— А я съ принцессой! — подхватила Лилли. — Раньше намъ съ тобой надо, однакожъ, опять переодѣться. А ты, Гриша, тѣмъ временемъ уберись здѣсь куда–нибудь подальше.

«Ахъ вы, милыя, хорошія! — подумалъ Самсоновъ, когда двѣ подруги упорхнули снова вонъ. — Но куда мнѣ здѣсь убраться? Развѣ что въ буфетъ».

И онъ спросилъ y проходившаго мимо лакея: гдѣ буфетъ?

— А пожалуйте, сударь, за мною, — предложилъ тотъ и провелъ его въ длинную стеклянную галлерею, въ концѣ которой былъ устроенъ роскошный буфетъ, а подъ высокими окнами были разставлены небольшіе мраморные столики.

Идя за лакеемъ, Самсоновъ разслышалъ за собою чьи–то семенящіе шаги, слѣдовавшіе за нимъ въ стеклянную галлерею.

Едва онъ тутъ присѣлъ за одинъ изъ свободныхъ столиковъ, какъ за сосѣднимъ столикомъ расположился маленькій толстенькій человѣчекъ, наряженный индѣйскимъ браминомъ, и потребовалъ себѣ бутылку шампанскаго.

«А что жъ, не угоститься ли мнѣ тоже всласть, пока еще не посадили на хлѣбъ и на воду?» сказалъ себѣ Самсоновъ и приказалъ подать себѣ чего–нибудь посытнѣе. Минуту спустя столикъ его былъ уставленъ всевозможною «сытною» снѣдью: былъ тутъ и страсбургскій пирогъ, и балыкъ, и ростбифъ…

— Въ буфетѣ y насъ, простите, сударь, одна холодная закуска, — извинился прислужникъ: — горячая будетъ къ ужину. А изъ винъ что прикажете: легкаго какого, али стараго бургонскаго?

— Нѣтъ ли y васъ простого квасу? — Спросилъ съ полнымъ ртомъ Самсоновъ, уписывая страсбургскій пирогъ за обѣ щеки.

— Простого ква–су? — протянулъ слуга и отрицательно покрутилъ головой. — Нѣтъ–съ, простыхъ русскихъ питій y насъ не полагается. Изъ дамскихъ прохладительныхъ есть оршадъ, лимонадъ: оршадъ первый сортъ — изъ миндаля и апельсиновъ на «гуляфной» водѣ, а лимонадъ — на лучшемъ «ренскомъ».

— Такъ дай мнѣ хоть лимонаду, что ли.

— И что вамъ за охота, г–нъ рыцарь, пить всякую дрянь, коли есть нектаръ, питье боговъ? — заговорилъ тутъ браминъ и, поднявшись изъ–за стола съ длинногорлой бутылкой въ рукѣ, подошелъ къ Самсонову. — Человѣкъ! еще одинъ покалъ.

Характерное картавое произношеніе съ придыханіемъ уже само по себѣ выдавало въ немъ семита; а когда онъ въ добавокъ, задыхаясь, должно быть, подъ маской, отвязалъ ее и обнаружилъ такимъ образомъ одутловатое лицо съ хищнически–загнутымъ носомъ и выпуклыми, воспаленными глазами, — Самсоновъ тотчасъ узналъ въ немъ придворнаго банкира и бироновскаго совѣтчика, въ конторѣ котораго получалъ уже какъ–то деньги для своего господина.

— Вы слишкомъ любезны, г–нъ Липпманъ… — пробормоталъ онъ, не рѣшаясь прямо отказаться. А тотъ безцеремонно подсѣлъ уже къ нему и, наливая ему полный «покалъ», продолжалъ съ тою же развязностью:

— И вамъ бы, г–нъ рыцарь, снять свой шлемъ; развѣ вамъ не жарко?

При этомъ глаза его зорко вглядывались въ глазныя отверстія шлема рыцаря и въ нижнюю часть его лица, видимую изъ–подъ слегка приподнятаго для ѣды забрала.

«Гляди, гляди, — меня–то не узнаешь!» думалъ про себя Самсоновъ, а на вопросъ отвѣчалъ, что «нѣтъ, не жарко».

— А чокнуться все же можно и осушить покалъ.

Дѣлать нечего, — пришлось чокнуться и осушить. Игристый напитокъ Шампаньи разлился y юноши огнемъ по жиламъ, ударилъ ему съ непривычки въ голову. Онъ не то, чтобы опьянѣлъ, а исполнился беззавѣтной отваги.

«Погибать, такъ погибать! По крайней мѣрѣ натѣшусь еще надъ этимъ мерзавцемъ».

Онъ самъ уже налилъ себѣ второй бокалъ и съ задорной усмѣшкой спросилъ банкира, правда–ль, что тотъ прибылъ въ Питеръ лѣтъ двадцать назадъ съ грошомъ въ карманѣ.

— Побольше: съ полтиной, — отвѣчалъ Липпманъ, ни чуть какъ будто не обидясь, а напротивъ, самодовольно улыбаясь. — Во всякомъ гешефтѣ, г–нъ рыцарь, только начало трудно. Въ первый годъ изъ полтины y меня стало пятьдесятъ рублей, во второй — триста, а въ третій — десять тысячъ.

— Изъ трехъ сотъ рублей въ одинъ годъ десять тысячъ! Это какимъ же чудомъ?

— Не чудомъ, а казенной поставкой. Подрядился я поставить для арміи десять тысячъ епанчей…

— Десять тысячъ епанчей на триста рублей? Значитъ, одну епанчу за три копейки? Кто вамъ это повѣритъ!

— Хе–хе–хе–хе! Триста рублей моихъ пошли только на первую смазку, чтобы получить поставку. (Онъ наглядно показалъ пальцами, какъ смазываютъ.) Другіе брались поставить кто по восемь рублей, кто по семь, а я по шесть рублей за штуку. Ну, поставка и осталась за мною.

— Да по сколько же вамъ самимъ обошлась каждая штука?

— По сколько? (Онъ лукаво подмигнулъ однимъ глазомъ.) По шесть съ полтиной.

— Такъ, стало–быть, въ прямой себѣ убытокъ?

— Мнѣ епанчи, что поставилъ, по полтинѣ убытку.

— А то еще за какія жъ?

— За тѣ, что не поставилъ.

— Простите, г–нъ Липпманъ, но я васъ не понимаю.

— Не понимаете? Ха! А дѣло, кажется, ясное: по квитанціи я сдалъ будто бы всѣ десять тысячъ штукъ, а взаправду приняли отъ меня шесть тысячъ.

— Такъ что за непоставленные четыре тысячи вы положили себѣ въ карманъ ни за что, ни про что, двадцать четыре тысячи рублей?

— «Ни за что, ни про что» — пхе! За труды–съ. Да и то не двадцать четыре, а только половину — двѣнадцать тысячъ.

— А остальныя двѣнадцать тысячъ пошли въ чужіе, что ли, карманы?

— А то какъ же? Извѣстно, за коммиссію, подѣлились совсѣмъ по–братски. Никому не обидно.

— Окромѣ казны–матушки да бѣдныхъ солдатиковъ.

— Казна–матушка не плачетъ, а солдаты тоже не остались безъ епанчей.

— Да вѣдь на четырехъ тысячъ человѣкъ ихъ не хватило?

— Новыхъ епанчей не хватило, но старыхъ — сколько угодно. Хе–хе–хе–хе!

И, чрезвычайно довольный эффектомъ, произведеннымъ на наивнаго собесѣдника ловкой аферой, Липпманъ наполнилъ оба бокала въ третій разъ.

— За казну–матушку!

— Не лучше ли за ея грабителей?

Это было уже не въ бровь, а въ глазъ. Банкиръ не выдержалъ, быстро всталъ со стула и прошипѣлъ:

— Это вамъ, сударь мой, такъ не сойдетъ!

«Наконецъ–то отвязался!» — сказалъ самъ себѣ Самсоновъ и принялся опять за ѣду.

Но наѣсться всласть ему все–таки не пришлось. Отъ входныхъ дверей раздался знакомый ему голосъ:

— Ба, ба, ба! онъ и въ самомъ дѣлѣ тутъ. А я за него отдувайся!

Передъ нимъ очутился бедуинъ, въ сообществѣ двухъ другихъ маскированныхъ. Рыцарь нашъ едва успѣлъ отереть себѣ салфеткой ротъ и опустить забрало.

— Чего же ты, Петя, притворялся инвалидомъ? — продолжалъ Александръ Шуваловъ. — А Юліана Менгденъ мнѣ проходу не даетъ: «Каинъ! гдѣ братъ твой Авель?» — «Дома, говорю, — прикованъ, какъ Прометей, къ скалѣ–дивану». — «Неправда, говоритъ, — я сама съ нимъ говорила. Отыщите мнѣ его». А ты, глядь, и вправду тутъ. Ступай–ка, ступай, пока не совсѣмъ еще впалъ въ немилость.

Разувѣрять теперь въ своей личности не приходилось. Промычавъ что–то себѣ подъ носъ вмѣсто отвѣта, Самсоновъ бросилъ на столъ салфетку и, слегка прихрамывая, точно нога y него еще не совсѣмъ въ порядкѣ, не спѣша двинулся вонъ изъ галлереи.

VI. Маски снимаются

Въ танцовальномъ залѣ только–что кончилась опять пауза, и съ хоръ полились заунывно–тягучіе звуки «русской», безъ которой въ тѣ времена не обходился ни одинъ балъ. Простонародный танецъ давно уже, однако, не находилъ въ высшемъ обществѣ прежняго сочувствія; пары собирались вяло; никому какъ–будто не хотѣлось начинать.

Тутъ въ дверяхъ появились рука объ руку молодой бояринъ съ молодой боярыней и показали примѣръ другимъ. Что боярыня эта — цесаревна Елисавета, знали, надо думать, всѣ присутствующіе; что кавалеръ ея — Разумовскій, догадывались, вѣроятно, очень многіе. Общее вниманіе тотчасъ сосредоточилось на этой парѣ, и всѣ на нее за любовались, даже тѣ, что собрались было уже танцовать. Да и какъ, право, было не залюбоваться!

Съ какою воздушною легкостью и граціей боярыня плыла мимо своего боярина, помахивая шелковымъ платочкомъ передъ его закрытымъ маскою лицомъ! Какъ бойко онъ, въ свою очередь, выбивалъ дробь ногами, какъ залихватски забрасывалъ пятки!