Наш герой закончил свое повествование.
— Ну что же, может быть, может быть.
— Есть ли у меня шансы?
— Конечно. Мы дадим вам анкету, заполните ее в двух экземплярах, приложите объяснения, почему вы просите политического убежища, и приходите в понедельник.
— Как долго решаются такие вопросы?
— Месяца два-три. Бывает больше.
— Спасибо!
Композитор выбежал на улицу. Впервые за последние дни он почувствовал облегчение. Все только вопрос времени! Америка, Канада — какая разница? За анкетой надо прийти после перерыва на ланч.
Композитор неторопливо прогулялся до вокзала, съел хот-дог и вернулся в посольство. Ему вручили желтый конверт с гербом Канады, в который были вложены два экземпляра анкет и подробные инструкции по их заполнению.
Да! Он заполнит эти анкеты, пройдет все нужные собеседования и через несколько месяцев будет в Канаде. С семьей воссоединится насколько это возможно быстро. Он испытал удовлетворение от того, что общий план действий, задуманный в Москве, был верен.
Композитор не мог себе позволить платить за проезд в автобусе или трамвае. Впереди он видел только расходы и никаких доходов. Деньги уже начали неумолимо таять.
Был выстроен план ближайших действий: сфотографироваться, заполнить анкеты, сдать в посольство, продать имеющийся товар, узнать стоимость билета до Канады, найти более дешевое жилье и, главное, изыскать способ заработать деньги.
Настроиться надо на три месяца ожидания, а это время надо прожить, не замерзнув и не умерев с голоду, и при сем иметь достаточно средств для дальнейшего путешествия.
Он пересек площадь Варшавского восстания и направился вниз к Висле, к Дому научителя. Портье вежливо осведомился — собирается ли он жить дальше? Композитор решил продержаться до понедельника, а после решения вопроса в посольстве заняться поисками жилья.
За тридцать тысяч злотых он мгновенно получил три фотокопии своего заметно осунувшегося лица со странно помутневшими глазами. Его поразили и расстроили эти глаза. В чем дело?
Нужно держаться. Все еще только начинается.
В понедельник с утра он стоял у входа в посольство вместе с сотней просителей. Однако персонал работал удивительно четко, и очередь двигалась быстро. Вскоре Композитор услышал свою фамилию и подошел к окошку. Его обслуживал тот же чиновник.
— Если я поеду вначале один, а потом уже вся семья, мне как написать в этой графе?
Чиновник объяснил как.
— Когда приходить за ответом?
— К нам не надо приходить, вы все получите по почте.
Документы были приняты. Композитор получил желтую бумажку, на которой был обозначен присвоенный ему номер очереди на рассмотрение документов.
Теперь он должен был заняться жильем. Простая и не лишенная логики мысль Композитора заключалась в том, чтобы найти известный ему шахматный клуб, а может быть и необязательно шахматный, а просто спортивный клуб, который уж непременно должен располагать каким-либо общежитием или гостиницей. Потом можно будет заняться поиском работы. Но какой?
Не могло быть и речи о работе по специальности — Композитор не знал языка. Зарабатывать шахматами? Это мысль. То состояние эмоционального подъема, в котором находился маэстро, весьма благоприятствовало успехам, тем более на дворе был январь — месяц положительных шахматных биоритмов. Он знал это по многолетним наблюдениям за своими результатами.
И вообще, нужно использовать все возможности! Может быть здесь, в свободной Польше, и его философские писания буду опубликованы? Но где? Надо узнать адреса философских и социологических журналов.
Композитор добрел до шахматного клуба «Легион». Поднявшись на нужный этаж, вошел в комнату, где находились два человека. Поздоровались.
— Вы по поводу турнира? — спросил его располагавший к себе, кудрявый, приятный человек лет сорока. Композитор, очутившись в знакомой, но несколько забытой атмосфере, мгновенно уловил, как нужно себя вести.
— Да, я хотел узнать все условия!
— Но места уже все заняты, если только вы поговорите с паном Пшесинским…
В комнату вошел очень энергичный, спортивного вида, остроносый господин.
— Это и есть пан Пшесинский, — негромко сказал Композитору кудрявый.
— Вы русский? — спросил Пшесинский. Все хотят участвовать, а денег никто платить не хочет. Все вы, русские, желаете проскочить на халяву. У вас это — закон жизни. — Знание слова «халява» говорило о том, что пан Пшесинский хорошо знает современный русский.
— Я пустил несколько человек за красивые глаза, но теперь хватит. Извольте платить — будете играть. Вы кто?
— Я из Москвы, мастер.
— Это не имеет значения, кандидат, мастер. Платите — будете играть!
— Какой призовой фонд? — спросил Композитор.
— Первые призы — видеотехника, затем — денежные. Но сейчас пока ничего неясно. Приходите в субботу!
Композитор поблагодарил энергичного пана за содержательную беседу.
Приговор был беспощаден. Он должен был переночевать последнюю ночь в гостинице, а затем покинуть эту дорогостоящую обитель. Куда он мог направиться с тяжелой сумкой?
На улице Новый Свят он ранее приметил хороший книжный магазин. Подойдя к отделу общественно-политической литературы, стал рассматривать аккуратные стопочки журналов. Один из них показался ему наиболее солидным. Выписав адрес редакции, Композитор уверенным шагом вошел в здание Варшавского университета.
Он нашел нужную дверь, но та оказалась заперта.
— Пан Дзекановский? Он на кафедре, — помог выбраться из затруднительной ситуации пожилой вахтер.
— А как отыскать кафедру?
— Другая сторона улицы. Войдите в здание костела.
Но и на кафедре, куда наш путешественник робко заглянул, пана Дзекановского не оказалось. Пришлось побродить по Новому Святу, время от времени навещая то редакцию, то кафедру.
К двенадцати часам дня Композитор наконец поймал неуловимого пана. Небольшая комната редакции была завалена изрядным количеством нераспроданных экземпляров журнала и бумагами. Композитор поздоровался, протянул визитную карточку и получил приглашение сесть.
— У меня есть кое-что для вас. В Советском Союзе мне не удалось опубликовать.
— Может быть, это надо сделать немного позже?
Композитор внимательно посмотрел в глаза профессора Дзекановского. Это были спокойные глаза умного человека. На вид ему было чуть за тридцать. Узкое худощавое лицо, тонкий нос, лысеющий череп. Толстые очки лежали на стопке бумаг, он снял их, здороваясь с гостем. Фраза о том, что необходимо попробовать опубликовать все это немного позже имела серьезный смысл, но Композитор прогнал эту мысль. Рефлекс цели захватил его полностью.
— Вы знаете, я понял, что это бессмысленно. Если можно, я дам вам почитать один материал, он небольшой по объему. Вы читаете по-русски?
— Да, читаю.
Бюрократизмом здесь не пахло.
— Вот, пожалуйста. — Он протянул сшитые листы. Пан Дзекановский стал быстро пробегать их глазами. Было абсолютно тихо. Комната находилась в полуподвальном помещении, шум улицы здесь не слышен. «Такой молодой, а уже профессор, издатель солидного журнала. Что я успею за следующие четыре-пять лет?»
История человечества есть история развития понятия «свобода» (Гегель), смена экономических формаций и борьба классов (Маркс), история развития религии (Чаадаев), стадии промышленного роста (Ростоу), неумолимый путь к торжеству идеалов либерального демократизма (Фукуяма, «Конец истории?»).
Кто из них прав или правы все вместе?
Кажется, мы все уже для себя решили. «Мы строим капитализм». Грустная поговорка «за что боролись, на то и напоролись» заставляет демократа брезгливо поморщиться. Неужели все так просто? Внезапное массовое прозрение — и плюс надо менять на минус?
«У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда» (П. Чаадаев).
«Неотъемлемое право на жизнь, свободу и стремление к счастью» — величественные слова Декларации независимости США, от которых веет вечностью. Уже 215 лет, как в Северной Америке продолжается грандиозный и пока в целом удачный эксперимент по демократии. Идея распространилась на значительную часть суши. Старый Свет, вдоволь наевшись, вступил в «Клуб Либералов». Еще большие успехи обнаружились на Востоке. Очередь дошла и до СССР. Перестройка Горбачева еще не достигла критической отметки, когда скромный сотрудник госдепартамента США японского происхождения заставил серьезно заволноваться философов и футурологов. Конец истории? Советский политический истеблишмент удивительно быстро освоил идеи либерализма, очевидно, сдав экзамены экстерном.
Весь мир во власти буржуазного либерализма! В истории больше не будет Наполеонов и Кромвелей. Плохих правителей мы переизберем и будем очень горды, что у нас есть такая возможность. С нашей помощью они займут предназначенные для них места, поливая друг друга ушатами помоев. Выборы, парламенты, законы, референдумы — кто может отрицать безусловную пользу этих институтов и мероприятий?
Свобода! Свобода завоевать власть или не участвовать в политике, ходить или не ходить к избирательной урне, свобода быть буржуа (а еще лучше родиться им) или сдавать себя в аренду, свобода быть бедным или богатым, свобода трудиться или терять работу, свобода жить в трехэтажном бунгало или ночевать на улице, свобода быть сытым или голодным, свобода просить подаяние или не просить его, свобода дышать воздухом Родины или покинуть ее, свобода жить по заповедям Нагорной проповеди или нарушать их, соблюдать или не соблюдать законы, верить или не верить в бога — что за прекрасные альтернативы!
Буржуазную цивилизацию критиковали не только коммунисты. К последним никак не отнести Н. Бердяева («механичность, техничность и машинность этой цивилизации противоположны органичности, космичности и духовности всякого бытия») или Томаса Карлейля («… гордость происхождением, чиновная гордость, любая другая возможная гордость лучше гордости кошельком»).
Равные стартовые условия, равные возможности, каждый может стать президентом и т. д. — кто поверит сегодня в эти мифы?
Закон, право, равная мера для всех. Рискуем быть банальными, вспоминая слова другого замечательного американца: «Что нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги».
Вся жизнь определяется контрактом. Условия контракта незыблемы. Правда, каждый четвертый гражданин правового государства — участник судебного разбирательства, но это уже издержки демократии. Стороны приходят к взаимному согласию. Политики и мафия, банкиры и бизнесмены, юристы, военные и спецслужбы — все взаимно вежливы. Прибыль делится в правильных пропорциях. Половина всех доходов укрывается от налогов. Наркотики, торговля оружием, порнобизнес — на то она и «параллельная экономика». Всем выгодно. Высокие жизненные стандарты, благообразие, самодовольство.
Но все ли из этих сытых буржуа вполне понимают, что эти «жизненные стандарты» пятерых из десяти особей человеческого рода достигаются наполовину тем, что шестой из них должен принимать дозы наркотиков, седьмой — поставлять ему эти дозы, минуя таможни, восьмой — стрелять из оружия и т. д., и на четверть — грабежом третьего мира? Добропорядочная Швеция, одна из первых по жизненному уровню, на первом месте и по молодежным самоубийствам. Это — кризис цивилизации.
Проклятия частной собственности, эксплуатации, бездуховности, рыночной сущности человеческих отношений, звучавшие в устах великих революционеров и просто здравомыслящих людей, кажутся нынешним демократам-либералам демагогическими вывертами. Но разве каждый из нас, не имеющий доступа к власти денежной или силовой, не должен продавать себя, свою человеческую сущность, свое время, свою внешность, улыбку за средства к существованию?
«Производство производит человека не только в качестве товара, не только человека-товар, человека с определением товара, оно производит его, сообразно этому определению как существо и духовно и физически обесчеловеченное» (К. Маркс).
Мы нужны друг другу, потому что мы выгодны друг другу. Я приношу прибыль — мне улыбаются, со мной здороваются и с виду ценят., я нерентабелен — меня не замечают. Великий гуманист Карл Маркс мечтал о том времени, когда «потребность человека в другом человеке станет чисто человеческой потребностью» и презренная выгода более не будет самодовлеющим началом. Бред? Утопия? Но почему мы разучились задавать серьезные вопросы?
Возможно ли общество, которое заменит рыночную сущность общественных отношений человеческой сущностью? Когда человек сможет наконец прекратить борьбу за существование и начать жить? Достоин ли уважения человек, который пусть немного имеет, но много значит с точки зрения истинно человеческой сущности? Иметь или быть?
Лучшие представители западной интеллигенции не боялись ставить эти вопросы и давать ответы на вызовы времени. Почему этого не можем мы? Достанет ли нам мужества бросить вызов бездуховности, потребительству, продажности, омерзительному политиканству и отчуждению буржуазной цивилизации или мы погрязнем в этом болоте, царстве ложных идеалов?
«Они превращают верность в измену, любовь в ненависть, ненависть в любовь, добродетель в порок, порок в добродетель, раба в господина, господина в раба, глупость в ум, ум в глупость… Деньги осуществляют братание невозможностей…» (К. Маркс).
Имеющий богатство имеет и власть — в этом ли гармония Вселенной, идеал справедливого общества?