– Но, ангел мой, – сказал он, доставая спички. – То, что ты увидел сегодня, – тебе не принадлежит. До тех пор, пока я жив. Я не хочу, чтобы ты превратился в богатого бездельника.

– Я не просил показывать.

– После Глаши ты – самый близкий мне человек. В этом мире, в этот момент… Я отлично знаю, что соблазн завладеть моим богатством никогда не овладеет тобой настолько, чтобы ты потерял честь. И когда я сегодня показывал тебе мои сбережения, я внимательно следил за тобой.

– Я прошел испытание?

– Опять этот задиристый тон! Впрочем, не исключаю, что на твоем месте я вел бы себя так же. Человек ищет защиты от неприятной или необычной обстановки.

– Давайте договоримся, Сергей Серафимович. Я ничего не видел и обо всем забыл. Даю вам честное слово.

– Очень мило. Во-первых, ты ничего не забыл и я не хочу, чтобы ты забывал. Во-вторых, ты не до конца меня понял…

Сергей Серафимович сделал паузу и вдруг задал вопрос, в котором звучала просьба:

– Лучше было бы сделать это завтра, но ты ведь спешишь?

– Да, – сказал Андрей, – мне надо в Симферополь.

Он испугался, что отчим станет допытываться, с какой целью он спешит домой. Тогда придется что-то придумывать, а он не придумал заранее, и отчим сразу догадается, что Андрей лжет.

– Что же, не могу спорить. Надеюсь, ты проведешь ночь здесь и не пойдешь пешком через горы?

Отчим говорил серьезно, словно в самом деле верил, что Андрей собирается ночью идти в Симферополь, и в этой подчеркнутой серьезности была издевка, которую Андрей постарался не замечать. И напоминание о детском поступке, который, оказалось, не был забыт.

– Я уеду утром, – сказал Андрей.

– Тогда перенесем наш разговор на июнь следующего года.

– На июнь?

– Допускаю, что ты вряд ли найдешь время посетить меня на рождественских каникулах, поэтому жду тебя сразу после весенних экзаменов. Но не позже. Ни в коем случае не позже.

– Ждете катаклизмов?

– Я уверен в катаклизмах, – сказал Сергей Серафимович.

Он глубоко затянулся, и красные искры вырвались из трубки.

– Хорошо, – сказал Андрей.

– Глаша тебе даст денег на дорогу, – сказал Сергей Серафимович.

– Спасибо.

– Вот вроде и все. Ты хотел что-то еще спросить?

– Нет.

– Неправда, Андрюша. Ведь главной причиной, как я понимаю, твоего неожиданного вторжения в мой кабинет, когда ты так испугал моего друга Федора…

– Господина Теодора?

– Вот именно. Тебе не понравилось то действо, которое мы тут устроили. Не так ли?

– Зачем это было?

– Эта комедия была нужна нам для цели достойной.

– Может быть. Я же ничего не сказал.

– Тогда считай, что мы с ним карбонарии, которые таким образом смогли выведать настроения и мнения правящей фамилии.

– Вы не хотите говорить со мной серьезно.

– Нет, не хочу. Между делом ты ничего не поймешь. Глаша рассказала мне о поступке твоего друга…

– Он пошутил.

– Это безобразие, – вдруг рассмеялся Сергей Серафимович. – Хватать за коленку великую княжну! С ума сойти! Ну и друзья у тебя, Андрюша!

– Он мне не друг. Он приятель по гимназии.

– Не спеши отрекаться. Еще не прокричал петух.

Андрей глядел вниз. Огоньков было куда меньше, чем вечером. Только выделялась цепочкой искр набережная да светились иллюминаторы парохода, что швартовался у мола.

Большая ночная бабочка ударилась о фонарь так, что он закачался, спланировала вниз и уселась на рукав Сергею Серафимовичу.

– Ты все забыл? – спросил отчим.

Андрей пригляделся к бабочке. Толстое мохнатое тело, пеструшкины крылья чуть ли не в пядь.

– Церура винула, – сказал Андрей. Вернее, сказал его язык – он сам не думал, что помнит название этой редкой хохлатки.

– Правильно, Большая гарпия. Чудесный экземпляр. У меня в коллекции куда хуже.

Бабочка лениво взмахнула крыльями и поползла по рукаву, набирая разбег. Потом сорвалась и полетела в темноту.

– А славно было в горах, – сказал Сергей Серафимович. И Андрей понял, что отчим ждет подтверждения своим словам.

– Славно, – согласился он.

Небо очистилось от облаков, и звезды на нем были яркими, чистыми, словно между ними и Андреем не было ничего – ни воздуха, ни расстояния. Где-то там внизу спит Лидочка. Ее волосы разметались по подушке, она улыбается во сне…

– Как спокоен и гармоничен этот мир, – произнес отчим. – Он не ведает ни смерти, ни крови. Хотя именно сейчас вон в том доме – видишь огонек – умирает от чахотки красивая молодая женщина. Она задыхается, она просит свою мать спасти ее… Впрочем, даже эти страдания и эта приближающаяся смерть не могут нарушить общей гармонии.

Андрей смотрел на одинокий огонек на склоне горы, ему казалось, что он летит к нему, к той комнате, где распахнуты окна, чтобы впустить ночной воздух, словно он видит, как та женщина приподнялась на локте и тянется к звездам, которые она видит в последний раз…

Огонек мигнул и погас.

– Что? – спросил Андрей вслух.

– Я ошибся, – просто ответил Сергей Серафимович. – Сцена, которую я тебе нарисовал, происходит в другом доме. А там, куда ты смотрел, только что легли спать. И потушили свет.

– Вы не знали? – Андрей почувствовал себя обманутым. Отчим был самым раздражающим человеком на Божьем свете.

– Завтра встанет солнце. Перед отъездом ты еще искупаешься и, может быть, даже увидишь прекрасную незнакомку… если не увидел ее сегодня. Ты находишься в том счастливом романтическом возрасте, когда прекрасное, каким бы хрупким оно ни было, легко находит путь к твоему сердцу. Мне приятно, что ты добрый и честный человек, Андрюша.

– Люди меняются.

– Чепуха. Я тебя отлично знаю. Хотя бы потому, что куда внимательнее наблюдал за твоим ростом и возмужанием, чем тебе кажется. Мне нельзя привязываться к людям, привязанность ведет к страданию. После смерти твоей матери я старался отрешиться от привязанностей. Может быть, я тебя обижал невниманием и кажущимся равнодушием. Когда-нибудь ты поймешь, что я старался это делать ради твоего же блага.

Сергей Серафимович замолчал, словно ждал вопроса, но не дождался и продолжал:

– Неумолимый и быстрый поток времени несет нас вперед, и там, впереди, обязательное расставание. Даже если ты можешь отчасти управлять этим потоком, поправляя курс лодки хрупким веслом, даже если тебе дано убежать от времени, оно все равно догонит тебя и сожрет. У Хроноса ненасытная пасть. Если бы ты знал, сколько мне довелось пережить… Впрочем, тебе это неинтересно, потому что пока ты не замечаешь, как стремителен этот поток. Ты видишь лишь искры, что отражаются от золотых рыбок в глубине… Иди, тебе пора спать.

– Да, я пойду. Спасибо.

Сергей Серафимович чуть приподнял брови, словно удивился быстрому согласию пасынка, потом протянул руку, и Андрей пожал ее. Рука была сильной, прохладной и сухой.

Андрей ощупью прошел к своей комнате.

У кровати горел ночник, возле него носилась наперегонки ночная мошкара. Андрей задул ночник и думал, что заснет, но сон не шел. В закрытые глаза било солнце, оно ореолом окружало профиль Лидочки. «Господи, до чего я несчастен и одинок!»

Скрипнула половица, затем запели ступеньки. Отчим поднимался к себе в кабинет. Потом за стеной звякнуло, словно ложка о стакан. Значит, Глаша еще не спит. Вдали забрехала собака.

Воображение создало образ Глаши, что раздевается за стенкой, но звуки, доносившиеся оттуда, были непонятны… Все стихло.

Андрей не помнил, как поднялся. Он очнулся у Глашиной двери. Сердце билось, как после бега. Надо было толкнуть дверь, но рука была тяжелой и не подчинялась. Андрей мысленно уговаривал Глашу: ведь ты знаешь, что я здесь, ты должна открыть дверь…

Дверь не открывалась, и, поняв наконец, что стоять далее так невозможно, Андрей толкнул дверь ладонью. Дверь была заперта. Он удивился – от кого бы заперлась Глаша? Потом постучал костяшками пальцев. Никакого ответа. Он постучал снова.