Занята в сфере торговли и олимпийская чемпионка, неоднократная победительница мировых первенств в одиночном катании Сьокье Дийкстра из Голландии. До недавних пор разносила пирожные, шоколад и прохладительные напитки в шведском цирке «Скотт». Путь от олимпийского пьедестала к профессии разносчицы сладостей пролёг через «Холидей он Айс». Высокая и мощная голландка чем-то не понравилась холидеевским боссам. Строптивостью? Излишней принципиальностью? Слишком отстаивала собственное «я», говорят, чересчур резко спорила с режиссёрами. В результате быстро лишилась сольных партий и появлялась на льду в маленьких рольках. Однажды нашла в конверте с зарплатой письмо с искренней благодарностью за сотрудничество и предложением подыскивать новую работу.

Дийкстру в ансамбле я уже не застал. Но одно имя «Сьокье» заставляло трепетать и самых бесшабашных танцоров. Призрак знаменитой голландки, выброшенной на улицу за ненадобностью, угрожающе витал в воздухе, угодливо напоминая; «Такое может случиться в „Холидее“ с каждым. Не ты ли следующий?»

…Чехословацкая фигуристка Хана Машкова и не помнит, сколько же раз приезжала в СССР. Здесь Ханке нравится, тут у неё много друзей. Гостиничные номера, в которых останавливается высокая черноглазая красавица, напоминают цветочные киоски в разгаре лета. По количеству преподносимых букетов с Машковой в ансамбле не может соперничать никто. Она в прекрасных отношениях с остальными спортсменами-чемпионами и в натянутых — с подавляющей частью труппы. Многократная победительница национальных первенств, экс-чемпионка Европы с разрешения Чехословацкого союза физического воспитания подписала контракт с одной целью: повидать мир. Ханка ведёт нечто вроде дневника, где записывает, что увидела и посмотрела. Появится в нём и запись об этой киевской экскурсии. Дома Машкову терпеливо ждёт жених. Хана успела получить диплом, и выступление в ревю для неё как бы слегка затянувшаяся, но всё же увеселительная поездка. Есть у Ханки небольшая слабость. Любит она вкусно поесть. И поэтому в каждом городе обходит мало-мальски приличные рестораны, заказывая в них только фирменные блюда. Так Машкова расплачивается за годы строжайшей диеты — Ханка всегда была склонна к полноте. Вес солистки № 1 катастрофически растёт, в прыжках не чувствуется былой элегантности и удали. Машкову сурово штрафуют, а она широко улыбается: «Всё равно скоро домой».

Больно писать эти строки. Однако ничего не поделаешь, надо. Дома Хану не дождались. Незадолго до истечения злосчастного контракта Машкова погибла в автомобильной катастрофе во Франции.

Помимо обоймы первоклассных чемпионов, в ансамбле служат звёздочки размером поменьше, потусклее. Например, в труппе, где пришлось переводить мне, отрабатывали свои номера победители первенств США, Японии, ФРГ, Скандинавии. Они катались не блестяще, но вполне профессионально.

Читатель наверняка уже догадался, что этот рассказ не опыт рецензии на айс-шоу. И тем не менее скажу: ревю заслуживает того, чтобы на него посмотреть. Получишь удовольствие от встречи с прославленными чемпионами, послушаешь со вкусом подобранную музыку, разглядишь шикарные костюмы и оценишь чёткую работу вымуштрованного кордебалета.

Только тесно связанные с таинственным миром искусств знают, как прочно зависят артисты от незаметных и никому не известных осветителей, без которых не обходится никакое сценическое действо. Представьте себе, что испытывает солист в зелёном костюме, когда на него по ошибке направляют ярко-красный луч. Публика засмеёт не осветителя — актёра. Или вдруг художник по свету забудет полностью «вырубить» освещение в финале и 32 фигуриста кордебалета, застывшие в различных позах, будут вынуждены полминуты держать паузу, пока свет наконец не погаснет. Даже звёздам нельзя ссориться с мастерами по свету. Звезда только-только закончит номер, срывает положенное ей по закону зрительское внимание в виде аплодисментов, а прожекторы, или, говоря на осветительском жаргоне, «пушки», внезапно гаснут. Моментально, в этом я твёрдо убедился на небольшом собственном опыте, овации умирают. В темноте выражать симпатии смешно и не принято.

В «Холидее» за световое освещение — дело сложное и муторное — отвечала Эстрид Фридерикс. Высоченная немка без малейшего акцента говорила на восьми европейских языках. Она закончила Сорбонну, была художницей по свету в маленьком театрике и об айс-ревю не помышляла. Но жизнь выкинула неприятный фортель. Эстрид, жившую в Париже замкнуто и одиноко, до нитки обокрали. Пришлось искать работу, которая бы поправила пошатнувшиеся финансы. Фридерикс взяли в «Холидей», где она вкалывала не за двоих — за троих: переводчицей, секретарём-машинисткой, художницей. Бок о бок с ней я и отсидел все 73 спектакля на верхотурах Дворцов спорта, переводя в микрофон непростую световую партитуру осветителям.

Эстрид трудилась с выдумкой, изредка меняла цвета, подбирая наиболее подходящую гамму. Часто советовалась с артистами, стараясь повыгоднее подавать и продавать их сольные номера. Бывало, дулась на осветителей-пушкарей, не всегда успевавших выполнять её чёткие, но уж чересчур быстрые команды.

В такие минуты Фридерикс хриплым шёпотом божилась, что бросит эту «кучу навоза», как только соберёт какую-то, лишь ей известную сумму, которая позволит существовать без всяких мытарств по миру с опостылевшим «Холидеем». Слышал, будто бы Эстрид сдержала слово. Вместе с весьма близкой подругой — хрупкой фигуристкой из Англии — она отказалась от подданства и купила домик на — то ли Каймановых, то ли Соломоновых — островах. Уверен, и там ей снятся вечно запавшие в душу световые партитуры. В тревожных снах я, например, и сейчас отдаю зазубренные команды осветителям: всем чётным прожекторам светить цветом № 1, всем нечётным № 2. И, как всегда, в кошмарах, а иногда и в жизни, пушки дымятся, выходят из строя…

Трудна эта незаметная и нужная работа. По субботам и воскресеньям, когда «Холидей» давал по три представления, мы спускались вниз осипшими, охрипшими и замученными. А каково приходилось артистам? В виде компенсации им полагались бесплатные обеды и ужины. Добавьте к десяти спектаклям за семь дней пятьдесят гастрольных недель в году плюс вечные разъезды. Дома не существовало и быть не могло. Выступали чуть не каждые две недели на новых аренах и с не всегда опытным персоналом. В ночь окончания гастролей работники спортивных залов с облегчением вздыхали: вот всё и закончилось. Люди «Холидея» вздыхали тяжело: на рассвете снова в путь, жизнь начинается сначала. Как там будет на новом месте, в неизвестных городах и странах?

И почти всё на свете повидавший ансамбль поразился Московскому Дворцу спорта в Лужниках. Условия здесь были идеальными. Спокойнейший заместитель директора Антон Борисович Потапов, отвечавший за те гастроли, знал свой Дворец до последнего гвоздика в предпоследнем ряду любого сектора. Помню, всё необходимое для представления смонтировали и отремонтировали за короткую летнюю ночь. Сварливый Билли Стюарт и тот признал: рабочие этого Дворца своё дело знают. А я бы в свою, мною же установленную, очередь, признал бы, что и работавшие в «Холидее» были настоящими трудягами. Этого не отнимешь.

Как не отнять и другого достоинства. В многонациональном ансамбле малейшее проявление шовинизма и национализма каралось беспощадным увольнением с «волчьим билетом». Незадолго до приезда в СССР, кажется, на гастролях в Югославии, фигурист был уволен за то, что назвал экс-чемпионку Японии Фунакоши «проклятой япошкой». Не думаю, правда, чтобы боссы «Холидей он Айс» руководствовались тут соображениями иного рода, чем собственной выгодой. Национальная рознь разбила бы ансамбль. Сравнительно дешёвую рабочую силу из Европы и Азии пришлось бы заменять дорогой — американской. А что делать с чемпионами? Мировые первенства не выигрывались по заказу только англичанами или, к примеру, канадцами. Нет, допускать национальную междоусобицу было никак нельзя. Поэтому и острозлые на язычок девицы из кордебалета испуганно прикусывали его, когда речь вдруг заходила о национальной принадлежности какого-нибудь фигуриста.