Но вот на кого нужно обратить внимание — это на Ежова из ГПУ. Не он ли? Ежов еще молод и во многом напоминает погибшего Кирова. Благодаря нынешнему процессу он еще более вырос, и если его популярность в дальнейшем возрастет, то он, быть может, сможет стать опорой Сталина…

Далее, об отношениях между Блюхером и центром. Если бы со стороны Блюхера имели место выступления против власти, его ни в коем случае не держали бы на изолированном Дальнем Востоке, во главе 300-тысячной армии с 1200 самолетами и 1200 танками, против Маньчжурии и Японии, которые внушают им такие большие опасения. Это — доказательство того, что нынешняя власть и особенно Сталин доверяют Блюхеру. Если бы имелись хотя бы малейшие симптомы враждебности, которую якобы питает Блюхер, то ведь он и в прошлом, и в позапрошлом году несколько раз ездил в Москву, и от него в любой момент можно было избавиться. Это, однако, не делалось. С точки зрения самого Блюхера, на отдаленном Дальнем Востоке он ничего не может сделать, что бы ни предпринимало центральное правительство, но зато, без лишнего честолюбия, в нынешнем положении он царек Дальнего Востока. Если же все будет идти гладко, то, может быть, придет момент, когда и на его долю выпадет лакомый кусочек, и нет никакой необходимости идти на рожон против власти.

Поэтому я утверждаю, что все слухи об оппозиции Блюхера к комбинации Сталин — Ворошилов, о существовании каких-то осложнений или разногласий основаны также на надеждах, а не на фактах. Однако какие изменения это может претерпеть в будущем — неизвестно».

В этом разделе Сталин сделал несколько пометок — подчеркивания, вопросительные и восклицательные знаки, закавычивания. Строки, в которых Коотани называет Блюхера царьком Дальнего Востока, выделил жирной чертой…

Что думалось «отцу народов» во время чтения доклада бывшего помощника японского военного атташе в Москве? Может, в его цепкой памяти всплыли строки из немецкого военного журнала «Дойче Вер», где в июне, в связи с делом Тухачевского, в статье «Счастье и гибель Тухачевского» было написано: «История когда-нибудь скажет нам, какую роль он играл в действительности… Тухачевский хотел быть „русским Наполеоном“, который, однако, слишком рано раскрыл карты, либо же, как всегда, его предали в последний момент».

Немцы увидели в маршале Тухачевском «русского Наполеона», теперь японцы в маршале Блюхере — «царька Дальнего Востока»…

Возможно, именно в этот момент у Сталина возникло первое стойкое подозрение: а не причастен ли Блюхер к «военно-фашистскому заговору»?..

Отношения Блюхера с Ворошиловым внешне были ровными и даже товарищескими (во всяком случае, со стороны Ворошилова). Однако командующий ОКДВА внутренне испытывал неприязнь к наркому. Василий Константинович не раз делился с женой своими трудностями в работе с высшим начальством. Как-то он задумчиво сказал Глафире: «Если б не Главный Хозяин, Клим бы не в ковше, а в ложке воды утопил меня…»

После июня 1937 года, когда устранены были Тухачевский и Гамарник, их места заняли верные Сталину люди — Г. И. Кулик, Л. З. Мехлис, Е. А. Щаденко, Блюхер ощутил, как усиливается на него давление. Прежде всего со стороны нового начальника Политического управления РККА Мехлиса. Лев Захарович, по всей видимости, не забыл ни «совместную» с Блюхером службу в 20-м году на Врангелевском фронте, когда он был «энергичным» комиссаром Правобережной группы войск, а командующим «морально угнетенный», «безынициативный» Блюхер, ни 15-летний юбилей победы над Врангелем…

История с юбилеем победы над Врангелем такова. В ноябре 1935 года отмечалось 15-летие штурма Перекопа. Блюхер в это время отдыхал с семьей в санатории «Барвиха». К нему приехали журналисты записать воспоминания. Корреспонденты газеты «Правда» (главным редактором был в это время Мехлис) с машинисткой разместились на первом этаже в свободной комнате. Несколько позже, по договоренности с Блюхером главного редактора «Известий» Н. И. Бухарина, приехали «известинцы», тоже со своей машинисткой.

Глафира Лукинична вспоминала: «„Бухаринцев“ разместили, в секрете от „правдинцев“, в нашей спальне, которая сообщалась с гостиной через ванную комнату. Блюхер ходил по гостиной и диктовал, я сидела за столом и записывала. Порученец Василия Константиновича Некрасов брал у меня исписанные листки, относил „правдинцам“, у них забирал уже отпечатанный текст, клал мне на стол. Василий Константинович, ходя по комнате, перекладывал эти отпечатанные листки на стул, их брали „известинцы“… „Конспирация“ удалась, „правдинцы“, работая на первом этаже, подвоха не заметили.

Прочитав опубликованные в „Правде“ и „Известиях“ статьи, посвященные 15-летию Перекопа, Василий Константинович сказал: „Когда-нибудь я расплачусь за это, Мехлис мне этого не забудет“. „Известия“ напечатали воспоминания Блюхера почти в полном объеме, в „Правде“ статья была значительно сокращена. Василий Константинович считал, что Мехлис (в будущем, после ухода из жизни Гамарника, начальник Политуправления РККА) не простит ему того обстоятельства, что Блюхер не возвел его, Мехлиса, в ранг одной из центральных фигур, сыгравших видную роль во взятии Перекопа, и при малейшей возможности будет мстить».

И теперь он мстил. Продолжалось разрушение командно-политического ядра ОКДВА. Накануне 1938 года Мехлис вызвал в Москву начальника политуправления армии Хаханьяна для решения вопроса о его дальнейшей работе. Но никакого предложения по повышению по службе от начальника ПУРа не поступило: Хаханьян был арестован, объявлен «врагом народа» и вскоре расстрелян.

Был ли Блюхер, по утверждению японского военного дипломата, на самом деле «царьком» Дальнего Востока?

Конечно, Блюхер чувствовал себя здесь хозяином, непререкаемым авторитетом. Это чувство в нем породило и постепенно упрочило многолетнее положение главного военачальника мощной вооруженной силы на огромном пространстве отдаленного от центра восточного края страны. И безусловно, оно подогревалось славой героя Гражданской войны, победителя под Волочаевкой и на КВЖД.

А кроме того, Блюхер очень любил Дальний Восток, с которым у него многое было связано. По словам Глафиры Лукиничны Безверховой-Блюхер, Василий Константинович хотел умереть здесь и быть захороненным вместе с героями-волочаевцами. Он никогда не высказывал желания жить и работать в центральной части Союза. Хотя однажды, будучи в Москве (при поездке в Одинцово в гости к Дерибасу), у него вырвалось: может, уйти со службы, стать в Подмосковье или в другом месте директором завода или совхоза?.. Колол бы дрова, дети учились бы в столице… И тут же отверг — нет, он ни за что не оставит Дальний Восток.

Блюхер нередко роптал в адрес Центра: «Не понимают они там наших трудностей, оторванности от цивилизации, не знают условий жизни военнослужащих, да и всех наших дальневосточников».

Но эти трудности не затмевали Блюхеру красоты любимого края. Бывая весной в Приморье, он каждый раз восторгался красотой Сучанской долины, а окрестности Волочаевки, район вокруг сопки Июнь-Карань, где в 22-м шли ожесточенные бои за советский Дальний Восток, называл «дальневосточной Швейцарией».

Василий Константинович был настоящим патриотом края, где жил и служил. Во всех публичных выступлениях, в личных беседах всегда называл Дальний Восток «прекрасным», «замечательным», «родным», «нашим», «моим». И непременно подчеркивал: «Мы никому никогда его не отдадим».

В последнем своем выступлении по краевому радио он страстно говорил: «Наш большевистский Дальний Восток — это поистине один из богатейших краев Страны Советов. Он огромен и полон неисчислимых богатств. Сердце радуется, когда видишь, как по-новому, по-советски шумит тайга, как люди осваивают необозримые пространства от Амура до Охотского моря, раскрывают тайны дальневосточных недр.

На Дальнем Востоке, как и по всей Советской стране, жить становится все лучше. Это, в частности, сказывается в том, что очень многие рабочие, техники, инженеры, прибывающие в край на временную работу, оседают в нем на долгие годы. Их захватывает наш родной Дальний Восток своей героикой, своими замечательными перспективами.