглашал на избирательный Земский собор назначенных им самим представителей провинциального дворянства. Отрепьев попытался установить прямой контакт с выборными представителями уездов. Чтобы полностью учесть интересы уездных дворян, он велел им выбрать и прислать в Москву своих представителей «с челобитными о поместном верстании и денежном жалованье». Выборные представители получили право отдать свои челобитные непосредственно государю, царю Дмитрию Ивановичу.

Лжедмитрий разрабатывал планы большой войны против турок и татар. Российское дворянство с воодушевлением поддержало его замыслы. Продвижение на юг должно было обезопасить владения южных помещиков от продолжавшихся нападений кочевников и давало им надежду на новые пожалования. С помощью своего союзника – войска Донского – Отрепьев рассчитывал быстро овладеть Азовом. Падение Азова привело бы к изгнанию турок с Дона и перерезало бы широким клином татарские владения в Крыму и на Северном Кавказе. Опорной базой азовского похода стала крепость Елец. Туда из Москвы доставили осадную и полевую артиллерию, там создали склады с огромным количеством военного снаряжения и продовольствия. С весны 1606 года подготовка к походу вступила в решающую фазу. С разных концов страны к Ельцу шли отряды ратных людей. Замыслам самозванца, однако, не суждено было исполниться.

Жалованье дворянам и подготовка к войне опустошили государеву казну. Столкнувшись с финансовыми затруднениями, Отрепьев решил поправить свои дела за счет церкви. Он взял три тысячи рублей у Иосифо-Волоколамского монастыря, пять тысяч рублей – у Кирилло-Белозерского монастыря и тридцать тысяч – в Троице-Сергиевой обители. То было лишь начало. Скудеющие дворяне с жадностью взирали на несметные богатства монастырей. В кругу советников-протестантов Отрепьев охотно обсуждал проекты частичной секуляризации доходов церкви и обращения их на нужды казны и дворянства. До поры до времени церковники прощали самозванцу его подозрительные связи с католиками и протестантами. Но посягательство на их кошелек оказалось для них поистине непосильным испытанием.

Помолвка царя с Мариной Мнишек подлила масла в огонь. Фанатики честили царскую невесту как еретичку и язычницу. Они требовали вторичного крещения польской «девки». Но патриарх Игнатий не поддержал их. В угоду царю льстивый грек согласился ограничиться церемонией миропомазания, которая должна была сойти за отречение от католичества. Лжедмитрию удалось сломить сопротивление духовенства. 10 января 1606 года близкие к нему иезуиты сообщили, что противники царского брака подверглись наказанию, но никто из них не предан казни.

Свадьба Лжедмитрия дала новую пищу для агитации против него. Дело дошло до того, что юродивая старица Елена стала предсказывать царю смерть на брачном пиру. Лжедмитрию тотчас сообщили о ее пророчестве. Но он посмеялся над ним.

Разоблачение надвигалось неотвратимо. О самозванстве царя толковали как враги, так и друзья. Отрепьев не мог положиться даже на ветеранов. Некогда изменники братья Хрипуновы, сбежавшие в Литву, первыми «вызнали» в беглом монахе государева сына. После воцарения Лжедмитрия Хрипунов вернулся в Россию. На границе он встретил давнего знакомого капитана Боршу, проделавшего с царевичем путь от Путивля до Москвы. Взяв с Борши клятву насчет молчания, Хрипунов сообщил ему, что в Москве уже дознались, что царь не истинный Дмитрий, и скоро с ним поступят как с самозванцем.

Лжедмитрий еще сидел на троне, а его знатные противники готовы были перессориться из-за того, кто наследует его корону. Из дипломатических соображений бояре готовы были преподнести шапку Мономаха Владиславу. Кандидатура принца призвана была предотвратить раскол, который неизбежно привел бы к крушению заговора. Но католический принц удовлетворял далеко не всех московитов. Противники Владислава вспомнили о царе Симеоне Бекбулатовиче, некогда посаженном на московский трон по воле самого Грозного. Толки насчет Симеона достигли дворца, и Отрепьев счел благоразумным покончить с мирской карьерой крещеного хана. 25 марта 1606 года Симеона постригли в монахи и увезли под стражей в Кириллов монастырь на Белоозеро.

В московском войске числилось пять тысяч стрельцов. Командовал ими верный царю Петр Басманов. Стрельцы несли охрану Кремля, и пока они сохраняли преданность царю, заговорщики не могли рассчитывать на успех. Однако к началу марта 1606 года среди кремлевских стрельцов замечена была «шатость». Многие открыто толковали, что царь не истинный Дмитрий. Когда разговоры дошли до слуха Басманова, тот тайно учинил большой розыск и арестовал семь человек – организаторов смуты. Самозванец устроил показательный суд над ними и выдал осужденных на расправу их же товарищам.

Обстановка в Кремле накалилась до предела. В начале апреля во дворце произошел характерный эпизод. На званом пиру Отрепьев потчевал бояр изысканными блюдами. Среди других яств на стол подали жареную телятину, употребление которой было запрещено церковью. Василий Шуйский стал потихоньку пенять царю на нарушение церковных правил. Государь оборвал его. Но тут в спор вмешался Михаил Татищев, который считался любимцем царя. Отец Татищева верно служил Грозному, за что получил в опричнине чин думного дворянина. Михаил не оказал особых услуг Лжедмитрию, но тот возвел его в окольничие, невзирая на его худородство. Татищев грубо выбранил государя за приверженность к нечистой пище. В наказание за такую дерзость Отрепьев велел сослать Татищева в Вятку и содержать в тюрьме в колодках, «потаив имя его». Конфискованный двор окольничего он отдал одному из приехавших шляхтичей.