Боннский курфюршеский дворец (Современная гравюра)

Прекрасное местоположение Бонна на левом берегу широкого Северного Рейна, живописные холмистые окрестности, здоровый климат делали маленький городок с восемью тысячами жителей весьма привлекательным.

Почти весь город фактически находился на службе e курфюрста. Все жители — от чванного придворного аристократа до скромного сапожника — обслуживали потребности и прихоти двора. Так как сан курфюрста не был наследственным, никто из князей не заботился о будущем страны, руководствуясь принципом «после нас хоть потоп». Курфюрсты жили в атмосфере беспрерывных удовольствий. Многочисленная местная аристократия старалась подражать им. За придворной аристократией тянулись чиновники и военные. Штат придворных был очень велик. «Гофмейстеры», «камергеры», «гофмаршалы», «шталмейстеры» руководили придворной жизнью. Охотничьи команды, многочисленный персонал кухни и погребов, музыканты и актеры, танцмейстеры, фехтовальщики и всевозможная дворцовая челядь заботились о том, чтобы получше наполнять желудки и доставлять побольше развлечений всей этой толпе бездельников. Ремесло и торговля тоже служили преимущественно двору.

Внешние знаки сословной принадлежности резко отличали всех жителей города. В праздничный день город имел особенно живописный вид. Из окрестных деревень приходили крестьяне в грубых ярких одеждах. Аристократы и высшие чиновники в блестящих шелковых камзолах, в париках, туфлях с позолоченными пряжками, панталонах до колен, со шпагами — пешком или в дорогих каретах — направлялись во дворец для выполнения обряда целования руки курфюрста. Попы в сутанах и париках и роскошно одетые дамы дополняли картину. Контрасты красок, пурпур, золото и серебро производили внушительное впечатление. Одежда высших классов, тяжелая и неудобная, блистала роскошью.

Немецкая придворная капелла XVIII века. (Картина Маттьё, 1770 г.)

Среди придворных развлечений одно из первых мест принадлежало музыке и театру. По общему мнению, боннская капелла в конце XVIII века занимала одно из первых мест в Германии. Боннские курфюрсты соперничали с самыми богатыми дворами герцогов, гросгерцогов, князей и других курфюрстов, любивших музыку или просто, следуя моде, покровительствовавших искусству.

Один из кельнских курфюрстов, Климент-Август, при котором дед Бетховена начал свою службу в боннской капелле, славился своей расточительностью. Огромные суммы выбрасывались им на приобретение великолепных экипажей, ценной мебели, предметов роскоши, редких художественных произведений, на устройство блестящих придворных празднеств, маскарадов, опер, драматических спектаклей и балетов. Значительную статью расходов курфюрста составляли вознаграждения певицам, танцорам и актерам, а зачастую просто шарлатанам и авантюристам, выдававшим себя за служителей искусства. Среди беспрерывных празднеств, любовных утех и прочих «занятий» безбрачных ревнителей церкви курфюрсты не забывали и музыки, причем один из них даже мнил себя композитором, в доказательство чего писал произведения, в которых обворовывал настоящих музыкантов.

Курфюрсты содержали капеллу из певцов и инструменталистов, во главе которой стоял капельмейстер. Капелла обслуживала церковь, дворец и театр. От участников капеллы требовалось немало: каждый певец должен был уметь исполнять церковные арии на латинском, а оперные партии на немецком, итальянском и французском языках.

Состав боннской капеллы в 80-х годах XVIII века достигал тридцати шести человек. Среди них было несколько выдающихся музыкантов, например, виолончелист Ромберг, флейтист — впоследствии знаменитый теоретик музыки — Антон Рейха, органист Нефе и, наконец, юный Бетховен.

Обычно музыканты жили на окраине города, в маленьких домишках. Материальное положение их было в общем довольно плачевным. Оклады штатных сотрудников капеллы колебались между семьюдесятью пятью и тысячей гульденов[7] в год. Но тысячу гульденов получали две-три знаменитости, большинство же довольствовалось средним заработком в триста гульденов. Кроме штатных участников, в капелле работали еще кандидаты, обычно дети придворных музыкантов, не получавшие никакого жалованья и жившие надеждой на освобождение места после увольнения или смерти кого-либо из штатных музыкантов. Штаты были строго ограничены, поэтому, как только освобождалось место, начинались интриги и кляузы. Боннский архив переполнен безграмотными (даже при всей невзыскательности немецкого правописания XVIII века), льстивыми прошениями на имя его «Милостивого Величества, Высокодостойного Архиепископа и Курфюрста, Всемилостивейшего Владыки и Господина», в которых излагались нижайшие просьбы о предоставлении должности, о прибавке, а также доносы на собратьев по ремеслу. Резолюции на прошения (вроде: «всемилостивейше отказано») писались от имени курфюрста после обсуждения на «тайном совете». Прибавки, назначения и перемещения устанавливались особыми декретами. Нередко назначения определялись размером взяток, вручаемых всемогущему главному министру. Любовь к музыке не мешала курфюрстам нищенски оплачивать труд музыкантов и издевательски отказывать им в их «возмутительных претензиях на прибавку».

Это унизительное положение немецких музыкантов сохранилось в маленьких княжествах Германии надолго. Почти ту же картину мы находим в Веймарском гросгерцогстве в середине XIX века, когда там жил Франц Лист.

Как и все другие немецкие капеллы, существовавшие за счет князя, боннская капелла раболепно подчинялась прихотям невежественного монарха. До какой степени доходило подобострастие музыкантов, видно хотя бы из письма выдающегося итальянского композитора XVIII века Бенедетто Марчелло. «Целую следы укусов блох на ноге собаки вашего сиятельства», заканчивал он свое письмо некоему владетельному господину. Подобное самоуничижение и лесть в те времена не были исключением, хотя наряду с этим можно привести ряд примеров сословной гордости некоторых музыкантов, например Моцарта[8].

Таково было в общих чертах положение музыкантов в середине XVIII века в Бонне.

Первые годы жизни Людвига Бетховена проходили в семье, где царили довольство и согласие. Иоганн Бетховен занимал тогда прочное, хотя и скромное, положение в обществе. Людвиг-старший, дед композитора, морально и материально поддерживал слабого и легкомысленного Иоганна.

Дом, где родился Бетховен (вид со двора)

Но после смерти отца Иоганн уже с трудом может прокормить свое большое семейство. Дела придворного тенориста идут все хуже. В доме, правда, пока еще не умолкают взрывы оглушительного смеха, еще раздаются живые шутки, собирается веселая, шумная и непринужденная компания, но у порога уже встает грозный призрак нужды. Одна за другой распродаются вещи старого капельмейстера; прожорливый кабак поглощает все наследство, и благополучие семьи рассыпается в прах.

Маленький Людвиг почти без надзора проводит время на улице со своими сверстниками, предоставленный заботам часто сменявшихся служанок, у которых и без того было достаточно дела. Мать, горячо любимая Людвигом, не имела возможности следить за воспитанием сына. Меньшие дети, нужда и болезнь отнимали у нее все силы. Отец детьми почти не занимался и был с ними то излишне суров, то предоставлял им полную свободу.

Когда Людвигу исполнилось пять лет, Бетховены перебрались на Рейнскую улицу, в дом булочника Фишера. Из окон квартиры открывался вид на величественную реку, на правый берег Рейна, с его полями и деревушками, на очертания Семигорья[9].

Маленький Людвиг иногда часами лежал на подоконнике, глядя на речную ширь, погруженный в глубокую задумчивость. Из этого состояния его трудно бывало вывести. Уже ребенком Людвиг отличался редкой сосредоточенностью и замкнутостью. Впрочем, не надо представлять себе маленького Людвига самоуглубленным меланхоликом. Напротив, это был здоровый, крепкий мальчуган, не чуждавшийся детских шалостей. По крайней мере таким рисует его рукопись Фишера[10]. Мальчик крадет яйца из-под чужих кур, вместе с братом Карлом ловит чужого петуха, случайно залетевшего во двор, жарит и съедает свою добычу. Позже, будучи школьником, Людвиг нередко проводит свободное время в шалостях. Живой темперамент сказывается в его горячей склонности или нескрываемой антипатии к тем или иным людям, в страстном отношении к событиям окружающей жизни, в чувстве юмора, способности много и весело смеяться.