«Просвещена же бывши, радовашеся душею и телом. И поучи ю патриарх о вере и рече ей: «Благословенна ты в женах русских, яко возлюби свет, а тьму остави. Благословити тя хотять сынове рустии и в последнии род внук твоих». И заповеда ей о церковном уставе, о молитве и о посте, о милостыни, о вьздержании тела чиста. Она, поклонивши главу стояше, аки губа напаяема, внимающи: «Молитвами твоими, владыко, да охранена буду от сети неприязньны». Бе же речено имя ей во крещеньи Олена, яко же и древняя цариця, мати великаго Костянтина». И благослови ю патриарх и отпусти ю».

«И по крещении возва ю царь и рече ей: «хощю тя пояти собе жене». Она же рече: «како хощеши мя пояти, крестив мя сам и нарек мя дщерею, а в хрестеянех того несть закона, а ты сам веси». И рече царь: «Переклюкала (нем. klug) мя еси Ольга». И дасть ей дары многи, злато и сребро, паволоки и сьсуды различныя и отпусти ю дьщерью себе. Она же хотящи домови, приде к патреарху, благословенья просящи на дом и рече ему: «людье мои пагани и сын мой, дабы мя Бог сьблюл от всякаго зла». И рече патреарх: «Чадо верное! Во Христа крестилася еси, и во Христа облечеся. Христос имать схранити тя… и благослови ю патреарх, и иде с миром в свою землю, и приде Киеву». Далее наша летопись, не пытаясь дать никаких объяснений всей предшествующей идиллии, внезапно как бы отдергивает завесу и ошеломляет нас лаконическим и прозаическим известием, как Ольга резко и грозно устраивает дипломатический разрыв с греческим правительством, прогоняя обратно пришедшее к ней в Киев ответное греческое посольство. Вот это свидетельство Летописи.

«Си же Ольга приде Киеву. И посла к ней царь Гречьский, глаголя: «Яко многа дарих тя, ты бо глаголаше ко мне, яко аще возьвращуся в Русь, многи дары прислю ти: челядь, воск и скьру и вои в помощь». Отвещавши Ольга и рече к слом: «Аще ты, рьцы, тако же постоиши у мене в Почайне, яко же аз в Суду, то тогда ти дам»: И отпусти слы, сь рекши». Совершенно ясно после этого, что предшествующая идиллия есть официальная фикция для записи в «казенный» протокол. Но что на деле поездка в КПль принесла Ольге большие разочарования в неосуществимости тех гордых замыслов, которые были свойственны ее личному характеру. Более объективным контрольным документом о действиях и переживаниях русской княгини в греческой столице служит тоже холодная протокольная секретарская запись об обстоятельствах придворного приема русской княгини. Эта запись внесена в произведение самого, лично принимавшего Ольгу, императора «Константина Порфирогенита: «Dе сеrеmоniis Aulaе». Из протокола видно, что официально почтительный ритуал приема был выдержан, но ничем не отличался от столь же сухого, сдержанного приема, данного перед тем сарацинскому послу. Ольга именуется своим скандинавским именем Елга — Έγλα — Неlga, княгиня русская. Прием состоялся в среду 9-го сентября 957 г. Вошедшей княгине было указано место, близкое к императору, на которое она «сев говорила с ним, о чем ей было нужно». При ней был переводчик. Ее свите розданы были денежные подарки: ее племяннику вручено было 30 милиарисиев, ее ближайшим секретарям и фрейлинам по 20 милиарисиев. Каким-то представителям несовершеннолетнего, опекаемого князя Святослава, «людям Святославовым» — по 5 милиарисиев. Кроме династической свиты, Ольгу сопровождало и многочисленное «общественное» представительство от самой русской нации. A именно: 20 послов и 43 чиновника. Эта группа в 63 человека получила по 12 милиарисиев каждый и два их переводчика тоже по 12 мил. Очень показательно, что не в ряду переводчиков и не в толпе прочих депутатов фигурирует и «пресвитер Григорий», которому византийский двор дарит сравнительно грошевую сумму: 8 милиарисиев, ниже переводчиков и прочих послов. Ему выплачена сумма, равная тем подачкам по 8 м., которые были розданы 18 служанкам Ольги, тут же на последовавшем дессертном угощении, на котором самой кн. Ольге поднесено 500 милиарисиев. Явно, что скромная, но подчеркнутая фигура в свите Ольги священника свидетельствует или о том, что Ольга была уже крещена и Григорий был ее духовником и придворным капелланом, или это был только ее катехизитор, а Ольга лишь демонстрировала этим свою готовность немедленно креститься.

Что весь этот церемониал не дал Ольге и всему посольству желанного результата, видно было из того, что, спустя больше месяца, 18-го октября, в воскресенье, перед самым отъездом русских торговых караванов обратно на Русь, состоялся второй чиноприем кн. Ольги с некоторыми вариантами, как бы увеличивающими честь, воздаваемую варварской княгине, но в то же время выдерживающими и стиль казенной сухости. На этот раз Ольгу император угощал в хрисотриклине (в золоченой столовой) и ее свиту в пентакувуклии св. Павла. A денежные подношения были такие: самой княгине 200 м., племяннику ее 20 м., 18-ти фрейлинам-служанкам по 6 м. Национальные представители — 22 посла получили по 12 м. и 44 чиновника по 6 мил., два переводчика, как послы по 12 м. Все эти затраты Двора — есть только показная форма взаимно выгодных товарообменных операций. Ольга и вместе с ней вся русская торговая компания снабжала Византию обильными количествами натурального ценного сырья (мед, воск, меха и рыбы). За эти же натуральные ценности русский караван накупал себе предметы высокой византийской индустрии и византийского искусства. Высокопоставленные лица русского торгового каравана этими, здесь приобретенными предметами техники и искусства и расплачивались в нужных случаях. Так документально известно, что кн. Ольга за все эти показные милиарисии, поднесенные ей и свите, с избытком расплатилась перед византийским правительством. Новгородский архиепископ Антоний, посетивший в конце XII и начала XIII в. Царьград и оставивший нам свой «Цареградский Паломник», сообщает нам, что в его время в храме св. Софии он видел «блюдо велико злато служебное Ольги русской, когда взяла дань, ходивши Царюграду. Во блюде же Ольжине камень драгий. На том же камени написан Христос. И от того Христа емлют печати людие на все добро. У того же блюда все по верхови жемчюгом учинено». Из этого видно, что Ольга достаточно роскошно «отдаривалась» за официальные дары Двора ей и ее свите.

Итак Ольга весь сезон от апреля до октября 957 г. проболталась с своим караваном на водах Босфора и Золотого Рога, и никакой выдержкой и долготерпением не добилась все-таки от гордых «порфирогенитов» того, чего искала. Из нашей летописной фикции достаточно ясно вырисовывается претензия обрусевшей варяжки. Она мечтала о том же, чего определенно добивался потом князь Владимир: о брачных связях своей варварской династии с порфирогенитами, дабы раз навсегда выйти из черного тела «варваров» и стать династическими аристократами. На мировой политической бирже того века были единственными бесспорными аристократами «кесарями-августами», только византийские василевсы. Не исключено, что вся легенда о крещении ее в Цареграде самим патриархом при императоре восприемнике и есть конкретный план, из-за которого Ольга ездила в КПль. И терпеливо, месяцами переносила унизительное выжидание. Неполучение от византийского двора ожидаемой чести не изменило внутренней серьезности принятия Ольгой крещения. Но это лишило ее лишних шансов на победу над языческой партией своих киевских варягов, ожидавших со дня на день взятия власти под флагом подраставшего и угодного им по языческим вкусам Святослава. Может быть Ольга в КПле и предлагала Двору дать в жены Святославу византийскую принцессу и в этих пределах и самой стать свойственницей византийского двора. При глухоте и слепоте этого двора к христианским возможностям нового великого народа, Ольга могла отомстить грекам только бессильным выгоном их послов из Киева, к сожалению на радость языческой партии, окружавшей Святослава. Неудивительно поэтому, что в окружении Ольги среди варягов, уже охристианившихся, были и их родичи, послы и гости из районов Западной Европы, христиане латинского, римского патриархата, которые искренне приходили к мысли, что, если греки так горды, то Киевской Руси можно принимать крещение и иерархию из Западного папского района. Там тоже с момента коронации в 800-м году Карла Великого, царствовали миропомазанные папами «императоры», ревниво миссионерствующие от юга до севера Европы и ликвидирующие повсюду языческое варварство. Для Ольги этого было мало. Она знала, как низко котируется при византийском дворе вся помпа Западной империи. Она мечтала о приобщении не к компании «узурпаторов», а к достоинству единственно подлинных царей всего православия. Но не все в ее свите с ней могли быть согласны. Люди западной комбинации могли надеяться, что, если они привлекут в Киев западных миссионеров и епископов, то и Ольга преклонится пред совершившимся фактом. И эти мечтатели из окружения Ольги задумали тайком создать такое положение. Пользуясь непрерывно существующими организованными коммерческими и политическими сношениями с западно-европейскими государствами, эти варяжские элементы очередных посольств задумали предпринять нечто на свой страх. A именно: злоупотребляя своим посольским положением, выдать свой авантюрный план за прямое поручение княгини Ольги. Они даже торопились, ибо наступил уже срок конца опекунского положения Ольги над властью Святослава, знаменоносца язычества. Русская летопись об этой бесславной авантюре хранит скромное молчание, а западные летописцы громко кричат.