Савелий и Ли Бо искренне полюбили недавно отстроенный Версаль, в котором жил французский король. Они прогулялись по паркам и вокруг фонтанов, потом узнали, где проживают создатели Версаля, и одного из них, немолодого Франсуа Леруа, сманили на временную работу авансом вдвое большим, чем тот получил за всю работу от Людовика, а второго мастера, молодого Франсуа д’Орбе, который боялся ехать в ледовые просторы Московии, связали и уложили в длинный ящик на мягкие подушки.

С победой они возвратились в Великий Гусляр.

Леруа с воодушевлением чертил планы и учил гуслярских ребятишек тонкостям западной архитектуры, а д’Орбе, измученный путешествием, бастовал, не принимал никакой пищи, кроме черной икры, и ругался по-французски.

В 1666 году началось строительство дворца Дениски Перламутрова, но успели построить лишь небольшой флигель для хранения фарфора. Соседи и конкуренты донесли в Москву о безобразиях Перламутрова, из Москвы приехала комиссия, заковала Перламутрова в железа, вывезла в Пустозерск, где купца два года томили в грязной холодной яме. Потом его пасынок Савелий, что само по себе является материалом для историко-авантюрного романа, смог подменить отца китайцем Ли Бо, добровольно пожертвовавшим жизнью ради своих добрых русских господ, и вместе с отчимом ушел через Северный полюс в Америку. Там они возглавили сопротивление апачей американскому вторжению и оставили о себе добрую память среди индейцев.

Все это дело восьмое, к рассказу отношения не имеет, но является историческим фоном. Во-первых, всегда полезно напомнить, какие чудаки жили в Великом Гусляре в прошлые века, во-вторых, следует протянуть ниточку из прошлого в наши дни.

В конце XVII века местный помещик откупил у казны флигель для фарфора и попытался перевезти чудо французской архитектуры к себе на Сухону. Архитектор д’Орбе, забытый в Гусляре после драматического исчезновения Перламутрова и обитавший на паперти церкви Параскевы Пятницы, при виде армии крепостных, которые уже размотали канаты, чтобы вывозить из города изящный флигель, кинулся им наперерез. Он проклинал крепостных по-французски, и эти проклятия вкупе с видом архитектора привели разрушителей к мысли о том, что перед ними страшное иноземное привидение.

Крепостные разбрелись по лесам и вскоре разделились на разбойничьи шайки. К одной из них примкнул архитектор д’Орбе.

Но помещик, имени которого история не сохранила, не мог расстаться с флигелем и поселился там с любимой цыганкой, которая играла на клавесине и собственноручно порола дворню. Через несколько лет они довели флигель до безобразного состояния, и, может, он бы погиб, если бы не Петр Великий.

Его величество направлялся в Архангельск строить флот. По дороге он посетил Белозерск, Вологду, Потьму и Великий Устюг.

Предупрежденные о приезде государя и зная о его странной склонности к иноземным предметам, руководители города откупили у цыганских наследников безымянного помещика флигель и привели его в порядок.

Петр Первый, увидев в Великом Гусляре малый Версаль (а он знал толк в Версалях), пролил скупую мужскую слезу и решил, что город населен искренними сторонниками его реформ. Что было не так.

Петр на радостях дал Великому Гусляру права вольного города и разрешил ему вступить в Ганзейскую лигу. Отныне гуслярские корабли могли торговать в Европе беспошлинно.

Флот в Гусляре был невелик, но все же гуслярские ладьи плавали в Лиссабон и Гамбург, а одна из ладей даже открыла Австралию.

Но это тоже дело восьмое, к рассказу отношения не имеет, хотя является историческим фоном.

Далее судьба версальского флигеля складывалась по-разному. Одно время его держали пустым как памятное место в надежде на то, что иной государь решит посетить Великий Гусляр. Государи не появлялись.

В XIX веке во флигеле располагалось епархиальное училище, а с упразднением епископства в Гусляре там пытались устроить городской музей, но отказались от затеи, потому что во флигеле бесчинствовал дух архитектора д’Орбе.

Потом в доме поселился архиерей, который смог постом и молитвами изгнать француза.

В феврале 1930 года городской совет Великого Гусляра постановил снести дом № 19 по Пушкинской улице, с целью избавиться от напоминаний о кровавом угнетателе трудящихся Людовике XV, а также о Петре Первом. Но средств на снос не нашлось, хотя в Москву отрапортовали о выполнении решения.

В Москве в каких-то реестрах было записано, что флигель разрушен.

Так прошло много лет.

Однако в конце сороковых годов, когда поднялась волна отечественного патриотизма, из Москвы прибыла экспедиция в поисках фундамента утраченного здания, которое уже было объявлено в газете «Правда» «нашим, русским Версалем», послужившим прототипом французскому дворцу. Ни больше ни меньше.

Экспедиция отыскала по плану место, где некогда стоял флигель, и начала сносить накопившиеся за сто лет ветхие деревянные строения, чтобы приступить к раскопкам.

И каково же было удивление археологов и искусствоведов, когда обнаружилось, что в груде строений скрывается вполне сохранившееся, если не считать колонн, здание русского Версаля.

Было немало статей в газетах, диссертаций и иностранных делегаций. Колонны восстановили, сделали их на две больше, чтобы показать преимущество советского образа жизни. Флигель объявили Домом приемов, но снова никто не приехал, и тогда его присвоил себе зампред Нытиков. Нытикова отправили на повышение в область, во флигеле остались его родичи, родичи вмешались в борьбу за власть, их посадили, и под влиянием момента флигель отдали под детский сад. Так прошло еще десять лет. Они привели к дальнейшему запустению. Каждый новый главгор клялся, что восстановит памятник французской архитектуры, но когда приходил к власти, как-то становилось недосуг.

До наших дней флигель дожил в виде жалкой дворовой собаки благородного происхождения. А вокруг него располагалась помойка, с одного краю которой гуляли дети, с другого царили бомжи.

Теперь в Великом Гусляре наступило некоторое оживление. Приехал Кара-Мурзаев Николай Ахметович. Основал банк. Купил участок. Строит офис банка в тринадцать этажей с гранеными теремками из черного стекла.

И надо же так случиться, что этот самый версальский флигель попал под западный угол банковского небоскреба.

Общественность с запозданием засуетилась, две бабушки выходили с плакатами, учитель Авдюшкин устроил послеобеденную голодовку. Новый городской голова дал клятву корреспонденту «Гуслярского знамени» Мише Стендалю версальский флигель сохранить для потомства, но потом имел беседу с Николаем Ахметовичем, президентом «Гуслярнеустройбанка». После беседы настроение городского головы изменилось, и он стал сторонником прогресса. Хватит, сказал он старушкам и Стендалю, держаться, хвататься за прошлое. Дорогу свежему ветру с океана!

И вот теперь перед печальным взором Льва Христофоровича бульдозер сгребает в сторону остатки флигеля, который пережил и царский режим, и даже советские годы.

«Этот флигель, – размышлял профессор, – не только свидетель, но и участник русской жизни последних столетий. А что это означало для изысканного иммигранта? Он появляется на нашем балу, надушенный и напомаженный, вокруг слышны голоса восхищения, но и ропот недовольных. И стоит случайному покровителю сгинуть, как начинается эпоха пренебрежения и гонений. Версаль помнит все – шик и блеск королевского бала, шум революции и музейное благолепие. Жизнь флигеля была жизнью в страхе – вот-вот с тобой что-то сделают, сожгут, загубят, и лучше спрятаться среди хибар и быть такой же хибарой, как остальные. Чем ничтожнее, тем больше шансов выжить!

Ну что же это за страна такая! Как возможен в ней прогресс?»

…По улице прошел Гаврилов. Колю уже трудно было назвать молодым человеком, но он остался Колькой. И если не займет в жизни добротного места, то оставаться ему Колькой до алкогольной старости. Мать, что тащила его до тридцати лет, совсем состарилась, а Коля периодически брался за ум и начинал новую жизнь. Вот и сейчас, как слышал Минц от Удалова, он поступил в Заочный университет технико-гуманитарных перспектив имени Миклухо-Маклая. Хотел получить специальное финансовое образование и основать фирму. В Великом Гусляре немало фирм, в основном маленьких, торговых, даже есть свои рэкетиры, все как у больших.