Терпение и выносливость в университете мерили часами в электричке. Немаги ухитрились сконструировать совершенно безумные поезда, в которых совершенно невозможно было находиться большую часть года. Окна у них открывались так, что при дожде или прохладной погоде ближайшие пассажиры гарантированно намокали или замерзали, а вентиляции не было совсем. Вот эти-то поезда и приняли за образец измывательства над всеми человеческими чувствами.

— Одно время мы пытались мерить терпение часами на подводной лодке, накладывая такую иллюзию, как будто вы последний человек на лодке, который ещё не потерял сознание от удушья, а всплыть нужно как можно позже ночью — чтобы не разбомбили вражеские бомбардировщики, — вещал ректор, который не упустил случая произнести красивые слова по случаю Испытания, — но оказалось, что подводная лодка не так тяжела, как электричка. На подводной лодке можно сесть и ждать, нет физической нагрузки! А в электричке страдаешь не только от удушья, но ещё и нужно стоять, поскольку падать некуда! Поэтому электричка — гораздо лучшее испытание, чем подводная лодка! А чтобы ситуация была как можно более приближенной к жизни, вы будете держать в руках тяжелые сумки.

Ректор разглагольствовал перед началом испытания, весь поток слушал его молча и искренне желал ему провалиться в самую глубокую преисподнюю со всеми его "самыми лучшими испытаниями". Потом студентов расставили у специально изготовленных для этого случая поручней и наложили иллюзию. А вот духота была самой настоящей.

Всё это Александр вспомнил за считанные секунды, сползая по стойке на пол.

— Час сорок три минуты, — услышал он рядом с собой голос профессора Марадея, голос был искажен кислородным аппаратом, — очень неплохо, поздравляю.

В следующую секунду его тело взмыло в воздух — маги — целители вытащили его из пещеры, усадили на кушетку в соседней пещере и наложили компресс. На скамеечках уже сидели Соколов, Майоров и большая часть потока. Появление Александра приветствовали дружным рёвом. Поздравления были приятны, но они не могли заглушить горечь предательства — там, в иллюзии, он пренебрёг долгом ради желания подышать… Это было стыдно и обидно. Судя по кислым физиям окружающих, они чувствовали то же.

После испытания полагался день отдыха, кроме того, рекомендовалось сразу перенестись на океанские острова. Александр решил подождать остальных. Ваулина появилась через пятнадцать минут, дольше всех продержалась тщедушная Дубровская — два двадцать пять. Её встретили аплодисментами. Целителям пришлось не только делать ей компресс, но и применять кое-что из реанимации. Когда её передали весёлой компании, она всё ещё покачивалась. Наталью подняли магией в воздух и, имитируя торжественную переноску на руках, с воплями "Да здравствует королева терпения!" потащили к порталу переноса. Так и перенеслись на острова.

На этот раз приход на остров почти всей компании "Летящего паровоза" не был вызван ни собранием, ни построением планов, впервые за всё время они просто отдыхали. Обнаружив в засаде агента "Изумруда", они долго хихикали. Рухнули на песок почти там же, где и вышли из портала, кое-как расстелили подстилки и принялись дышать. Через четверть часа появилась Земскова с компанией. Она прошла сразу туда, где валялись Веселов, Ваулина и другие третьекурсники. Расположившись рядом с Александром, она промурлыкала: "Двадцать три двадцать пять".

Все студенты вместо купальников теперь носили на себе облачка, парни — толстое облако в тридцать сантиметров вокруг бёдер, девушки — два тоненьких облачка вокруг груди и таза. Нюанс был в том, что неизвестный гений модифицировал стандартное заклинание "облака", и теперь тот, кто знал код, с которым накладывалось облако, мог видеть сквозь него. Код говорили только своим. Правила чести требовали, чтобы тот, кому сказал код, говорил свой в ответ.

"Двадцать один", — шепнул Александр Виктории. Краем глаза он увидел, что Виктория пальцами передаёт его код Ваулиной. Юмор был ещё и в том, что даже у тех, кто шифровался четырёхзначными цифрами, при известном трудолюбии можно было за часок — другой подобрать шифр. Некоторые эротоманы так и просиживали на пляже по несколько часов, перебирая шифры. Шестизначные шифры использовала только Дубровская. Парни редко использовали более двух цифр.

Вика опять обманула Александра. Под "облачком" у неё находилось другое действующее заклинание, которое позволяло видеть только силуэт, и не более того. Красиво и очень эротично… но и только.

"В отместку" Александр встал и начал показывать маленькое эротическое шоу — потягиваться и шевелить тазом (где-то он вычитал, что женщинам больше нравятся в мужчинах вид сзади, а не спереди). Земскова лениво смотрела, Ваулина едва кинула взгляд и пробормотала: "Аполлон, Аполлон. У тебя ракушка прилипла… нет, чуть ниже". "Чуть ниже" оказалось под облачком. Ракушка была микроскопической. Когда Александр улёгся на место, Ольга прошептала: "Тридцать один одиннадцать". Она была великолепна.

— Ты великолепна, — честно сказал Александр.

Ольга хмыкнула, Земскова поджала губки.

— Я как-то читала историю волшебных операций, оказывается, волшебники потратили очень много сил для того, чтобы заставить человечество носить трусы и панталоны. Очень долго не получалось, — вдруг сказала Ваулина.

— А зачем это было нужно? — удивилась Земскова.

— Борьба с перенаселением. Когда ляжки меньше трутся друг об друга, человек меньше возбуждается. Меньше секса, меньше детей. Особенно ночью — меньше случайных касаний простыней, меньше секса в полусне, когда у людей просто не успевает включиться сознание, подумать о противозачаточных средствах или о том, что больше детей не вытянуть. А вообще-то нижнее бельё очень вредное — трусы делят человека пополам, человек перестаёт считать себя цельным. Плюс собирают всякую гадость. По это причине в Древнем Риме штаны и вообще всё, что носилось на поясе, было запрещено. И штаны, и трусы.

— А как же они ходили? — удивился Майоров.

— В туниках — это такие длинные майки до колен, поверх наматывали длинное шерстяное полотно — вот тебе и тога, но не всегда. Правда, забавно подумать: идёт тебе навстречу человек, а ты сразу представляешь, как там у него всё болтается? — сказала Ольга и лукаво посмотрела на Майорова. Василий выглядел таким озадаченным, что все засмеялись.

— Так все и занимались… перекрёстным опылением. Вот волшебники и вынуждены были заняться этой проблемой, — подытожила Ваулина.

— Куда ни плюнь — попадешь в волшебную проблему, — философски заметил Александр.

— В общем они где-то правы. В облачке чувствуешь себя совсем иначе, чем в плавках. Может, в будущем, при наступлении Счастливого Будущего, издадим такой закон, чтобы отменить и трусы, и панталоны? — предложил Соколов.

— Точно! А плавки на пляже должны у мужиков будут держаться на подтяжках и коленях, — обрадовался возможности пошутить Майоров.

— Вот здорово будет с большой высоты прыгать, никогда о дно не стукнешься, плавки как парашют сработают. Главное — это чтобы подтяжки не порвались, — засмеялся Савёлкин, — тогда уж лучше в виде юбочки их делать.

— А я на днях присутствовала на одном обсуждении, там обсуждали устройство мира после войны. Долго всё обсуждали, было много споров, и пришли к очень странному решению — что после войны нужно увеличивать количество клерков, офисных работников и прочих непроизводящих людей, — внезапно сказал Виктория Земскова. Все удивлённо уставились на неё — уж что не было характерным для Виктории, так это внимание к глобальным процессам.

— А какие были варианты? — спросил Александр просто для того, чтобы нарушить тишину.

— Говорили, что можно всё хозяйство разбить на маленькие производства, и тогда будет много пролетариата и много мелких хозяйчиков, такой способ организации выгоднее тем, что всё дешевле — и управление, и здания, и легче вскрывать разные злоупотребления. Но решили всё-таки развивать такие структуры, когда небольшое количество рабочих работает на высокопроизводительном оборудовании, а над ними висят многочисленные уровни разных организаторов и бюрократов.