— А если все-таки откажут? Шугаев, он не любит поражений. Шумели, шумели, и вдруг пшик! Повторять Шугаев не станет. Я-то хорошо его знаю.
— А что, на Шугаеве свет клином сошелся? Есть еще главный инженер завода, общественность... Если мы со Скатерщиковым начнем войну за программное управление, надеюсь, ты будешь на нашей стороне?
Сергей задумался.
— Я всегда на вашей стороне. Однако вы тоже... не должны действовать вопреки рассудку. Сколько уж раз случалось: Петенька сгоряча дров наломает, а я за него давай выпутывайся. Впрочем, разговор об этом сейчас не ко времени: Петру и без того несладко. Как только разрешат к нему, обязательно поедем в больницу.
— Вместе?
— Я всегда с тобой, Кира! — проговорил он взволнованно. — Если потребуется своротить гору, сворочу... Во мне можешь не сомневаться. Ты же знаешь...
В другое время эти слова показались бы ему слишком выспренними, но сейчас он не мог высказаться иначе. Это шло от самого сердца.
Он взял ее теплую смуглую руку, прижался к ней щекой. Кира молчала и руку не отнимала...
Бригада гидропресса встретила Алтунина хмуро. Ни одной улыбки, ни единой шутки. Когда он говорил, слушали нехотя. Да и слушали ли? Наверное, думали про себя: без твоих советов обойдемся, все мастер и технолог объяснили. Носиков демонстративно отвернулся, и это взорвало Сергея:
— Я вам говорю, Носиков! Вы что, глухи?
— Почему же? У меня отличный слух, я на молоте не работал. Это у вас на молоте все глухие.
— Ну вот что: если вы будете вести себя так же, как вели до сих пор, мне придется заменить вас Киясовым. Из молотовой бригады. Он справится с вашими обязанностями не хуже вас...
После этого непредвиденного диалога Сергей продолжал терпеливо объяснять задачу. Говорил о том, чего не могли сказать бригаде ни мастер, ни технолог. Под конец опять обратился к своему заместителю:
— Все ясно?
Носиков ничего не ответил. Стоял набычившись. Этакий лобанчик. Ростом невелик, а задирист. Когда вскидывает голову, острые брови словно выпирают, в глазах — чернота. Закамуристый парень.
О чем ты задумался, Алтунин, разглядывая Носикова и всех этих ребят, своих сверстников? Почему прячешь в углах губ улыбку? Их угрюмость не смущает тебя? Нет, конечно. Ты правильно понял их: эти люди потерпели моральное поражение, и каждому кажется, что с ними поступили несправедливо; они хотят свою обиду перенести на тебя, Алтунин, будто ты в чем-то тоже повинен. Сейчас, наверное, почти с любовью вспоминают Скатерщикова и вполне искренне недоумевают: почему вместо него поставили Алтунина? Разве Носиков хуже?..
Все это ты понимаешь, все это уже было в твоей практике. И не раз. Жесткий человеческий материал!.. Ты ведь и сам для начальника цеха Самарина — жесткий человеческий материал. Но вот уже много лет Юрий Михайлович подправляет тебя. И, пожалуй, небезрезультатно. Вот и сейчас воспользуйся тем, что получил сам от Самарина. Он неутомим в своем пристальном к тебе внимании. Правда, немного резонер, любит поучать, любит щегольнуть замысловатой фразой. А ты можешь без этого? Лучше можешь? Ну что ж, действуй лучше. Воспитывай свою новую бригаду, формируй из отдельных личностей коллектив.
Как это делается, ты вряд ли сможешь объяснить на словах. Что слова? Нужно понять каждого... Поставить себя на его место, взглянуть его глазами на все. А потом уже начнется другая работа, когда шаг за шагом под твоим напором и напором более сознательной части коллектива отступают менее сознательные и устанавливается единство взглядов, единое мнение. Все это непросто, очень непросто! И тебе в этой бригаде предстоит подняться еще на одну ступень, на которую не поднимают никакие учебные заведения. В учебных заведениях даются знания, а мудрость приобретается в .последующем труде. Ты смотришь на этих ребят почти с нежностью, потому что понимаешь их, а они тебя еще не понимают и не принимают, но вынуждены будут в конце концов и понять и принять. Хотя все может обернуться и по-другому...
Сегодня бригаде предстояло ковать опытный вал турбогенератора из слитка весом в семьдесят тонн. Если опыт пройдет удачно, разрешат делать поковку из слитка в сто сорок тонн!
За шесть лет работы на заводе Алтунин перевидал немало блюмов и слитков всяких: из легированной стали, из углеродистой, из тугоплавких металлов и сплавов. Но ни один из тех слитков не весил больше пятнадцати тонн. А тут — сто сорок! Потом, говорят, пойдут слитки весом в триста пятьдесят тонн!
И хотя сейчас они должны были изготовить всего-навсего пробную, опытную заготовку, Алтунин по едва приметным признакам угадывал, что ребята, обслуживающие гидропресс, не так уж равнодушны ко всему, как хотят показать. Крановщик Букреев явно суетится, да и Пчеляков словно бы не совсем уверен в себе, все примеривается взглядом к своему пульту...
Вот-вот подадут слиток. Все невольно подобрались, сделались строже. С первой же командой Алтунина бригада должна найти свой ритм, иначе ничего не получится. Сергей знал это. Бригадная работа дисциплинирует.
В себе самом он тоже почувствовал внутреннее напряжение. При каждой свободной ковке, большой или маленькой — неважно, всегда начинаешь все заново. А тут действительно все заново: для него это первая свободная ковка на уникальном гидропрессе!
Гидропресс громоздился над ним, словно живое существо, притаившееся, ждущее, с дрожащими стрелками манометров, с мощными стальными колоннами. Вентили высокого и низкого давления были открыты.
Слиток нагрелся до нужной температуры. Его извлекли из печи, которую обслуживал Коля Рожков, и с помощью ковочного крана подали на боек пресса. Вон он какой! Отлит в шестнадцатигранной изложнице. Все учтено технологами: механические свойства металла, его макроструктура, его магнитные и другие качества.
Сталеплавильщики стремились до минимума снизить содержание в металле водорода. Начальник мартеновского цеха Мокроусов не отходил от печей, сам сидел за пультом. Там были свои трудности. Казалось бы, чего проще — разливка стали. Но выполнению именно этой операции Мокроусов придавал исключительное значение. Требовалось управиться с разливкой в предельно короткое время. Только таким образом можно получить слиток высокого качества. Все бегом, все бегом...
Теперь дело за Алтуниным. Рабочий чертеж он изучил назубок. Мастер Клёников дал ему исчерпывающие указания, и сейчас на всякий случай он находился здесь же, возле пресса. Но в большом слитке глубоко запрятаны внутренние пороки. И главный из них — неоднородность металла...
Команды Алтунин подавал четкие, бригада работала слаженно. И все-таки неполадки начались почти сразу же.
Большинство людей живет почему-то по двоичной системе: удача — неудача, прав — виноват. Сортируют мир беспрестанно вот таким образом. Алтунин поступал так же. Он скоро понял, что сегодня у него не будет даже «полуудачи». Вопреки всем расчетам на теле слитка сразу же образовались глубокие трещины, рванина. Слиток напоминал лопнувший помидор. Трещины пришлось вырубать, и это заняло почти полтора часа...
Сергей стоял потный, злой и командовал:
— Закатать хвостовик и отрубить излишек!
— Сбиллетировать на тысячу триста миллиметров!
— Отрубить кюмпель!
— Осадить до тысячи двухсот миллиметров!
— Проковать на тысячу четыреста, концы — на тысячу миллиметров!..
— Отрубить отход со стороны прибыли!
— Проковать бочку и кюмпельный конец!
— Отрубить отход!
— Центрировать!..
Когда Сергей работал на молоте, корреспонденты газет и радио сравнивали его с дирижером. Теперь он больше походил на командира корабля, терпящего бедствие. У дирижера не бывает перекошенного от злости лица. Чувство юмора вчистую покинуло бригадира. В нем росла уверенность в полном поражении, в полном крахе всего... Конец... Не стоило стараться дальше... И это в первый же день!..
Самарин-резонер все время твердил, что мир держится на душевно стойких людях. И, возможно, это удерживало Алтунина от какого-нибудь безрассудного поступка: не позволяло, например, прекратить ковку и просто убежать из цеха.