Отец сокрушённо покачала головой.

- Погоди, погоди сокрушаться. Университет и так загибается, вы уже больше самообразованием с Лерой занимаетесь. Или ты не заметил? Лера, думаю, с тобой хоть на край света (я её поддерживаю в этом, кстати), а мы уж тут продержимся. Да и недалеко же всё-таки Череповец (кстати, неплохой город, не смотря на заводы… по крайней мере, был), и игры наверняка тут будут. Кто-то же есть из Первой лиги в Московском регионе?

- Да есть вроде.

- Так что давай, тревогу с лица сбрось, ничего они нам пока не сделают. А дальше… дальше подумаем. И так всё неспокойно, так что береги нервную систему. Лере-то уже сказал?

- Сейчас приедет, скажу.

Причитаний никаких не было. Мама и Лера, как могли, поддерживали, и Юра был очень растроган от осознания, что его тылы крепки. Так же в нём окрепла неприязнь к его теперешним хозяевам.

- Я поеду с тобой, - Лера опустила огромно-печальные глаза.

- И что ты там будешь делать?

- А здесь я прямо загружена делами! Вот только по Ксении Ивановне и Владимиру Викторовичу буду скучать.

Юра пристально вглядывался в её лицо, пытаясь понять, о чём думает она в этот момент.

- Ну что ты меня разглядываешь вечно? Поцеловал бы лучше, - сказала его возлюбленная и сама выполнила своё же пожелание.

На следующий день они собирали вещи – микроавтобус должен был приехать вечером. А осень, тем временем, шелестела по подоконнику частыми каплями, заставляя вздрагивать прилипшие оранжевые листья.

***

Первый выигрыш в сезоне даровал игрокам два дня выходных, а Боброву и все пять – у него оказалось растяжение задней поверхности бедра. Лечилось это быстро, но моральное право отдохнуть побольше других после столь блистательно проведённой игры он имел полное.

И Юра решил махнуть к родителям. Жили они не так уж и далеко – на своём любимом Алтае. Прямого лёта было всего-то часа три с небольшим до Горно-Алтайска, а потом на автомобиле ещё немного. Но вот государство-то было другое. И прямых рейсов не было уже лет пять – с тех пор, как Республика Алтай раздружилась с Московской. Поэтому последнее время Юра брал билет до Новосибирска – Сибирь контакты поддерживала – а потом на прокатном экранолёте шпарил до родителей. Они обосновались в Солоновке, что притулилась возле алтайских гор, вздыбливающиеся здесь небольшими и округлыми сопками.

Новосибирск был морозен и свеж. Бобров в очередной раз порадовался за этот город – дома были светлы, улицы просторны, а люди улыбались. Движение транспорта было плотным, но слаженным и организованным. В знакомой конторе он оформил аренду (как постоянному клиенту, ему подарили шлем в виде шапки ушанки) и погрузился в уже заправленный двухместный экранолёт «Степь-2».

Вариантов пути было два: кривой, по Оби и прямой вдоль дорог и по степи. Преимущество первого – только одно препятствие, где нужно было притормозить и включить дополнительную тягу (эта операция жрала много горючего), на остальном пути можно было вжаривать под триста километров в час. Второй путь был прямее и цивилизованнее, но вечные переезды, перекрёстки, да и просто наличие другого транспорта, не позволял сильно разгоняться. Юрий выбрал «речной».

Обь мутной ртутью отражала белые, уже зимние, облачка. Незамёрзшая стремнина покусывала всё ширящиеся закраины, а степь белым ковром лениво сползала к прозрачному льду. Юра летел на юг, низкое солнце, разбиваясь на тысячи осколков на заснеженной земле, слепило глаза. Проскочив пограничную заставу без проблем, он вскоре пролетел под двумя Барнаульскими мостами. Середина пути была пройдена и через час-полтора, он должен был быть на месте. Левый берег маячил неуступчивой тайгой, когда навигатор пропищал о приближении к устье Песчаной – здесь предстоял резкий поворот. Дальше степь гладким столом расстилась без лесных промежутков, поэтому можно было гнать напрямки. Но Юра предпочёл более интересный и извилистый путь по замёрзшей уже реке – время позволяло, а езда не утомляла, а, наоборот, позволяла отвлечься от нелёгких дум.

На горизонте замаячили белоснежные сопки, стремительно увеличивающиеся в размерах по мере приближения. Скоро Юра свернул с русла реки и, с рёвом преодолев береговой обрыв, оказался возле домика с довольно большим участком, обнесённым плетёным заборчиком. На шум двигателя из дома вышла мама.

- Юрка! – она легко, не смотря на свои годы, сбежала по ступенькам крыльца и бросилась обнимать сына, вылезшего из своего транспорта.

- Здравствуй, Мам! – он подставил свою небритую щёку. – А где отец?

- Да на охоте он. Скоро будет. Мы же твоё послание получили, так что ждём тебя. Он, собственно, и хотел подстрелить кабаргу, чтобы дичью тебя попотчевать. Их тут столько сейчас развелось – людей нет совсем. Давай, я тебя пока чаем попою.

Юра прошёл в тёплый дом. Тепло и электричество поступало из энергоблока, разработанной фирмой, в которой двадцать лет назад трудился его отец. Когда всё развалилось, он сумел собрать для себя небольшую установочку и, когда они с матерью удалились на Алтай во время Великого Развала, он прихватил её с собой.

У родителей был сад и огород, климат и специфические сорта позволяли им неплохо кормить самих себя. Также имелась корова и овцы. Вполне себе деревенская жизнь, с которой они управлялись, обеспечивая себе мирное и спокойное существование. Тем более, что сельский образ жизни поощрялся в молодой стране. Власть взяла курс на малый техногенный уклад, слагая экономику из туризма и рекреационных ресурсов. Тем самым они сберегали остров диковинной природы. В то время, как соседний Казахстан, оттяпавший себе кусок пожирнее, чем бывший Рудный Алтай, усиленно гробил горы, леса, реки и озёра, оставляя жирные колеи мёртвой природы.

Юра знал, что здесь умиротворение накрывало с головой, а покой мягкой пеленой лечил все внутренние беспокойства. И если бы не его жажда какой-то бурной деятельности, непрерывной капелью точившая его все эти двадцать с лишним лет, он бы давно затаился бы этом чудном уголке вместе с Лерой и родителями. Лера частенько оговорками намекала, что это был бы неплохой вариант устраниться от всех этих политических и футбольных дрязг.

Отец пришёл румяный, в унтах, с ружьём и кабаргой, которую тащил на санях здоровенный кобель лайки Бунтарь.

Ранний вечер вымостил тёмное небо россыпью звёзд и затрещал усиливающимся морозцем. Отец с Юрой вышли на крыльцо подышать перед ужином.

- Вот не добивает сюда гарь и смрад, как будто здесь раздувает всё гигантский вентилятор.

- Да, место здесь замечательное. Я тогда удачно спрогнозировал здешнее спокойствие и чистоту. Вот, правда, внутреннее спокойствие далось тяжелее и, соответственно, переезд сюда. Но, глядя из нынешнего окна, из этого года, хочу сказать, что правильно всё же поступили. Хотя тогда я мучался сильно, переживая за тебя и Леру, - отец глядел в чёрный горизонт, который топорщился невысокими горами, - думаю, если сейчас у вас в Москве ничего не получится, то единственный шанс ещё что-то спасти пойдёт отсюда, из Сибири. Осталось здесь много русского и крепкого.

- Мальчики, марш с мороза в дом! – Ксения Ивановна выглянула из приоткрытой двери, - ужин на столе.

Они нырнули обратно в уютное тепло, которое сочилось вкусными запахами. Стол был утыкан разнообразной вкуснятиной, за которую Боброву бы оторвал голову любой современный диетолог. Кабарга, зажаренная в печи, нашпигованная брусникой, румянилась в центре стола; в селёдочнице блестел малосольный хариус; квашеная капуста, первая в этом году, хрустящей горочкой отражала свет люстры; картошка пари´ла головастыми клубнями по тарелкам, а солёные огурцы соблазняли прилипшими укропинками. Спиртное у Бобровых игнорировали, поэтому просто с аппетитом закусывали и даже, можно сказать, объедались. Утоление голода и редкое семейно единение улыбками дополнительно красили тёплую террасу.

После пили чай. Конечно, из самовара и, конечно, с малиновым вареньем. В камине трещал декоративный огонь.