Мать всплеснула руками, подхватила внучку, поцеловала.

— Заморозили вы там ее, на своем Севере. Ну ничего, Ленок, отогреешься на нашем смоленском солнышке. Отпоим ее парным молочком.

Отец долго разглядывал, остался доволен:

— Наша, гагаринская, что нос, что губы…

Но покурить, быть может впервые в жизни, вышел из дому. Присели на ступеньки с Юрием. Начал расспрашивать про службу, про северное житье. И перевел разговор на тему, тогда волновавшую многих.

— Ты вот что растолкуй мне, сынок… Тебе, пилоту, должно быть понятней. К чему, зачем все эти ракеты? Ну, оборонное дело — ясно, тут мы не должны уступать. А тут аж к самой Луне пульнули! Такие деньги зазря ухлопали. На нашей планете еще мрут с голодухи… Ну пролетела ракета вблизи Луны… Проку-то нам что от нее? Разве что теперь любоваться? Так ее отсюда даже не видно. Пшик получается. Вроде праздничного фейерверка.

Юрий долго не находил, что сказать. Как, какими словами отцу разъяснить, что это движение жизни, что человечество подступило к такому порогу, за которым открываются вселенские тайны? И если эти тайны станут доступны, полеты в космос обернутся пользой не для звезд, а для самой же Земли. Тем более, когда на орбиту поднимется человек. Это скоро! Вон даже Покрышкин пишет в «Красной звезде»:

«Мы, советские летчики, горды тем, что именно Советский Союз явился пионером первого полета во Вселенную. Я уверен, что недалек тот день, когда не только вымпел с надписью «Союз Советских Социалистических Республик», а сам гражданин СССР полетит в космос».

— Космос, отец, для земли нам нужен. Сейчас это трудно понять, но так оно будет… Какая погода на всей планете? Спутник узнает, доложит. Какой где выращен урожай… Человек будет вертеть всю землю и так и сяк, как будто бы школьный глобус. Не говоря уже о науке — в дебри ее нам с тобой сейчас не залезть…

Алексей Иванович отворачивался, дымил самокруткой, делал вид, что пропускает мимо ушей то, что пытается доказать, внушить ему сын.

Крякнул, поднялся, сказал насмешливо:

— Природа, Юра, шуток не любит, ее не переиначишь. А урожай — что ж на него смотреть, его прежде посеять и вырастить надобно.

В такие минуты Юрий и сам начинал сомневаться. Идет спор скептиков и оптимистов. Это видно даже по заголовкам в газетах: «Человек устремляется к звездам», а рядом: «Пока человек не летал в ракете».

Не летал… А и вправду — зачем лететь? Отец по-дымливает самокруткой, кивает прохожим, замедляющим шаг у калитки:

— Добрый вечер, Иваныч. Здоровьице как?

— Да держимся помаленьку… за воздух.

Лица людей озабочены. Только-только из развалин начали подниматься. Подновился Гжатск, крыши свои подлатал, кое-где заложены новые городские дома. Мимо проскрипела тачка-коляска, полная свежего сена. Вслед за ней другая — с песком и щебнем… Большинство пока что в нужде. Да и в гагаринском доме не сказать чтобы богато. Мать обрадовалась и смутилась, когда Юрий положил на комод пачку денег, специально берег отпускные.

— Спасибо, Юраша, ты себе-то опять, поди, ничего не оставил?

Открыла ящик и подала ему аккуратно подшитую стопку почтовых бланков. Обратный адрес — войсковая часть, откуда он посылал переводы. Ни одного месяца не пропустил. Почти ползарплаты — в Гжатск.

Валентин наведывался вечерами, как говорил он, «не чуя ног» — работал электриком и, конечно, нахаживался за день «вдоль деревни от избы до избы», налазывался по столбам. Зоя — медсестра, получает мало, а хлопот невпроворот. Да, непростая она, эта штука — жизнь, особенно в таком городишке.

Облака плыли розовые, подгоревшие сверху и снизу — здешнее солнце на пользу любому. Схватил дочурку в охапку — и к речке вниз. Здравствуй, родная Гжать! Ты все такая же светло-зеленая под ракитами, серебристо-чешуйчатая на быстрине, голубая на глади омута. Только вроде бы стала еще поуже, обмелела. Взял Лену под ручки, как птенца под хрупкие крылышки, огляделся — чего доброго, Валя увидит — и окунул в купель давнишнего детства.

И тут восторженный, эхом отдавшийся от реки мальчишеский голос прервал блаженство отца.

— Спутник! Смотрите, спутник летит!

Юрий взглянул на небо и сразу увидел плывущую и спускающуюся где-то за Ленинградской звездочку. Неужели это был спутник? Не верилось, невозможно было представить, что это творение рук человеческих.

Когда он поднялся к дому, то увидел толпу соседей и отца посредине. Тот что-то растолковывал про погоду и про урожай, который видать с такой высоты.

— Вот так когда-нибудь пролетит над нами звездочка, а в ней человек… — сказал, как о чем-то обыденном и естественном, Юрий.

На сей раз Алексей Иванович с ним не спорил. А может, постеснялся других — ведь сам, выходит, выступал агитатором.

— Чудеса в решете…

Анна Тимофеевна вспоминала: «В тот приезд много у нас разговоров было о спутниках, о полетах космических ракет к Луне. Мы считали эти беседы естественными. Жгучий интерес к космической теме испытывали все советские люди, вечерами, случалось, высыпали из домов, следили за звездочкой спутника, бегущей по небосводу. Мы не замечали, чтобы Юра проявлял какой-то особый интерес к космосу. Обсуждал как все».

К месту службы, «домой, на Север», возвращались через Оренбург, так условились, половину отпуска у родных Юрия, половину — у родителей Вали. Но что-то новое нарастало в душе. На остановках Юрий выбегал за газетами.

— Слушай, Валя! Опять о полетах!

А жизнь в гарнизоне закрутилась по прежнему распорядку. И все же она как бы спрессовывалась, убыстрялась.

Что придавало ей ускорение?

Сразу как будто другой — приняли кандидатом в партию — новые общественные заботы, обязанности. Надо пройти испытание на коммуниста — не сплоховать ни в полетах, ни на земле.

А «занебесные» новости — одна за другой. 4 октября 1959 года запущена ракета с автоматической межпланетной станцией «Луна-3» на борту. Основная цель — получение фотографии поверхности обратной стороны Луны, недоступной для земных наблюдателей. 7 октября началось фотографирование с расстояния от 65,2 до 68,4 тысячи километров. Съемка осуществлялась двумя объективами с фокусным расстоянием двести миллиметров и пятьсот миллиметров на специальную термостойкую 36-миллиметровую пленку «изохром». «Изохром»… У него в шкафу четыре пачки с таким же названием. Там, за Луной, все делал автомат. Проявление продолжалось около трех минут. Передача изображений производилась по команде с Земли — более медленная на наибольших расстояниях, более быстрая — на близких… Фотокамеры засняли почти половину поверхности лунного шара, одна треть которой находилась в краевой зоне видимой с Земли стороны, а две трети — на невидимой. Это был первый в истории человечества успешный эксперимент по фотографированию и передаче из космоса изображений небесного тела.

Глаза отказывались верить увиденному, как будто сам человек ступил на Луну и вскинул какой-нибудь «Зоркий», а может быть, «Киев». Еще никогда и никем не видимые за всю историю человечества — моря, заливы, кратеры. Всегда скрытая обратная сторона Луны оказалась и похожей и не похожей на ту, что наблюдали веками. Как мореплаватели, первооткрыватели придумывали названия: Море Мечты, Море Москвы…

Конечно, конечно, это уже был зов. И чем ближе он доносился, тем больше мучил вопрос: кто полетит? Наверное, кто-нибудь из прославленных испытателей, известных стране и миру, мужественных людей. А к Луне, если это вообще когда-нибудь сбудется, наверное, отправятся те, кто дает имена кратерам и «морям».

Но отбросить всякие раздумья. Его дело — служба. Третья звездочка легла на погоны. Теперь он не просто лейтенант, а старший.

Но что же это за слухи — шепотливым сквознячком по городку, по аэродрому. Приехала комиссия, говорят, вызывают по одному, отбирают на какую-то новую, не известную никому работу. На испытательную? И затеплилась заволновала надежда. Попробовал что-нибудь выяснить у командира части — тот ни слова.

И вдруг, когда собирался на аэродром, вздрогнул от давно ожидаемого: «Гагарин — на собеседование…»