Старик кивнул.

– Можно задать вам несколько вопросов? – сказал Отар.

– Я всегда готов ответить гостям.

– Скажите, когда в последний раз было землетрясение?

– Большое или маленькое? – спросил старик.

– Расскажите обо всех, которые вам приходилось видеть.

Монахи переползли к нам поближе.

– Когда я был мальчиком, – начал старик, взяв в костлявый кулачок свою бородку, – за монастырем была скала…

Отар разложил на столе карту.

Минут через пять я осторожно поднялся с циновки и вышел. Один из монахов выскочил вслед за мной и показал рукой на купу деревьев, ложно истолковав мои намерения.

Я подошел к воротам. «Фольксваген» стоял там. По теплому песку дорожки было приятно ходить босиком. Я присел на камень.

– Здравствуйте, – сказала Лами, бесшумно подойдя сзади.

Она села неподалеку от меня на другой камень. На ней были широкие черные брюки и белая блузка. Она показалась мне давнишней хорошей знакомой, будто мы с ней познакомились в Ташкенте. И мне было приятно, что она ведет себя естественно, не стесняется. Мы пошли гулять в сад. Она рассказывала о своем отце, и я тоже ей что-то рассказывал. Мы не все понимали, но нам было интересно. И когда мы увидели, как по дороге к монастырю едет наш «джип», я даже огорчился.

Мы попрощались в саду; нам не хотелось, чтобы нас видели вместе, – это наше личное дело и никого не касается. Я знал, что Лами несколько дней будет жить здесь, у дедушки Махакассапы, и обещал приехать. На берегу будут наши датчики.

Обед с князьями и вождями был длинным и утомительным. Я знал, что уговорю их воздержаться от глупостей, но это далось не легко. Хорошо еще, что я успел перехватить связного с юга. Его эмоциональные призывы могли повлиять на горячую голову вождя Па Кратенга, который вооружил сотню молодцов и полагал, что с их помощью освободится от опеки Лигона.

Меня беспокоило отсутствие сведений из столицы. Сун молчал. Я знал, что груз должен уйти на гонконгском пароходе 17 числа, для этого его нужно срочно взять из пещеры.

После совещания меня позвала к себе мать, но я вынужден был сначала встретиться с человеком, которому я передал часть долларов, привезенных Матуром и чудом спасенных от моих же недостойных слуг. Оружие доставит делец из Сингапура, которому выгоднее быть честным. Мне надоело иметь дело с первобытными людьми, с первобытными инстинктами, страстями и первобытной ненадежностью. Как-то отец Фредерик доказывал мне, что беда моих соотечественников не столько в их отсталости, сколько в том, что они эмоционально разодраны между законами прошлых веков и современностью.

Отца Фредерика отличает определенный цинизм, прикрытый, я бы сказал, язычески понимаемой христианской моралью. Моя мать не способна раскусить этого разуверившегося во всем человека, который не нашел себе места в Европе и вернулся, чтобы убедиться, что и здесь он чужой.

Мне донесли с почты, что Матур обменялся телеграммами с Лигоном. Нетрудно догадаться, что он решил в этой суматохе урвать кусок и для себя. Я на него не в обиде. Все-таки прибежал ко мне и рассказал о землетрясении.

Мы вернулись вечером, выбрав точки для установления датчиков и определив на глазок наиболее интересные сейсмические места. Володя сразу уехал в мастерские. Меня ждал майор Тильви. Он принес телеграмму из Москвы. Я перевел ему телеграмму на английский, и это встревожило его. Я полагаю, что на него жмут из Лигона. Я чувствую себя в положении недоброго вестника. Когда-то таких гонцов немедленно убивали, как бы отождествляя их с самим бедствием. Я никак не хотел умалять интеллекта майора Тильви, но в его глазах явно горел зловещий огонек.

– Кто-то распустил слух по городу, – сказал он, – что вы собираетесь устроить здесь землетрясение.

– Устроить?

– Да. Будто бы землетрясение должно быть в России, но если вы его выпустите здесь, то тогда избавитесь от беды у себя дома.

– Остроумно, – сказал я.

Майор подошел к окну и посмотрел на тучи над горами.

– Не сегодня-завтра начнутся дожди. Здесь они начинаются раньше, чем в долине. А где господин Ли?

– Он в механических мастерских.

Майор Тильви подошел к двери и потрогал пальцем шнур, ведущий к выключателю.

– Я хочу знать, где будут стоять ваши приборы. Человек, распускающий слухи о том, что вы хотите сделать землетрясение, знает, чего добивается. Если темные люди послушают его, они могут причинить вам вред. Вам и вашим приборам. Так я и знал…

Майор подковырнул ногтем тонкий проводок, бегущий параллельно основному проводу, и дернул за него. Клочок обоев отлетел, и в кулаке майора оказался большой черный жук. Он раскрыл ладонь и показал мне жука. Это был микрофон.

– Так что, я думаю, у нас нет от них тайн, – сказал он буднично. – Кто заходил в эту комнату?

– Кто угодно, – сказал я. – Нас не было весь день.

– Я разберусь, – сказал майор. – Итак, где вы будете устанавливать свои приборы?

Мы с Володей договорились в принципе о распределении нашей поредевшей техники. «Искру-12-бис», один ультрасейсмоскоп и вычислительную технику оставляем в Танги. Второй сейсмоскоп отвезем на островок на озере, к нему придадим два или три датчика, один из которых должен находиться прямо на поверхности озера. Последний датчик установим за монастырем.

– Очень далеко вы все раскидали. – Майор был недоволен.

– Это минимальное расстояние. Без трех точек нам не обойтись. Я останусь в Танги, Володя отправится на озеро.

– Очень далеко, – повторил майор. Он не спорил, он был озабочен. Майор крутил в пальцах микрофон. – Наверное, в гостинице неудобно ставить приборы. Тесно и слишком много ушей… Я договорился об одном доме. Это дом начальника полиции. Он стоит на окраине, изолирован, и мне легче его охранять. Ночевать вы можете и здесь…

– А как хозяин дома?

– Васунчок честный человек, – сказал Тильви. – Он сейчас в госпитале. Он ранен контрабандистами.

– Хорошо, – сказал я.

Майор попрощался, его башмаки зацокали по коридору, и сквозь полуотворенную дверь я услышал голос директора Матура:

– Добрый вечер, господин майор. Навещали наших друзей?

Я подумал, что придется провести ужин в компании Матура. Он наверняка подстережет нас, чтобы еще раз выразить свое восхищение успехами нашей великой страны.

Утром тринадцатого марта мы переехали в пустой дом на окраине Танги. Дом был небольшой, но двухэтажный. Нам хватило гостиной внизу и веранды. Пока электрики тянули к веранде силовой кабель, а армейский радист устанавливал рацию, я поднялся наверх. Я не собирался ходить по чужим комнатам. Мне только хотелось увидеть ту, в которой жила Лами. Наверху было всего две комнаты. В одной, побольше, стоял письменный стол, на стене висели две фотографии – грустной женщины, похожей на Лами, и самой Лами, еще девочки, с двумя тугими косичками в разные стороны. Это была комната ее отца. Во второй раньше жила она. Комната была прибрана, за окном на толстой ветке висели гнезда, похожие на груши, и птицы суетились у подоконника. Лами мне рассказывала про этих птиц. В комнате сохранился ее запах. Наверное, это мне почудилось.