Второе — он должен быть организатором, какою бы отраслью он ни ведал».

Общественный деятель, проводник советской политики и организатор — вот каким должен быть советский агроном, вот чего добивается ректор Петровки, перестраивая на новых началах ее работу. Ему помогают коммунисты. В Петровке создается так называемая Академическая секция — студенческая организация, возглавлявшаяся коммунистами и руководившая всей научно-общественной жизнью студенчества. Вильямс был ее деятельным, хотя и «неофициальным» участником, он поддерживал все начинания Академической секции, направленные прежде всего на изменение учебных планов и программ.

Секция, установив, что две трети студентов не были знакомы с сельским хозяйством, требовала введения обязательной производственной практики, установления экзаменов по политграмоте для всех студентов и настаивала на участии представителей студентов в обсуждении новых программ.

Новые программы и новый учебный план для всех факультетов были разработаны Вильямсом и получили горячее одобрение Академической секции и всего передового студенчества. Этот план впервые устанавливал тесную связь теории и практики, научные дисциплины должны были излагаться, исходя из насущных потребностей сельскохозяйственного производства.

Но одних лекций и практических занятий было бы недостаточно для подготовки новых специалистов.

Вильямс призывает своих молодых товарищей не ограничиваться этим — по его почину в Академии создаются многочисленные студенческие кружки и прежде всего кружок по изучению марксизма. Появляется студенческий журнал «Новая Петровка». Это было тоже детище Вильямса. Один из студентов — член редколлегии — вспоминал впоследствии, как они собирались на квартире Вильямса и обсуждали планы будущих номеров. Их, молодых студентов, поражала исключительная тщательность и трудолюбие, с какими ученый занимался журналом. Он читал все поступающие статьи, старательно правил их, а нередко и переделывал, работая над hi ли по ночам. Он и на этой работе учил студентов самоотверженному, целеустремленному труду. Он требовал, чтобы статьи были самым тщательным образом отредактированы, чтобы каждое слово было точным, метким, незаменимым.

Занимаясь перестройкой учебного плана и всей общественной жизни Академии, новый ректор уделял много сил и внимания улучшению условий жизни студентов и сотрудников Академии. Летом 1922 года ему удалось добиться постройки трамвайной линии, соединившей Академию с городом. 30 июня знаменитый петровский паровичок совершил свой последний рейс, и ему были устроены торжественные «проводы». Он сослужил, хотя и с грехом пополам, свою службу и уступил место трамваю № 12. Много трудов стоило размещение все возраставшего числа студентов. Депутат Моссовета от Петровской академии, Вильямс добился предоставления студентам жилых корпусов бывшего Скорбященского монастыря и приступил к строительству новых общежитий на территории Петровки.

Все эти постепенные улучшения достигались совместными усилиями передовых профессоров и студентов, руководимых Вильямсом. Студенты высоко ценили заботу и внимание ректора, который делал все возможное, чтобы улучшить их положение, и совершенно не думал при этом о себе. Бывая постоянно на квартире у Вильямса, студенты являлись свидетелями той исключительной скромности и неприхотливости, которые характеризовали весь уклад жизни их ректора.

Он продолжал жить все в том же деревянном домике, становившемся месяц от месяца все более ветхим. Вильямс отказывался от какого бы то ни было ремонта: и так простоит. В квартире были расшатанные половицы и не слишком надежные перегородки, поэтому шкафы и буфет расставлялись лишь в наиболее «надежных» углах. Вильямс категорически запрещал своим сотрудникам обращаться в какие бы то ни было снабжающие инстанции с просьбой выдать для маститого ученого одежду или обувь. Он ходил все в той же любимой вязаной куртке, а когда у нее от усиленных занятий ее обладателя поистерлись рукава, он отрезал их и заявил, что безрукавка нравится ему еще больше.

Он отказывался от дополнительных пайков, а то, что ему полагалось, уступал Марии Александровне и дочери Вере. Ему часто приходилось исполнять обязанности сиделки: здоровье жены, многие годы прикованной к постели, ухудшалось с каждым днем. И в это же время тяжело заболела дочь. Но ученый никогда никому не жаловался на нелегкие обстоятельства своей жизни. Многие студенты и не догадывались, в каких условиях живет их ректор. Он был неизменно приветлив с ними, он их подбадривал в трудные минуты, умел найти дружеские и вместе с тем шутливые слова, не показывая и виду, что ему самому приходится куда труднее, чем его молодым друзьям.

В 1923 году Мария Александровна скончалась. Не только друзья и знакомые, но и все студенчество Академии выражало Вильямсу свое горячее сочувствие, и он убедился при этом сильнее, чем когда-либо прежде, в той любви и уважении, которые питали к нему студенты Академии. Их сердечное отношение очень помогло ученому в эти трудные для него дни.

Совместная работа Вильямса со студенческими организациями создавала в Академии все более благоприятную обстановку для занятий.

Контакт с новым, пролетарским студенчеством, общая работа в предметных комиссиях, в научных кружках и в общественных организациях привели к перелому в настроениях многих колеблющихся профессоров, в первый период революции видевших в ней одну разрушительную силу. Один из друзей Вильямса, И. А. Каблуков, искренне и горячо сказал об этом в июле 1923 года студентам-выпускникам на торжественном вечере в Академии: «В России совершился великий переворот, какого до сих пор не знала история. В этом перевороте погибло многое, что мне было дорого. И вполне естественно, если у человека моего возраста — старым людям свойственен пессимизм — могло составиться мнение, что Россия погибает и не выйдет из той разрухи, которую приходилось переживать. Но до сих пор я не сделался пессимистом и свой оптимизм сохранил благодаря тем впечатлениям, какие я выносил из своей аудитории. Когда я видел молодую Россию и молодых людей, стремящихся к знанию и работающих, несмотря на тяжелые материальные условия, не за страх, а за совесть, у меня росла уверенность, что молодая Россия выйдет из разрухи и создаст себе светлое будущее».

Петровская академия успешно перестраивалась. Она переставала быть прежней Петровкой, из нее изживался эсеровский дух, она освобождалась от реакционных профессоров, она превращалась в передовую советскую высшую школу. Это было превращением Петровки в Тимирязевку — 10 декабря 1923 года Петровской академии решением Совнаркома было присвоено имя великого русского ученого-демократа, учителя и наставника Вильямса, Климента Аркадьевича Тимирязева.

Первые успехи, которых добился Вильямс по перестройке Тимирязевской академии, нашли признание на XIII съезде партии. На заседании секции по работе среди молодежи XIII съезда РКП (б) было сказано:

«То, что Тимирязевская академия отстала, в значительной степени объясняется тем, что старый Наркомаем противился всякой серьезной чистке профессуры. Только в последнее время мы произвели чистку и отстранили от преподавания Железнова, который насаждал крестьянскую идеологию, Чаянова, который там был царем и богом, и т. д. А самое ценное то, что во главе этой академии стоит самый наш советский ректор, который вообще есть в СССР, — профессор Вильямс, который хотя и не коммунист, но вполне наш, говорящий на нашем языке, нашими словами, искренне преданный нам».

Вильямса знали в это время уже не только ученые круги, он был известен и работникам Госплана, и агрономам, и московским коммунистам, и профсоюзным работникам, и учителям.

И весной 1924 года, когда исполнилось тридцать пять лет научной и учебно-воспитательной деятельности Вильямса, Москва широко отметила этот славный юбилей.

Как он был не похож на юбилей, отпразднованный ученым за десять лет до этого! Тогда он был отмечен лишь студенчеством Петровки при явном недовольстве начальства, отзвуки этого юбилея не перелетели за пределы ограды академического парка.