Единственный более-менее весомый аргумент в пользу поиска приказов в конце XV — начале XVI века заключается в том, что именно в эти годы складываются принципы и основы дьяческого делопроизводства Московской Руси, известного как приказное делопроизводство[59]. Они сохранялись в почти неизменном виде на протяжении XV–XVII веков. И здесь возможна такая логика: если во второй половине XVI и в XVII веке в приказах использовался особый тип документов — то надо определить, когда появляются такие документы, и это будет указывать на время образования приказов.

В этом рассуждении есть существенный изъян: принципы делопроизводства были едины для всех органов управления, от Боярской думы до приказов. Речь должна идти прежде всего о дьяческом, а только потом уже приказном делопроизводстве. А дьяки при княжеском аппарате власти занимали соответствующие позиции уже с конца XIV века. В XV — начале XVI века их немалый штат был как раз при Дворце и Казне. Именно из этих дьяческих кадров, носителей культуры дворцовой системы, в середине — второй половине XVI века формируется аппарат приказов.

Сколько документов производил этот аппарат? Современного читателя размеры делопроизводства поразят своей мизерабельностью. В России начала XVI века, по подсчетам С. М. Каштанова, центральный аппарат в среднем выдавал не более ста актов в год. В той же Франции в первой половине XVI века в день выдавалось больше документов, чем в государстве Василия III за год! Французская королевская канцелярия в день выдавала до 150 документов и в год — до 60 тысяч. Это было прямо связано с мизерным количеством бюрократических кадров: по подсчетам А. А. Зимина, за все время правления Василия III известен 121 дьяк. Во Франции же в 1515 году в королевской канцелярии служили четыре тысячи чиновников, а к 1573 году их стало 20 тысяч![60] Комментарии, как говорится, излишни.

Низкий уровень делопроизводства был обусловлен общей деловой культурой. В России была слабо развита феодальная земельная собственность. Преобладала не собственность, а владение, то есть временное земельное держание, полученное за службу. Если человек получал его за конкретную службу на определенный срок — это называлось поместьем, если же земля давалась за службу представителям рода, фамилии на неопределенный срок и переходила по наследству — вотчиной. На практике, конечно, все было сложнее. И вотчины отнимались через короткий срок, и поместья фактически переходили от одного представителя рода к другому — служили-то все. Но в любом случае это была не собственность: вплоть до 1785 года(!) в России не существовало закона, охранявшего право собственности. Государство в любую секунду могло на совершенно законных основаниях конфисковать земли в свою пользу. Лишь в 1785 году в «Жалованной грамоте дворянству» Екатерины II будет сказано, что дворянская земельная собственность священна и может быть отнята только по решению суда, если дворянин совершил преступление против государства.

А раз так — то отношение к документам о земельных правах было соответствующим. Именно право собственности порождает большие бюрократические процессы и комплексы документов вокруг объектов собственности. Так было в Европе. В России же социально-правовая почва оказывалась иной. В условиях, когда все решает государева воля, в большом количестве документов просто не было нужды.

Можно ли говорить о дворянстве эпохи Василия III как о сословии? Принять это определение мешает то, что в начале XVI века в России не существовало выработанных юридических норм, законов, которые бы закрепляли сословные права и привилегии разных групп знати. Отдельные законодательные акты такого рода будут издаваться властью в течение всего XVI века, но юридическое оформление дворянства как сословия последует только в 1649 году, в знаменитом Соборном Уложении царя Алексея Михайловича.

Особенностью русского дворянства в эпоху Василия III было то, что сословность определялась принадлежностью к определенной семье, роду (что фиксировалось в специальных документах — родословных росписях), а также к служилой корпорации (что отражалось в различной документации — росписи воинских назначений — разрядах, списках служилых людей — боярских книгах, и т. д.). Однако при этом не существовало законов и правил установления дворянства, доказательств дворянского происхождения (эта процедура и перечень необходимых документов будут выработаны только во второй половине XVII века)[61]. То есть как полноценное сословие образца Нового времени русское дворянство при Василии III еще не состоялось.

Тем не менее в конце XV–XVI веке, при Иване III и Василии III, начинает формироваться сословно-корпоративное самосознание дворянства. Оно расценивало себя как сообщество воинов на службе государя. В силу этого феодалы имели право владеть холопами и собирать подати с крестьян и горожан, функция которых — обеспечивать нелегкий ратный труд «воинников». Помещики считали, что любой труд, кроме ратного или иной государевой службы (судебной, дипломатической и т. д.), — не для них. Экономикой и предпринимательством русское дворянство не интересовалось.

Принципиальное отличие самосознания русской и европейской знати было в том, что на Западе аристократы видели себя прежде всего независимыми земельными собственниками, а на Руси — «государевыми слугами». Тем самым феодалитет Московского государства обладал так называемым «службистским менталитетом». Смысл своего существования он видел только в исполнении воли монарха, в государевой службе. При этом главным правом и привилегией отечественной аристократии было «свои головы за государево имя класть». О других она и не помышляла… Если среди европейцев все большее распространение в XVI веке получает военное наемничество, «продажа шпаги», то на Руси это презиралось: убивать и умирать можно за государя и веру, но не за деньги. Если на Западе в XVI–XVII веках получают распространение дуэли как способ защиты личной чести и своеобразная инициация дворянина, атрибут его поведения, то в России дуэль расценивалась как зряшное, пустое убийство. Сражаться можно и нужно на войне, а друг с другом — это грех, драка, свара, но не честь.

Как у нормальных феодалов, главным признаком, отличавшим их от другого населения, было владение землей. Об ограничениях прав собственности, многочисленных условиях, которыми было обременено землевладение, уже говорилось. Тем не менее на практике все было не так страшно: то, что государство в любую секунду могло конфисковать вотчины и поместья, вовсе не значит, что оно постоянно это делало. Землевладение было более-менее стабильным — насколько оно в принципе могло быть стабильным в России, с нередкими превратностями дворянской судьбы. Способы приобретения земли были различны: пожалование от государя, покупка, обмен, дарение. Такие сделки нередко бывали устными и документально оформлялись уже задним числом, когда возникали спорные вопросы. Есть основания полагать, что долгое время землевладение внутри одной семьи было, можно сказать, почти что нераздельным: нередки случаи очень значительной взаимопомощи внутри дворянских фамилий[62]. Все это, опять-таки, затрудняло превращение института земельного владения в частную собственность образца нового времени.

Структура сословия феодалов в XV — первой половине XVI века была следующей:

• удельная княжеская знать — в рамках своих уделов она обладала определенным суверенитетом. Князья имели свою боярскую думу, свой двор, своих наместников в удельных городах. Однако аристократы были должны в своих вотчинах соблюдать общерусские законы, пользоваться единой монетной системой, участвовать в общегосударственных военных акциях. Права вести самостоятельную внешнюю политику князья были лишены;