— Серебряные?!

— Потому что он захватил приз у шведского короля Карла, и теперь у него вдоволь серебра. Он идет сюда из Копенгагена.

Улауг — прислуга в доме Колбьёрнсена, стало быть, ей известно многое, чего не знают другие, к тому же она помолвлена с Грозой Каттегата. Она улыбается женщинам, которые перестали лить слезы, быстрым движением вытирает собственные глаза и шагает дальше. Мужчины чередой домогались ее благосклонности после того раза, когда в городе Фредриксхалде гостил командор с «Белого Орла». Но она всем отказывала, потому что помолвлена.

На пути к крепости Улауг примечает подавленное настроение иных горожан, которые угрюмо точат старые сабли или смазывают смолой лучины. Зайдя во двор к одним таким кисляям, она отчитывает их. Поросенок висит на ее руке с недовольным видом, и капли крови в его ноздрях — словно след от презрительного фырканья. Разве они не знают, что с моря подходит тот, кого король Карл боится пуще огня, что у него на борту тысяча бочек с порохом и команда, которая не ложится спать, пока не упьется кровью шведов, павших от их мечей? Ужели не знают? А?

— Кому же знать об том, как не тебе, — отвечают они.

На косогоре, ведущем к крепости, Улауг снова решает передохнуть и кладет поросенка на траву. Сидя на камне и глядя на город, окутанный теплой вечерней мглой, она вспоминает то, что случилось ровно год назад.

Он явился в город на шлюпке. Матросы подняли весла, он выскочил на Королевскую пристань, и срочно были посланы гонцы за подполковником Брюном в крепость и за капитаном ополчения Колбьёрнсеном. Вечером она прислуживала за столом на пиру в крепости. Возможно — так она сама утверждала потом, — его темные глаза на миг задержались на ней, когда она в крахмальном белом чепчике, с непроницаемым лицом пробегала мимо него с подносом, полным всяких яств. Вечером, когда он и офицеры собрались в городе, в доме Колбьёрнсена, он ущипнул ее за щеку и сунул ей монету. Она присела в таком глубоком реверансе, что, выпрямляясь, даже споткнулась, рассмешив его и других мужчин. Чем ближе к полуночи, тем громче они смеялись.

Было решено, что Турденшолд заночует у Колбьёрнсенов, и после говаривали, будто он столь откровенно высказал свое пожелание, что мадам Колбьёрнсен покраснела и на мгновение прониклась добрым чувством к шведскому королю Карлу, о котором рассказывали, что он в жизни не прикасался к женщине. Хозяйка посчитала за лучшее покинуть общество и пожелать командору приятной доброй ночи. Говаривали также, что капитан затем удалился в свой кабинет. И пока Гроза Каттегата, проводив остальных гостей, в одиночку выпил еще бокал вина, капитан тем временем разложил в кабинете пасьянс. Если выйдет, решил он, жребий падет на Улауг. Она была ему особенно по сердцу, и он с большим вниманием слушал рассказ супруги про купание Улауг в лохани. Не выйдет пасьянс — жребий падет на ее сестру Бенте, ту, что вскоре после того бежала в Копенгаген с одним из матросов Турденшолда и, по слухам, там жила с ним в грехе. Товарищи матроса звали его Фабель. Бенте тоже прислуживала в доме капитана.

Он выбрал один из тех пасьянсов, которые обычно не выходят.

На этот раз пасьянс вышел.

Бенте и Улауг жили вместе, в одной комнате.

Хозяйка позвала Бенте, чтобы сказать, что сегодня ей придется спать в хлеву, приглядеть за буренкой, которая вот-вот должна отелиться. Капитан ополчения тоже пожелал командору доброй ночи и добавил, что для него большая радость и честь принимать у себя в доме Грозу Каттегата.

— Я покажу вам спальню.

С этими словами он ненароком указал на дверь в комнату Улауг.

На рассвете, когда Улауг проснулась и все было позади, она всплакнула, и тут-то он подарил ей зеленый шейный платок. Она сказала, что будет молить бога, чтобы после ее смерти в церковных книгах записали, что она сожительствовала с Турденшолдом. Ее слова вроде бы пришлись ему по нраву, и он обещал присоединиться к ее молитве. Нагой, он выглядел совсем недурно. У него еще не было живота, который безобразит многих людей постарше. Уткнувшись лицом в ее подмышку, он напевал низким и хрипловатым голосом:

В это время сестра Улауг, Бенте, громко постучала в дверь и крикнула:

— Завтрак для командора!

На что Турденшолд повернул лицо к двери и ответил:

— Слава его величеству!

В тот же день он отбыл из города на своей шлюпке.

А Улауг говорила другим девушкам, чтобы подразнить их:

— Замуж за него я не собираюсь, а невестой быть славно.

Взвалив поросенка на плечи, она продолжает подъем по косогору к крепости. Молодые парни с фузеями и саблями, пробегая мимо, предлагают помочь ей с ношей. Она благодарит и отказывается от помощи. Внезапно ей приходит в голову, что она в последний раз видит Фредриксхалд таким, как сейчас: низкие домики, дым над трубами, огороды, церковь, улицы и площадь там, внизу, река и фьорд… Тот самый фьорд, по которому он уплыл.

В прошлое воскресенье Улауг навестила родителей на хуторе. Раз в году ей полагался выходной день. Люди говорили, что по дорогам рыскают шведские патрули, поэтому она шла лесом, хотя сухая хвоя больно колола босые ступни.

Выйдя на поле перед хутором Хиркебёэн — до отцовского подворья оставалось чуть больше двух верст, — она увидела скачущих по дороге шведских всадников. Один из них спешился, чтобы помочиться. Он не заметил Улауг, но она хорошо видела его суровое, замкнутое, бледное лицо, дубленное ветрами и солнцем, не по возрасту морщинистое. И почему-то сразу поняла, что это шведский король Карл. Он снова вскочил на коня, а остальные всадники спешились, чтобы облегчиться по примеру государя.

После чего все направились в сторону ее родного дома.

Они подожгли постройки и не дали тушить пожар.

После рассказывали, как это вышло.

Шведский отряд отправился в рейд за скотом для пропитания войска. На соседнем с отцовым хуторе они приметили поросенка. Хозяин подхватил его и побежал в лес. Солдаты стреляли вдогонку, но не попали. На беду, как раз в это время проезжал мимо шведский король Карл. И будто бы он сказал:

— Сжечь хутор.

Повеление было выполнено, да только хутор оказался не тот. Улауг застала родителей у пожарища, изо всего скарба они спасли только меховую подстилку.

— Чтобы заново отстроиться, не меньше года надо! — сказал отец. — Так ведь еще леса не допросишься!

У них тоже был поросенок. Норвежские власти распорядились, чтобы его сдали для прокорма защитников крепости, но отец прятал поросенка в шалаше в лесу. Теперь он пошел и зарезал его.

— Я ведь мыслил, что и беднякам что-то надо есть, — сказал он. — А эти чертовы верховоды в Фредрикстене как-нибудь без моей помощи управятся. Но теперь я порешил, чтобы ты отнесла полпоросенка в крепость, в отместку шведам за то, что подожгли мой дом. Коли выдастся случай, разрублю короля Карла пополам и пошлю одну половину следом за поросенком.

Отец, как и Улауг, был склонен к соленой грубоватой шутке, но мать лежала на дворе и рыдала, стуча ногами.

— Все так и ходишь в невестах?.. — спросил отец.

— До смертного часа невестой останусь! — гордо поклялась она.

— Авось он рад будет, когда узнает, — ответил отец.

После чего она потащила в город поросенка и вот теперь сидит и ждет. Летний вечер прекрасен. Внезапно Улауг вскакивает на ноги: на лесной опушке вдали показались шведские солдаты.

В эту минуту мимо нее проходят двое мужчин, которые тоже направляются в крепость. Она знает обоих. Один — сержант Гауте, другой — лазутчик (так говорят посвященные) Халфвард Брюнхильдссон Кустер из Бохуслена. Халфвард — швед по месту проживания, норвежец душой. Они спешат к крепостным воротам.