Но все это, разумеется, мелочи. Пчеляков умеет работать — вот что главное. Все они умеют работать. Все отличные ребята: и Букреев, и Пчеляков, и Носиков, несколько задиристый субъект с повышенным чувством собственного достоинства. Этот Носиков числится заместителем у Скатерщикова, однако заметно, что ставит он себя намного выше Скатерщикова и, по-видимому, недоумевает, почему бригадиром сделали Петра, а не его. Это тоже частность внутрибригадной жизни...

В целом же бригада понравилась Алтунину. Он похвалил ее работу. К похвале этой все отнеслись вежливо-равнодушно. Его мнение никого здесь не интересовало. Он был для них просто-напросто кузнецом какого-то там арочного молота; таким, как Алтунин, на роду написано пурхаться с мелкими заказами, с необученными юнцами.

По-видимому, также думал и Скатерщиков.

На своего бывшего бригадира Петр смотрел снисходительно, как бы сверху вниз.

Приняв душ, Скатерщиков зашел по какому-то делу в административный корпус, и тут они встретились вновь. Присели в вестибюле у низенького столика, повели неторопливую беседу.

— Ребята у тебя — заглядение! — сказал Алтунин.

— Один к одному, как зернышки в кукурузном початке, — самодовольно усмехнулся Скатерщиков. — Тут, если хочешь знать, нет обезлички, как у тебя на молоте: каждый трудится сам за себя, каждый несет свою ответственность в себе. Конечно, выработка зависит от общих усилий, потому-то бездельников прямо-таки ненавидим. Будем изгонять беспощадно.

— А как Сухарев? — спросил Сергей.

— Об этом пока не хочу говорить. Он ведь у нас вроде бы на подхвате. Не пьет — и ладно.

— А я вот не вытерпел, решил посмотреть и на него и на тебя — как управляешься.

— Ну и что, успокоился?

— Порадовал, порадовал, Петр Федорович.

— Может, надумал ко мне в бригаду?

— Да где уж мне! Такого и в голове не держу.

— Зазорно, что твой ученик командовать тобой станет?

— А я не гордый. Если для пользы дела, то ведь неважно, кто тобой командует. Когда ученик командует, даже лестно: и моего труда частичка в эта вложена. Известно, что иных гениальных людей воспитывали обыкновенные учителя и потом только радовались успехам своих воспитанников. Так вот и я... У нас, кузнецов, все на дисциплине держится: умей подчинять, умей и подчиняться. Недисциплинированные помирают раньше времени...

— Что-то ты, Сергей Павлович, заговорил голосом Самарина, не иначе какие-нибудь претензии ко мне есть?

— Претензий нет, а соображение одно имею. Хочешь, скажу?

— Скажи.

— Вычитал я в бюллетене про твое рацпредложение или изобретение. И захотелось мне на проект твой своими глазами взглянуть. Что-то не доходит до меня главная идея. Копия проекта есть?

— В неограниченном количестве. Даже с собой в портфеле ношу — на всякий случай.

Он порылся в светло-коричневом портфеле, толстом, как бульдог, вынул синюю папку.

— Читай и завидуй...

То была схема с контактными релейными элементами, широко распространенными в технике. Весь рабочий процесс представлялся изобретателю как движение поковки между бойками и обжатие ее. Варьируя количество и последовательность этих движений с помощью автоматического устройства, можно, казалось, изготовлять на молоте различные фасонные детали. Все классически просто, четко, на первый взгляд убедительно. Автор проекта мыслил. И мыслил гораздо увереннее и оригинальнее, чем Алтунин. У Алтунина нет таких глубоких знаний электротехники, механики.

— Молодчина! — восхитился он. — Откуда у тебя все это? Жили бок о бок, а я даже не подозревал...

Лицо Скатерщикова опять просияло самодовольной улыбкой.

— От целеустремленности.

— Это как же понимать?

— Я с самого начала решил выйти в изобретатели. И учился. Три курса института что-нибудь да значат?

— Да и я вроде бы учился.

— Я учился без троек и зачеты вовремя сдавал — вот в чем разница. У тебя на первом месте срочная ковка, производственный план, общественно-воспитательная работа, а у меня учеба. Понимаю: кто-то должен заниматься и планом и общественно-воспитательной. Но я не могу разбрасываться: время ценю. Да и нет у меня вкуса ко всем этим воспитательным экспериментам. Мало верю в их эффективность.

— Это почему же?

— Ты только не обижайся... Вот ты твердишь: «Нужно проектировать в человеке будущее». Не знаю, что уж ты во мне «проектировал», наверное, хорошего кузнеца...

— Ну хотя бы.

— А для меня этого мало, понимаешь?.. А сам в себе ты что «запроектировал»: вечно стоять у арочного молота? Ты ведь за последние пять лет не продвинулся ни на сантиметр со своей проповедью скромности и деловой неторопливости. Жизнь — это школа, в которой все время нужно стремиться к переходу в следующий класс. Или ты, может быть, считаешь, что иметь большую мечту и рваться к ней всеми силами нескромно?

— Нет, я так не считаю. Каждый вправе иметь большую мечту. Но я все же за деловую неторопливость, за обстоятельность. Ну и за скромность, разумеется... Твой проект хорошо составлен. И все-таки мне сдается, что ты лукавишь сам с собой.

— Я лукавлю?

— Возможно, искренне заблуждаешься.

— В чем?

— Ты кузнец и прекрасно знаешь, что удары и сотрясения во время работы молота вызовут саморазмыкание конечных контактов, а это может привести к остановке агрегата!

Скатерщиков взял из рук Алтунина папку с проектом, сунул ее в портфель. Щелкнул никелированным замком.

—- Ты прав, Сергей Павлович, — спокойно согласился он. — Я это знаю. Инженеры, консультанты тоже знают. Но что из того? Вот ты заладил одно: свободную ковку автоматизировать нельзя — и все тут! А я раньше тебя уловил тенденцию современного производства — вот в чем она, моя сила. Что невозможно сегодня, будет возможно завтра. Пока ты возился с салажатами, выводил их в высший разряд, прогресс не стоял на месте... Ну, хорошо: разомкнутся контакты, агрегат остановится. А разве при ручном управлении они не размыкаются? То-то же. Оттого, что агрегат остановится на полчаса, прогресс не остановится. Бывай, старичина! Я тороплюсь в институт...

Когда Скатерщиков ушел, Сергей еще долго сидел в вестибюле. Он не был обижен. Перед ним появился словно бы другой Скатерщиков, самостоятельно мыслящий, высвободившийся окончательно из-под влияния его, Алтунина. В Сергее будто бы что-то сдвинулось с места: а вдруг прав все-таки Скатерщиков? Коллектив поможет довести проект до совершенства... Втайне Сергей, может, даже надеялся, что Скатерщиков предложит ему войти в исследовательскую группу по освоению проекта, но тот не предложил. Для него теперь Алтунин не авторитет.

И оттого на сердце легла горечь. Очень уж порывист Петенька! Общественно-воспитательную работу в грош не ставит, и не докажешь ему, что без нее, без этой работы, не может быть прочного успеха ни в одной области. Ставка Петеньки — на готовеньких, воспитанных, высококвалифицированных работников, с которыми не надо возиться, тратить драгоценное время. Нынче, мол, все с восьмилеткой и десятилеткой, все должны быть сознательными. А если твоей сознательности не хватает даже на то, чтобы хорошо заработать, то катись колбаской. Он себе цену знает! И всегда знал. Вот как отбрил: ты, Алтунин, во мне хорошего кузнеца «проектировал», а я метил выше, и вот мне уникальный гидропресс доверили, а тебе не доверили, потому что у меня в институте сплошные пятерки, а у тебя тройки; к умному да образованному всегда доверия больше... Ограниченный ты человек, Алтунин: изобрел деревянную подстилку, то, что еще фараон себе под зад в колесницу подкладывал, и полагаешь, будто это дает тебе право критиковать чужой проект, куда вложена бездна мыслей...

Он вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече. От неожиданности он вздрогнул, поднял голову. Кира!

— Ты ждешь меня? — спросила она и почему-то порозовела. Глаза были у нее прозрачно-серые, печальные и ласковые.

«Я всегда жду тебя!» — хотел ответить Алтунин, но язык не повернулся сказать такое: он не любил патетики. Забормотал совсем другое: