Такого разнообразнаго балета при русскомъ Дворѣ никогда еще не было видано, и каждая народность поощрялась болѣе или менѣе щедрыми хлопками. Такъ дошла очередь и до самоѣдовъ.

«Ай, Гриша, Гриша! какъ–то ты теперь вывернешься?» вздохнула про себя Лилли.

Вывернулся онъ, однако, опять на диво: выдѣлывалъ сперва все то же, что и другіе самоѣды, подпрыгивалъ, присѣдалъ и кружился точно такъ же, только куда ловче и изящнѣй. Когда же тѣ окончили свой танецъ и, тяжело отдуваясь, отошли въ сторону, онъ совершенно уже экспромтомъ пустился въ русскую присядку, да такъ лихо, съ такимъ прищелкиваньемъ пальцами, гикомъ и при свистомъ, что весь амфитеатръ загремѣлъ отъ рукоплесканій и криковъ «браво!».

— Скажи–ка, Артемій Петровичъ, — обратилась императрица къ Волынскому; — неужели это тоже самоѣдъ? Лицо y него слишкомъ пригоже, да мнѣ словно бы даже знакомо.

— Ваше величество не ошиблись, — былъ отвѣтъ. — Это тотъ самый малый, Самсоновъ, буде изволите припоминть, что проштрафился на маскарадѣ въ Лѣтнемъ дворцѣ, а потомъ отличился здѣсь же, въ манежѣ.

— То–то вотъ! Но какъ же онъ попалъ въ эту національную компанію?

— Одинъ изъ самоѣдовъ, государыня, опился вечоръ до безчувствія и до сегодняшняго утра еще не протрезвился. А Самсоновъ состоялъ y меня при Слоновомъ дворѣ, подглядѣлъ, какъ они пляшутъ, и взялся замѣстить пропоицу.

— Пропоицу накажи, какъ заслужилъ, а плясуна я сама награжу: передай ему этотъ перстень.

Наступилъ третій и послѣдній фазисъ шутовского празднества — Ледяной домъ. «Молодые» въ своей клѣткѣ на слонѣ и сопровождающая ихъ разноплеменная свита направились туда окружнымъ путемъ по главнымъ улицамъ, чтобы дать лишній разъ обывателямъ столицы насладиться рѣдкимъ зрѣлищемъ; государыня же со всѣмъ Дворомъ свернула опять на набережную и въ нѣсколько минутъ была уже y спуска къ Ледяному дому, откуда ее привѣтствовали громогласными салютами ледяныя пушки и мортиры.

Спустились уже раннія зимнія сумерки, и только въ сторону взморья небо алѣло еще вечернею зарей. Но небесныя краски положительно блѣднѣли передъ огнями Ледяного дома. Изъ пастей двухъ ледяныхъ дельфиновъ вылетали фонтаны горящей нефти. Ледяной слонъ, издавая оглушительный ревъ, выпускалъ изъ хобота огненный же водометъ на высоту 3 1/2 саженъ. Въ ледяныхъ пирамидахъ по сторонамъ Ледяного дома свѣтились, сквозь круглыя окна, большіе зажженные фонари съ вертящимися «смѣшными фигурами». Такія же «смѣшныя картины» просвѣчивали сквозь ледяныя стекла самого Ледяного дома.

— Ты, Артемій Петровичъ, на сей разъ превзошелъ себя, — похвалила Анна Іоанновна послѣ подробнаго осмотра всѣхъ наружныхъ диковинъ. — Какъ–то удалось тебѣ внутреннее убранство?

Обѣ комнаты Ледяного дома были уставлены теперь полною домашнею утварью, которая сдѣлана была точно такъ же изъ чистаго льда, но выкрашена «приличными натуральными красками». Въ гостиной, служившей одновременно и столовой, находились: изящной рѣзьбы столъ, два дивана, два кресла и рѣзной поставецъ съ чайной посудой, стаканами, рюмками, блюдами. На столѣ красовались большіе часы и лежали игральныя карты съ марками. По двумъ же угламъ комнаты стояли два ледяныхъ купидона съ повязанными глазами.

Въ спальнѣ, кромѣ двухспальной ледяной кровати, имѣлись ледяные же: туалетъ, два зеркала и табуретикъ. На туалетѣ горѣли намазанныя нефтью ледяные шандалы, а въ каминѣ пылали облитые нефтью же ледяныя дрова.

— Обо всемъ–то вѣдь ты позаботился, Артемій Петровичъ, одобрительно промолвилась снова императрица. — Только дрова твои мало что–то грѣютъ. Ну, да y молодыхъ супруговъ кровь горячая! — прибавила она, оглядываясь съ усмѣшкой на окружающихъ, которые не замедлили разсмѣяться надъ всемилостивѣйшей шуткой.

V. Лилли отмораживаетъ щеку

Такъ какъ отъ Ледяного дома до Зимняго дворца было, какъ говорится, рукой подать, то по отъѣздѣ царской кареты нѣкоторые изъ придворныхъ не сѣли уже въ свои кареты, а пошли пѣшкомъ. Въ числѣ послѣднихъ были также Юліана и Лилли, которыхъ проводить до дворца взялся младшій Шуваловъ. Когда они поднялись съ Невы на берегъ, то застали уже здѣсь «молодыхъ», которыхъ только–что снимали со спины слона. Тутъ же оказался и Самсоновъ со своими оленями.

— А олени уже поданы, Лизавета Романовна, — сказалъ онъ, приподнимая на головѣ свой самоѣдскій треухъ.

— Что такое, Лилли? — обратилась гоффрейлина, недоумѣвая, къ своей юной спутницѣ.

— Онъ обѣщалъ покатать меня на оленяхъ… пролепетала Лилли.

— Та–та–та–та! — вмѣшался со смѣхомъ Шуваловъ. — Да ты, Григорій, скажи–ка по чистой совѣсти, не самъ ли и опоилъ вчера самоѣда?

— Былъ грѣхъ, ваше благородіе, — признался Самсоновъ. — Но безъ того я не сдержалъ бы своего обѣщанія Лизаветѣ Романовнѣ…

— Дорогая Юліана! покатаемтесь вмѣстѣ? — попросила Лилли.

— Ужъ не знаю, право…

— Смѣю доложить, — вмѣшался Самсоновъ, — что мѣсто y меня въ саняхъ только для одной особы.

— А ее одну безъ себя я не пущу! — объявила Юліана.

— Но онъ же «молочный братъ», а съ братомъ какъ же не пустить? — вступился Шуваловъ.

— Да вы не бойтесь, сударыня, за Лизавету Романовну, — успокоилъ гоффрейлину съ своей стороны Самсоновъ. — Я подвезу ее потомъ въ сохранности къ самому дворцу.

Согнавъ съ саней сидѣвшую еще тамъ самоѣдку, онъ посадилъ на ея мѣсто Лилли, бережно окуталъ ей колѣна оленьимъ мѣхомъ, самъ усѣлся рядомъ и, гикнувъ на оленей по–самоѣдски, погналъ ихъ подъ откосъ на Неву.

— Смотри, не отморозь носа и ушей! — поспѣла только крикнуть еще вслѣдъ Юліана.

Отвѣчать Лилли не пришлось: они уже внизу, на льду, огибаютъ вокругъ Ледяного дома и несутся во всю оленью прыть въ сторону взморья.

— Какъ хорошо, ахъ, какъ хорошо! — вырвалось изъ груди восхищенной Лилли.

Загнувъ на спину свои вѣтвистые рога, олени летѣли впередъ, какъ на крыльяхъ. Вотъ они промчались и въ пролетъ межъ двухъ плашкаутовъ Исаакіевскаго моста, и впереди открылась снѣжная рѣчная равнина. А надъ этой равниной, на самомъ горизонтѣ, тамъ, гдѣ недавно закатилось зимнее солнце, тяжелый облачный пологъ какъ по заказу раздвинулся, и на чистомъ фонѣ неба вечерняя заря, прежде чѣмъ совсѣмъ потухнуть, заиграла усиленнымъ заревомъ, заливая волшебнымъ розовымъ отблескомъ и всю бѣлоснѣжную рѣку, и оба ея берега съ домиками и опушенными снѣгомъ деревьями.

— Смотри–ка, Гриша, — заговорила Лилли: — мы точно догоняемъ солнце, сейчасъ его догонимъ…

— И догонимъ! — отозвался Самсоновъ. Замахнувшись длиннымъ шестомъ, служившимъ. ему замѣсто бича, онъ такъ зычно гикнулъ на оленей, что тѣ еще понаддали, а сидѣвшая неподалеку стая воронъ, каркая, разлетѣлась въ стороны.

— Какъ ты напугалъ ихъ! — разсмѣялась Лилли. — А тамъ–то что за красота!

Олени вынесли ихъ уже на самое взморье, на морской просторъ. И закатъ, казалось, запылалъ еще ярче, будто и вправду покажется сейчасъ солнце. Лилли глянула на сидѣвшаго рядомъ съ нею молодого возницу: весь онъ былъ объятъ тѣмъ же огненнымъ сіяньемъ.

— Ты, Гриша, точно въ огнѣ! — сказала она. — А я, посмотри–ка?

Онъ повернулъ къ ней голову, — и въ глазахъ его отразилось то же сіянье, но какъ бы усиленное еще собственнымъ его огнемъ.

— Знаете ли, Лизавета Романовна, кто вы теперь такая?

— Кто?

— Сказочная царевна!

— А ты самъ вѣрно Иванъ–царевичъ, что увозитъ меня на край свѣта?

— И увезу!

Въ голосѣ его звучала такая восторженная нота, что Лилли даже жутко стало.

— Нѣтъ, Гриша, — сказала она серіозно. — Ты еще насъ опрокинешь; дай–ка мнѣ править.

Онъ безпрекословно отдалъ ей возжи; но тутъ вдругъ на пунцовой отъ мороза щекъ ея онъ за мѣтилъ бѣлое пятнышко.

— У васъ щека отморожена!

Отнявъ опять y нея возжи, онъ остановилъ оленей и подалъ ей комъ снѣга.

— Вотъ потрите, да хорошенько, хорошенько!

Она принялась оттирать отмороженную щеку.

— Если бы ты зналъ, какъ это жжетъ!

— Тѣмъ лучше.

— Ну да! Вотъ посмотри: прошло или нѣтъ?

— Прошло, — отвѣчалъ онъ — и, точно на него нашло затмѣніе ума, губы его прикоснулись къ ея щекѣ.