Весть об убийстве Кирова застала Блюхера в поезде. В конце ноября он по вызову Наркомата обороны выехал в Москву. Василий Константинович по обыкновению взял с собой в столицу жену Глафиру; дети остались в Хабаровске с бабушкой Анной (матерью Глафиры) и няней Гашей. По рассказу Глафиры Лукиничны, за сутки до Москвы, в ночь на 2 декабря, порученец Блюхера Василий Некрасов вдруг открыл дверь в купе своим ключом и взволнованно сказал: «Товарищ командующий, товарища Кирова убили!» — «Что ты несешь?! Что говоришь?!» — вскинулся Блюхер.

Личное знакомство Блюхера с Кировым произошло в 30-м году на XVI съезде. В один из перерывов между заседаниями Блюхер оказался в кругу разговаривавших между собой Рыкова, Косиора, Енукидзе, Ворошилова и Кирова. Сергей Миронович выделялся среди них своей простотой, умением слушать собеседника и вовремя, не перебивая других, вступить в разговор. Руководитель ленинградских большевиков покорил Василия Константиновича доброжелательностью и обаянием.

Потом Блюхер виделся с Кировым в каждый очередной приезд в Москву на пленумах ЦК, заседаниях Верховного Совета СССР. Они вели искренние, заинтересованные обсуждения ситуации в партии — о «правых», «левых» уклонах, о положении дел в Красной армии и в целом в стране. В начале 30-х годов такие обсуждения среди партийных руководителей, правительственных чиновников, военачальников были еще возможны.

В начале года Блюхер приезжал в Москву на XVII съезд. Они встретились как добрые старые приятели. И как прежде вели доверительные разговоры.

Блюхер и тогда поехал в Москву всей семьей. Остановились в гостинице «Националь», в двух номерах: в одном — Василий Константинович с женой, в другом, напротив, — няня с детьми. Приходя с заседаний, Блюхер рассказывал Глафире о том, что происходит на съезде, о докладах, о выступлениях делегатов. Однажды сказал, что намечается рассредоточение власти из одних рук. Возможно, Хозяину придется потесниться. В генсеки, по всей видимости, будет выдвинут Сергей Миронович Киров. Поделившись своими предположениями, он предупредил жену, чтобы она, как всегда, об этом — никому ни слова.

В кулуарах съезда ходили разговоры, что в последние годы возвышение Сталина как генерального секретаря партии достигло опасного уровня. Работники аппарата ЦК и даже ближайшие сподвижники генсека, особенно из числа старой партийной гвардии, с трудом скрывали возмущение при его грубых окриках, резких выпадах, злой иронии. В Сталине все больше возрастало недоверие к людям, неадекватность в симпатиях и антипатиях к ним. Он становился все более замкнутым, все реже выезжал куда-либо, избегал выступлений перед массами, почти не общался с народом…

Вместе с тем к 1934 году Киров стал одной из центральных фигур в партии и государстве. В Политбюро все более повышается его активность, его горячо поддерживают Серго Орджоникидзе, Валерьян Куйбышев и другие, с ним вынуждены считаться Молотов, Каганович, Ворошилов, хотя они всегда являлись главной опорой Сталина. К началу 1934 года в Политбюро сложилась устойчивая группа: Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Косиор — составлявшая здоровое ядро партийной верхушки. Сталин не мог уже безраздельно доминировать, но, как умный и лукавый властолюбец, продолжал держать в своих руках все нити управления партией и страной.

Как мы теперь знаем, после XVII съезда ВКП(б) многие его делегаты, прежде всего те из них, кто был знаком с «завещанием» Ленина[54], считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу. Заменить его вполне мог Киров и из-за его огромной популярности, и в связи с его триумфом на самом съезде. В ходе выборов нового состава Центрального Комитета против Сталина голосовало около трехсот делегатов, тогда как против Кирова всего четыре человека. Съезд тем самым отчетливо выразил свое отношение к вождю. Тем не менее генеральным секретарем вновь был избран Сталин. А вот последствия голосования для большинства участников съезда оказались трагическими. Из 1966 делегатов с решающим и совещательным голосом (около 80 процентов из них вступили в партию до 1921 года) 1108 человек были арестованы по обвинению в контрреволюционной деятельности. Около 70 процентов членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на съезде, подверглись репрессиям. В число обреченных попал и Киров, который в глазах Сталина стал одним из главных его противников.

Хозяин после съезда сделал неприятное для себя заключение: в партии зреют серьезные силы, несогласные с его курсом и пытающиеся оказать ему решительное противодействие… Отсюда вывод: эти силы необходимо постепенно, без малейшего сомнения уничтожить.

Блюхер не верил, что убийство Кирова совершил террорист-одиночка. За спиной Николаева стоял кто-то всесильный, Николаев — только орудие в руках могучей организации. В беседах с товарищами проскальзывали догадки, что к покушению причастны ответственные работники органов государственной безопасности, и в первую очередь заместитель наркома внутренних дел Г. Г. Ягоды Я. С. Агранов и его ближайший человек И. В. Запорожец. Агранов давно в ОГПУ — НКВД, на протяжении многих лет занимает руководящие должности. На следующий день после убийства Кирова он занял место снятого с должности начальника Ленинградского УНКВД Ф. Д. Медведя. Запорожец — выдвиженец Ягоды и Агранова, в 1932 году по их рекомендации он был назначен первым заместителем начальника Ленинградского управления НКВД…

Говорили: при выборе исполнителя злодейского убийства организаторы остановились на Николаеве не случайно. Он в свое время работал в органах НКВД, затем в РКИ, и отовсюду был изгнан. Ему внушалось, что в неустройстве его судьбы виноваты руководители Ленинграда, и прежде всего Киров. М. В. Росляков, в то время член Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), рассказывал: была подброшена и грязная сплетня о близких отношениях Кирова с Мильдой Драуле, женой Николаева. Тем самым разжигалось в Николаеве чувство ревности, желание рассчитаться с «соперником». С апреля 1934 года до дня убийства Николаев всячески отлынивал от предлагаемой ему работы, но, очевидно, получил те 30 сребреников, которыми с древних времен оплачивают вероломство и предательство. В течение последних шести-семи месяцев Николаев дважды подбирался к Кирову, и органы НКВД дважды его отпускали безнаказанным.

Так кто же этот всесильный человек, которому подчинены и могучая организация, и ответственные работники органов государственной безопасности, и террорист-одиночка Николаев?..

Блюхер, оставаясь наедине с самим собой, размышлял: а знал ли Сталин о готовившемся покушении на Кирова? Может, знал, а может, догадывался. Организаторы убийства, вероятно, хорошо понимали, что вождь видит в Кирове опасного соперника, что растущий авторитет Мироныча, как называли в народе Кирова, начинает ставить под сомнение монополию руководства Сталина. И они ударили по Кирову. Ударили без промаха, будучи уверенными, что тяжелых последствий для них не наступит. Сталин не случайно с первого часа после убийства взял под свой пристальный контроль ведение разбирательства случившегося, подобрал верного человека — Ежова, которому вместе с Аграновым поручил провести «тщательное следствие»…

Блюхеру вспомнилось, как прошлым летом в один из выходных дней собрались он, Лаврентьев, Крутов, Дерибас, Западный на берегу Амура на даче УНКВД. Изрядно выпили и, как водится в таких случаях, повели разговоры на «горячие» темы: о высших руководителях страны, о закулисной жизни партии. Терентий Дмитриевич Дерибас привез свежий номер журнала «Большевик», в котором была опубликована статья Лаврентия Берии, восхвалявшая Сталина. Дерибас смеялся: «Представляете, какую реакцию эта статья вызвала у многих… Особенно у кавказских товарищей. Надо было видеть бурное возмущение Берией Авеля Енукидзе…»[55] А Лаврентьев поведал об одном случае, рассказанном Кировым в кругу друзей: «Иду я со Сталиным по Кремлю, нам навстречу Иванов-Кавказский[56], улыбаясь, приветствует нас и в адрес Сталина бросает: „Здорово, хозяин!“ Сталин ему не ответил, лишь ожег его злым взглядом. А мне сказал раздраженно: „Хозяин — это что-то байское. Дурак!“ Не поздоровится теперь бедному Иванову-Кавказскому…»