Когда посол стал расспрашивать о Берлине, Зорге попытался придать объективность своему рассказу, объясняя действия нацистов необходимостью. Потом показал еще один документ: справку, подтверждающую чистокровное арийское происхождение гражданина третьего рейха Рихарда Зорге. Вскользь заметил: готовится закон, устанавливающий, что заниматься журналистикой и вообще литературной деятельностью могут лишь лица арийского происхождения, имеющие немецкое гражданство. Да, об этом он слышал от начальника прессы имперского правительства Функа. Случилось так, что перед отъездом Зорге в Японию нацистский пресс-клуб в Берлине дал в честь его обед, на котором присутствовали Функ, Геббельс и начальник иностранного отдела нацистской партии Боле.

Нет, доктор Зорге не хвастал высокими знакомствами. Он упомянул о них лишь для того, чтобы лучше передать атмосферу в Берлине, и посол это понял. Он знал, что глава министерства пропаганды Геббельс благоволит к «Франкфуртер цейтунг», а Зорге был представителем этой газеты и тем самым как бы возвышался над другими немецкими борзописцами, входящими в ДНБ. Фон Дирксен понял, что имеет дело не с рядовым журналистом, а с человеком, которого считают своим в правительственных кругах, с человеком широко информированным. Как о чем-то общеизвестном, Зорге говорил о поездке Розенберга в Лондон, о встрече Гитлера с американскими банкирами Олдричем и Манком, состоявшейся месяц назад.

На Дирксена Зорге произвел выгодное впечатление. Посол посоветовал ему наведываться иногда в посольство и к нему лично. Для начала Зорге получил приглашение на обед.

А впереди были визиты руководителю ДНБ, представителям служб информации различных министерств, знакомства с иностранными пресс-атташе, пресс-конференции…

Вернувшись в номер гостиницы «Мегуро», Зорге глубоко задумался. На размышления навел маленький обрывок газеты: в номере кто-то побывал, кто-то рылся в чемоданах немецкого журналиста. Старались не оставить следов. Но они, по-видимому, не догадывались, что имеют дело с человеком обостренной наблюдательности. Дорожный транк-чемодан вскрывали. Оторвался маленький кусочек газеты, которой были прикрыты вещи. Кто-то интересовался содержимым транка. Кто?..

За годы разведывательной службы Рихард привык наблюдать за собой как бы со стороны. Так было в Шанхае, так было в нацистской Германии. Теперь, стоя у открытого окна, он анализировал каждый свой шаг за сегодняшний день. Достаточно ли естественно вел он себя? Естественность и простоту Зорге считал нормой поведения разведчика. Он ненавидел всякую таинственность. Его можно было бы уподобить ученому-натуралисту, который во всеоружии современных знаний отправляется в дикие джунгли, где на каждом шагу подстерегает опасность. Он с полным правом мог сказать о себе: «Во мне проснулась страсть исследователя, страсть, которая уже больше никогда не покидала меня». Да он и был ученым, исследователем. Только ему всегда приходилось пробираться через самые опасные джунгли — через джунгли запутанных человеческих отношений. Здесь каждый неверный шаг может привести к катастрофе. Нужна особая бдительность, мозг должен бодрствовать беспрестанно.

Да, сегодня корреспондент Зорге вел себя весьма естественно. С фон Дирксеном проявлял холодную, сдержанную откровенность. Он понял этого чопорного, суховатого чиновника. С таким следует вести себя осмотрительно, ненавязчиво. Доктор Дирксен и доктор Зорге уже почти нашли общий язык, но до их сближения еще далеко. Инициатива должна всегда исходить от доктора Дирксена, доктору Зорге остается терпеливо ждать. Доктор Дирксен неизбежно придет к Рихарду Зорге, в противном случае советскому военному разведчику нечего делать в немецком посольстве. Но путь к черствому сердцу посла очень извилист, полон препятствий. Старый оппортунист не имеет прочных политических убеждений. Во имя карьеры и обеспеченной жизни он готов служить кому угодно, будь то Гинденбург или же наци. Наци оказались сильнее — и Дирксен целиком на их стороне. Япония ему надоела, он мечтает о Европе. Но час его еще не настал.

До приезда Рихарда Зорге в Японию Дирксен не имел о нем ни малейшего представления — и в этом была слабость посла. Советский разведчик заблаговременно изучил досье на Дирксена, знал, с кем придется иметь дело, — и в этом была сила Зорге. Он изучал посла, как изучают инфузорию под микроскопом.

Начало как будто неплохое. И все же ощущение неблагополучия, тайной опасности не покидало Рихарда. Час назад он пережил сильное нервное потрясение: повстречался с женой стажера Отта. Лицо показалось знакомым. «Рихард Зорге! — воскликнула она. — Какими судьбами? Вы нисколько не изменились…» Эту даму он, в самом деле, встречал раньше в Германии. Тогда она строила из себя «красную», а теперь вышла замуж за абверовца. «Вы ошиблись, фрау Отт, я все-таки сильно изменился, — сказал Рихард сурово. — Мои старые добрые друзья Геббельс и Функ наконец-то нашли достойное применение моим способностям: я аккредитован здесь от «Франкфуртер цейтунг»!» Она побледнела. По-видимому, решила, что раньше, в те смутные годы, Зорге был провокатором в рабочей организации. Теперь, очутившись здесь, он может припомнить все, что она тщательно скрывала даже от мужа. Наконец она справилась с минутной растерянностью, протянула руку и произнесла кокетливо: «Надеюсь, мы останемся приятелями. Пусть прошлое останется прошлым. Стоит ли его ворошить?..» Он пожал эту маленькую холодную руку, улыбнулся, пообещал: «На меня можете положиться. Жизнь — сложная штука».

С фрау Отт все как будто улажено. Намечается еще одно знакомство. Как к нему отнестись?

Сегодня секретарь посольства фрейлейн Гааз что-то пристально вглядывалась в лицо Рихарда. Уж не встречались ли они раньше? Он посмотрел на нее открыто, без улыбки, и фрейлейн смутилась. Рихард тоже застеснялся, рассмеялся и уже доверительным тоном сказал, что новичку в этом азиатском городе на первых порах придется туго без хорошего гида. Неожиданно фрейлейн пожаловалась на скуку здешней жизни. Тогда он все понял и успокоился. Этот вариант следует обдумать. Легкий флирт не помешает. Нужно иметь своих людей в посольстве, где пузатые сейфы до отказа набиты государственными тайнами… Его жизнь была подчинена одной идее, и то, мимо чего в другой раз он прошел бы без внимания, приходилось брать на вооружение, использовать с максимальной пользой для этой идеи.

Ему припомнилась японская пословица: «Принимаясь за большое дело, помни о мелочах». О мелочах нужно заботиться беспрестанно: например, отдать белье в стирку, привести в порядок костюмы. Прежде всего — респектабельный вид… Шкатулка набита визитными карточками, отпечатанными еще в Германии. Дипломаты любят лоск. У каждого общественного круга своя обрядность, и если вы хотите казаться своим, то должны быть посвящены во все тонкости ритуала, знать заповеди элегантности, дабы своим видом не шокировать окружающих. От человека с дурными манерами сразу же отворачиваются, и тогда все его планы обречены на провал. Безукоризненный вкус — вот чем можно покорить этих пустых, самовлюбленных людей, считающих себя «особой породой». Необходимо сразу же вступить в токийскую ассоциацию иностранных корреспондентов… Проникновение в общество — наука хоть и пустая, но сложная. Здесь Зорге был в своей стихии. Он обладал личным обаянием, чувством юмора, умел читать мысли других.

Однако Зорге понимал, что всего этого мало, чтобы держаться на поверхности. У каждого разведчика есть своя «легенда». Сюда включается и его прошлое. С точки зрения властей, прошлое должно быть «безупречным». Прошлое — та ниточка, дернув за которую можно легко разрушить с великими усилиями возводимое здание. Это как в пьесах Ибсена. Прошлое неумолимо стоит за вашей спиной. Достаточно какому-нибудь дотошному гестаповцу заинтересоваться прошлым Рихарда Зорге, извлечь из пыльных архивов его полицейское «Дело» — и все полетит к черту! Прошлое Рихарда Зорге там, в Германии.

И не только в Германии…

…Зорге стоял у раскрытого окна. Город утопал в вечернем золотистом мареве. Громоздились дома безликой архитектуры и дома в стиле «Азия над Европой» — каменные коробки с колоннами, увенчанные прогнутыми крышами; под сенью гигантских криптомерии угадывались силуэты храмов и кумирен. Улицы были запружены пешеходами, дженерикшами, автомобилями. Сновали продавцы всякой снедью, доносились их резкие выкрики и звуки трещоток. Мужчины в пиджачных парах и котелках о чем-то оживленно разговаривали; постукивали по тротуару сандалиями-дзори женщины с высокими затейливыми прическами, одетые в кимоно с широким поясом — оби; сухощавый старик в грибовидной шляпе переносил в корзинах на коромысле весь свой домашний скарб и… детей.