В этом же письме есть пассаж, который противоречит рапорту относительно бегства Мустафы-хана: “Не всегда употребляя средства самые строгие, но не пропуская вины без наказания, обуздываю я здешние народы, и часто преступники сами себе выносят приговор. Так теперь бежал генерал-лейтенант Мустафа-хан ширванский, чувствуя вину свою и зная, что не умедлится взыскание. Давно он мошенничал, но я занят был другими делами и лишь только сделался свободнее, он рассудил за благо не ожидать вразумительного поучения пушек”.

Стало быть, не было экспедиции в Ширванское ханство, о которой Алексей Петрович рапортовал императору. Мустафа-хан предупредил действия Ермолова.

Через два года прекратилось существование последнего из крупных ханств, чьи владетели оказались под подозрением или просто были лишними в том раскладе, который проконсул считал идеальным.

Речь идет о Карабахском ханстве.

В 1819 году Ермолов, чрезвычайно довольный службой Мадатова, живущего на свое армейское жалование, задумал наградить его землями в Карабахе. Карабахский хан, не желая перечить главнокомандующему, предложил вернуть Мадатову земли, которые, как он, Мехти-хан, утверждал, некогда принадлежали предкам Мадатова. После нескольких отказов из Петербурга, разрешение – под сильным давлением Ермолова, – было получено. У Мадатова появились все шансы стать реальным правителем Карабаха.

На что Ермолов и рассчитывал. Получив очередной отказ, Алексей Петрович писал Закревскому: “Жаль, что ему отказывают, а то бы много мне способствовало проложить путь к бегству последнему мерзавцу хану, каковых, сколько возможно скорее, надобно избавиться”.

Укоренив Мадатова в Карабахе в качестве крупного землевладельца, Ермолов убивал двух зайцев – награждал хорошего офицера и создавал предпосылки для изгнания хана.

Мы не знаем, что произошло на самом деле в этом богатом ханстве, но 14 ноября 1822 года Ермолов отправил рапорт императору Александру:

Возникшие неудовольствия жителей Карабагского ханства на управляющего оным генерал-майора Мехти-хана, паче поборы любимцев его, коим, сам будучи об управлении крайне нерадеюшим, вверял он большую власть, устрашив его ответственностию перед Правительством, решили на побег в Персию, где, как замечено прежде частными в тайне сношениями, приуготовлял он себе благосклонный прием. Главнейшая боязнь его, как легко догадаться возможно, состояла в том, что жители ханства, получив от щедрот Вашего Императорского Величества прошение за несколько лет знатного числа недоимок, милостию сею не воспользовались, ибо расточительный хан не представлял дани в казну, но с жителей собирал подать.

После побега хана, по прежнему распоряжению, должен бы полковник Джафар-Кули-Ага быть наследником; но как оный в 1812 году был в бегах в Персии и действовал против нас оружием, то я, находя основательную причину удалить его от наследства, объявил Карабагское ханство, подобно как и прочие провинции, что оное впредь будет состоять под Российским управлением.

Кроме дохода довольно значительного, который с провинции сей может поступать в казну, немаловажною выгодою почитаю я то, что провинция, на самой границе лежащая, не будет уже в беспутном мусульманском управлении, и жители оной, увидя водворяющийся порядок и неприкосновенность собственности, будут преданными благотворящему им Правительству.

Бежавший хан, долгое время управляя ханством, имеет людей к себе приверженных, но спокойствием жителей обязан я благоразумным мерам, принятым генерал-майором князем Мадатовым.

К 1822 году за пять лет реального управления Ермоловым Грузией и Кавказом система ханств фактически перестала существовать. Алексей Петрович последовательно и хитроумно реализовал план уничтожения ханств, который он представил императору вскоре по приезде в Тифлис.

И только через несколько лет выяснилось, что во многом он просчитался и просчитался самым роковым образом.

Его сильный и здравый ум европейца, считавшего европейскую модель жизнеустройства в ее российском варианте неким идеалом, не справился с анализом принципиально иной ситуации.

Его уверенность, что жители ханств, освобожденные от тиранства своих владык, будут благодарить новую власть, оказалась ошибочной.

Когда через четыре года войска Аббас-Мирзы вторглись на территорию бывших ханств, то именно всеобщий мятеж этих территорий не позволил Ермолову предпринять активные действия против персов и дал возможность новому императору, отнюдь к нему не благоволившему, обвинить его в нерешительности и некомпетентности.

В краткой истории наступления на Кавказ, предпосланной “Запискам” Ермолова, составленной скорее всего в его канцелярии, говорилось: “В 1819 году изгнан уцмей Каракайдацкий и заняты владения его. В 1820 году покорено ханство Казикумыцкое, и владетелем оного назначен полковник Аслан-Хан Кюринский. Взято в казенное управление Нухинское ханство в 1822 году. В 1823 году изгнан хан Ширванский в Персию без сопротивления и ханство взято в казенное управление”.

Мустафа-хан Ширванский был изгнан, как мы знаем, в 1820 году. Но суть не в мелких неточностях. Если вспомнить судьбу ханств Шекинского и Карабахского, то картина выглядит убедительно. Дело сделано.

Но Алексей Петрович ошибался не только в отношении настроений жителей ханств, за столетия привыкших к своим естественным властителям-единоверцам.

Было еще одно роковое последствие этого торжества европейской гуманности и целесообразности.

Оказалось, что с ликвидацией системы ханств русские власти потеряли пускай “позорную” и ненадежную, но единственную все же опору в Дагестане. Была взорвана традиционная система баланса сил. И вместо самодержавных квазигосударств, по характеру власти родственных самодержавной России и потому психологически понятных русскому генералитету, командование Кавказского корпуса оказалось лицом к лицу с вольными горскими обществами, жившими по совершенно иным законам и готовым к ожесточенному сопротивлению. Ханы могли бежать в Персию, унося с собой накопленные ценности и уводя свои семейства. Вольным общинникам этот путь был заказан. Они могли отступить в горные трущобы и продолжать борьбу, они могли смириться под картечью и штыками на время и восстать при первом же подходящем случае.

Именно вольные горские общества – военно-демократические образования – не имея противовеса в виде ханств, станут вскоре опорой первого имама Кази-Муллы, а затем и великого имама Шамиля.

Европейская просвещенность и острый ум Ермолова парадоксально сочетались с имперским высокомерием и ограниченностью представлений, мешавшими предвидеть плоды собственных действий.

Унификационное сознание Российской империи не делало различия между ханствами и вольными обществами, равно считая их сырым материалом для превращения в покорных подданных.

При всей уникальности своей личности Алексей Петрович в этом отношении был плоть от плоти именно Российской империи, несмотря на его римские претензии.

Ломая систему ханств, он не в состоянии был предвидеть, что таким образом расчищает дорогу явлению куда более грозному – имамату.

Так же как Цицианов и верный его заветам Ермолов, имамы – Кази-Мулла, Гамзат-бек и особенно Шамиль – стремились ликвидировать институт ханской власти, мешавший слиянию народов северо-восточного Кавказа, в единую вооруженную общность, способную противостоять экспансии с Севера.

В борьбе против ханов Цицианов с Ермоловым и имамы оказались союзниками. Разрозненные, неустойчиво сбалансированные действия ханов сменила централизующая, единонаправленная воля имамов. Свирепые и корыстные ханы, несмотря на их тяготение к Персии, стали бы естественными союзниками России в борьбе с имамами, ибо построение единого теократического государства на Кавказе означало их фактическую ликвидацию.

Просветительская, гуманизаторская, цивилизаторская – с его европейской, “римской” точки зрения – доктрина Ермолова решительно сработала в этом случае против интересов России, создав идеальные предпосылки для объединения вольных обществ и освободившихся от локальной деспотии жителей ханств под властью теократического лидера.