То, что вторая поковка вала турбогенератора оказалась с крупными внутренними дефектами, поразило всех. Сперва поговаривали: «Лучший кузнец, а не справился». Забывалось, по-видимому, что каждую кузнечную операцию Алтунин осуществлял под неослабным контролем нескольких инженеров. Сюда, в прессовое отделение, были брошены лучшие силы. Сам главный инженер завода Лядов дневал и ночевал в цеху.

А поди ж ты, даже мастер Алексей Степанович Клёников пенял Алтунину:

— Как же это так?.. В голове не укладывается. Ты ведь всем кузнецам кузнец!..

Теперь не пеняли. И Алтунин повел свою бригаду на контрольную площадку. Они должны были видеть все сами.

Вал турбогенератора лежал разрезанный на части, как труп на прозекторском столе. Самарин и Мокроусов стояли над ним, скорбно скрестив руки на груди. Они чем-то походили друг на друга, оба — словно королевские пингвины. Мокроусов отличался от Самарина только своей рыжей бородой, которой часто клялись сталевары: «Клянусь бородой Мокроусова, качество металла высокое!».

К удивлению Алтунина, сюда пришли рабочие из других цехов. Их тоже допустили. А что им здесь нужно?

— Не хватает только оркестра, — сказал Пчеляков и церемонно снял каску. Но никто не улыбнулся.

С Алтуниным, не повышая голоса, заговорил Мокроусов:

— Полюбуйтесь!.. Я молчу о всякого рода шлаковых включениях — за это мы, мартеновцы, отвечаем. Но ты, кузнец, объясни: почему резко снижаются пластические свойства и вязкость металла от поверхностных зон к центральным? Это ж зависит от ковки и только от ковки...

Он воинственно выставил вперед бороду, хотя в глазах не было гнева. А что мог ответить ему Алтунин?

— Не знаю, — сказал он, неопределенно пожав плечами.

— Вот и я кумекаю: в чем загвоздка? Ты ж кузнец, подскажи! — продолжал наседать Мокроусов и смотрел на Алтунина немигающими глазами, пристально, выжидающе. Будто кузнец знает больше технологов!

Это начинало раздражать Алтунина. Наступил Мокроусову на больную мозоль.

— Наш Клёников грешит на вас, сталеваров. Считает, что изотопами надо бы проверить качество стали при выплавке и разливке.

— Слыхал!.. А при чем тут выплавка и разливка, если при ковке получаются пониженные показатели ударной вязкости? Подумай, кузнец! Ты ведь почти инженер.

— Ну, до инженера мне еще далеко. Еле переполз на четвертый курс.

Мокроусов будто и не слышал последних слов:

— Мы тут с технологами заспорили. Они считают причиной всех неудач переохлаждение металла в процессе ковки. На выносе последних операций или после окончания ковки до посадки на отжиг...

— Технологию мы соблюдали тютелька в тютельку. Алексей Степанович может подтвердить: он все время присутствовал, советы давал.

Начальник мартеновского цеха болезненно сощурился, и лицо его стало как бы суше, старее.

— Ну, и что будем делать дальше, кузнец? Зашли в тупик? Так полагаешь?

Сергею стало жаль его. Не очень уверенно предложил:

— Может быть, повысить степень осадки?

Тут уж вмешался Самарин:

— В провальну яму не напасешься хламу. А если дело все же не в технологии ковки?

Сергей никак не мог понять, чего хотят от него эти двое.

Наконец Мокроусов объяснил:

— Хорошо, что пришли всей бригадой. Договоримся мы вот как... Пусть Карзанов со своими изотопами шурует у нас в цеху. Авось что-нибудь подскажет, хотя я, признаться, мало верю в это. Выплавка стали существовала и до его изотопов... А вам пока по-прежнему придется ковать опытные валы. Разного веса. Проявите терпение!

Все молчали. После двух неудач работа казалась зряшной. А это может довести до нервного истощения. Не в зарплате дело. Никому неохота загонять себя просто так, без смысла.

— Не ковка, а разложение коллектива, — проворчал Носиков.

— Я тоже дураком был: не ценил спокойную работу на молоте, — согласился Алтунин. — Куешь себе какую-нибудь вилку, и дела до тебя никому нет. А тут идешь, словно сквозь строй, и все допытываются: «Опять запороли?», «Почему запороли?» Редактор многотиражки сует заметку: «Прочтите про вашу бригаду: «Девятый вал». Как у Айвазовского. Говорят, будете ковать девять опытных валов из слитков разного веса. Так ли это? С вашими орлами, Алтунин, можно было бы не тратить столько драгоценной стали на опыты».

Сейчас Сергей уже не отделял себя от бригады, и она не отделяла себя от него. Появилось-таки единство, понимание с полуслова.

Переглянувшись со всеми, Алтунин уверенно сказал Самарину и Мокроусову:

— Ну что ж, будем ковать с полной отдачей. Как будто валы и не опытные вовсе. Только если уж ничего не получится, не обессудьте.

— Пусть редактор многотиражки заготовит новую заметку — «Сизифов труд», — сострил Пчеляков.

На этот раз ему улыбнулись все.

Каждый новый слиток бригада рассматривала с пытливым ожесточением: получится или не получится?.. Но ощущением бесполезности своего труда люди уже не тяготились. Понимали, что в силу необходимости они являются сейчас поставщиками опытного материала для заводских лабораторий. Это было своеобразным их соучастием в научно-исследовательской работе.

Почти во всяком новом деле встречается нечто не предусмотренное никакими планами и инструкциями. Однако пройти через это надо. И как можно быстрее! Потому что задержка в кузнечном цехе тормозит прохождение государственного заказа через другие цеха завода. А невыполнение заказа в срок может свести насмарку трудовые усилия огромного коллектива строителей новой электростанции, для которой требуется этот невиданный по своим габаритам турбогенератор.

Трудовая взаимосвязанность нерасторжима. Так старайтесь же, кузнецы!

На гидропресс подается слиток в семьдесят тонн.

— Осадить до тысячи пятисот пятидесяти миллиметров!

-— Проковать на две тысячи четыреста пятьдесят миллиметров!

— Прожать до тысячи четырехсот миллиметров за один ход пресса!

— Проковать на квадрат!

— Проковать на восьмигранник!

— Подсечка!

— Излишки отрубить!

— Проковать бочку!

— Отцентрировать и отрубить остаток!

— Клеймить поковку!

— Отжечь в течение сорока минут!..

Заключение комиссии: брак! Стальной труп.

Еще тверже сжимает Алтунин губы, еще суровее его взгляд. Начинается все сначала.

Изготовляется опытный вал из слитка в тридцать девять тонн.

— Закатать хвостовик и отрубить излишек!

— Сбиллетировать на тысячу триста миллиметров!

— Отрубить кюмпель...

Заключение комиссии: брак! Стальной труп.

А на прессе уже новый слиток.

— Проковать концы!

— Разметить и подсечь бочку!

— Отрубить хвостовик!

— Проковать кюмпельный конец!

— Отрубить отход...

Иногда забываешь, зачем все это и когда оно началось... Металл не хочет подчиняться человеку.

Окончательно утратив представление о времени, о том, что большинство людей живет мирно и спокойно, ты, Алтунин, весь сосредоточился на очередном слитке. Даже о Кире не думаешь.

— Попробуем еще раз... Проковать концы!.. Проковать концы... Проковать концы... Проковать концы...

Страшное у тебя лицо, Алтунин: пепельно-серое, с провалившимися, тусклыми глазами, воспаленными веками, плоскими щеками — постаревшее, закопченное, будто ты только что вышел из труднейшего боя.

Но закончится смена, и Сергея опять начинают одолевать горькие размышления о размолвке с Кирой. Уже на второй день после этой размолвки он подкараулил ее у заветной лиственницы:

— Кира, я, наверное, в чем-то неправ? Почему ты ушла? Я буду ждать тебя сегодня после работы.

— Можешь не утруждать себя.

— За что ты рассердилась?

— Я на тебя не сержусь, не воображай, пожалуйста. Просто решила взять себя в руки: пора готовиться в институт. Понимаешь? Через полтора месяца ехать в Москву, сдавать экзамены, а я учебники еще не раскрывала.

Но он-то понимал: это всего лишь предлог. Она не хочет встречаться с ним... Конкурентоспособные варианты?.. Неужели из-за этого? Нет, конечно. Порвав с Карзановым, она, по-видимому, считает, что и Алтунин должен относиться к нему если не враждебно, то, во всяком случае, холодно. Не водить с ним дружбу, не нахваливать карзановский проект перед больным Скатерщиковым...