— Не могли бы вы говорить конкретнее, герр Саундерс?

— К несчастью, я не могу рассказать вам больше того, что уже сказал. Мне очень жаль, но, пожалуйста, поверьте, когда я говорю, что дело имеет огромную важность. Может, даже от него зависит судьба человечества. — Американец смущенно улыбнулся. — К сожалению, я могу вам рассказать очень мало. Во время Второй мировой войны в Дахау произошло какое-то странное событие. Может, о нем знал кто-то из узников лагеря, может, это было маленькое происшествие, которое осталось незамеченным, а может, это была тайна, о которой знали несколько человек. Я пока не знаю, что это было, но в нем участвовали двое русских узников. У меня есть их фамилии. Я приехал в Вену, чтобы с вашей помощью узнать, что же тогда случилось.

Эгон Шнейдер молчал. Саундерс встревоженно посмотрел на него. В поведении старого друга было что-то таинственное. Привычное чувство юмора куда-то исчезло, и сейчас он с нескрываемым беспокойством слушал гостя.

— Как звали тех двоих людей? — наконец спросил австриец.

— Степан Драгунский и Аркадий Слободин. — Саундерс был уверен, что Шнейдер ничего не знает об убийствах. В газетах не было ни слова об убийстве Слободина, а об убийстве Стивена Драгнера написал только майамский «Геральд».

— Неужели от этого дела зависит судьба человечества? — равнодушно уточнил Шнейдер.

Саундерс постарался избежать ответа на этот вопрос.

— Может, я немного преувеличил, когда сказал это, — осторожно ответил он.

Шнейдер записал имена и фамилии и пожал плечами.

— К сожалению, сейчас я ничем не могу вам помочь. Как вы знаете, дома у меня хранятся только личные дела военных преступников. А вам нужны дела заключенных, чтобы узнать, в каком бараке они находились. Только так можно попытаться найти какое-нибудь странное происшествие. Как только мы узнаем номер барака, то вернемся сюда и посмотрим, что у меня есть. Информация по Дахау довольно полная. Кажется, я почти ничего не упустил.

— Неужели у вас дома нет материалов по заключенным?

Шнейдер улыбнулся.

— Дорогой друг, я лично собирал после войны дела на заключенных Дахау, но в архиве сотни тысяч имен. Вы, наверное, даже не догадываетесь, сколько людей прошли через эту «фабрику смерти», когда она работала на полную мощность. Не беспокойтесь, вам не придется куда-то ехать. Архивы находятся здесь, в Вене. У меня нет дома места, поэтому они хранятся в металлических шкафах в огромной комнате, которую мне выделили в старом Ратхаусе. — Он добавил с горечью: — Это было еще тогда, когда я оставался persona grata[5] и когда власти считали, что я работаю не только на благо австрийского народа, но и всего человечества… В общем, личные дела узников Дахау существуют и находятся в подвале Ратхауса. Если хотите, мы можем поехать туда завтра утром.

Эгон Шнейдер проводил гостя из Америки до передней двери. После того, как американец скрылся в темноте, вернулся в кабинет, взял с полки, висящей над рабочим столом, тонкую папку и открыл. Прочитав несколько раз содержимое папки, Эгон встал и начал задумчиво ходить по кабинету. Потом подошел к открытому окну и замер, глядя в темноту. Через несколько минут Эгон Шнейдер принял решение, повернулся и подошел к столу. Снял трубку телефона, назвал телефонистке номер и принялся ждать.

— Я набрала ваш номер, сэр, — произнес равнодушный голос. — Ждите ответа.

Но трубку на другом конце так никто и не снял.

На следующее утро Джефф Саундерс и Эгон Шнейдер спустились в подвал Ратхауса. Шнейдер вытащил из кармана спички и собирался зажечь одну, когда впустивший их смотритель щелкнул выключателем. В просторной комнате с низким потолком и легким запахом сырости загорелся ослепительно яркий свет.

— Видите, герр Шнейдер, — улыбнулся смотритель, — мы провели электричество. Раз уж вы так часто приходите сюда, теперь будете работать при ярком свете. Эти тусклые газовые лампы только зрение портят.

Он забрал с металлического стола, стоящего посреди комнаты, две лампы и направился к двери.

— Большое спасибо, — поблагодарил Шнейдер.

Саундерс внимательно наблюдал за австрийцем. И снова его, как вчера вечером, встревожило непонятное напряжение Шнейдера. У Эгона был усталый вид, они почти не разговаривали сегодня.

— Вот эти архивы, — сказал Шнейдер.

Старые металлические шкафы с облупившейся зеленой краской выстроились вдоль стен. К каждому была приклеена буква алфавита.

Не сняв шляпы и не расстегнув застегнутого до самого верха плаща, Эгон Шнейдер двинулся к шкафу, стоящему напротив двери, и быстро просмотрел карточки. Потом вытащил один ящик и начал ловко перебирать содержимое.

— Вот то, что нужно. Я нашел одного из ваших русских. — И австриец прочитал: — «Драгунский Степан, номер КГ/435627. Страна: СССР. Матрос, Балтийский флот. Служил на эскадренном миноносце „Свердловск“, потоплен в июне 1942 года немецкой подводной лодкой в Финском заливе у берегов Эстонии. В 1942 году отправлен в Дахау, где и оставался до самого освобождения лагеря 15 апреля 1945 года. До мая 1944-го находился в бараке № 7, с мая 1944-го и по день освобождения — в бараке № 13. После освобождения лагеря американскими войсками и курса реабилитации отказался возвращаться на родину и попал в лагерь для перемещенных лиц поблизости от Тарвизио, Италия».

Это все, что у меня есть по Драгунскому, — сказал Шнейдер. — К сожалению, информация только по июль 1946 года.

Саундерс разочарованно покачал головой. Шнейдер быстро подошел к другому шкафу и достал ящик.

— Саб… Сед… Слободин. Вот, нашел. «Слободин Аркадий, КГ/752698. СССР. Военнослужащий, старшина 37-й армии. Попал в плен под Киевом в сентябре 1941 года. Помещен в лагерь для военнопленных в Катовице, потом переведен в Лейпциг…» — Шнейдер поднял голову и сказал: — Список длинный. Хотите, чтобы я перечислил все лагеря, в которых он побывал?

— Пока не надо, — покачал головой Саундерс. — Если у меня будет время, я сам прочитаю.

Австриец кивнул и продолжил читать:

— «В сентябре 1944 года переведен в Дахау, в барак № 13».

Джефф Саундерс вздрогнул.

— Барак № 13! Оба находились в бараке № 13!

Шнейдер пожал плечами и вернулся к чтению:

— «После освобождения лагеря, 15 апреля 1945 года, захотел вернуться в СССР. Реабилитационный курс затянулся надолго. В Россию вернулся через Польшу на поезде Красного Креста». Это все, больше по Слободину у меня ничего нет.

— Оба сидели в 13 бараке, — взволнованно повторил Саундерс. — Причем в одно и то же время. С сентября 44-го и по апрель 45-го. У вас есть материалы по этому бараку за последние полгода?

— Да. — Эгон Шнейдер подошел к трем небольшим шкафам, стоящим в дальнем углу комнаты. На ящиках вместо букв были приклеены номера.

— У меня есть копии этих папок… у каждого барака есть своя папка… дома, — объяснил Шнейдер. — Но будет лучше просмотреть их здесь. Можно найти имена и других заключенных.

Не переставая рассказывать, он доставал ящик за ящиком. Наконец в самом нижнем ящике нашел толстую папку, которую и положил на стол. На обложке было написано красными чернилами: «Барак № 13, Дахау».

— Как у вас с немецким? — поинтересовался австриец, листая пожелтевшие от времени страницы.

Саундерс вздохнул.

— Говорю довольно бегло, а вот с чтением проблемы.

— Так я и думал…

Шнейдер опустил голову и продолжил перебирать бумаги в папке. Саундерс с трудом на колченогом стуле, который грозил в любую секунду развалиться под его весом, достал пачку панателл и закурил. Он знал, что Шнейдер любил работать в тишине и терпеть не мог, когда ему заглядывают через плечо.

Австриец закончил просматривать содержимое папки с поразительной скоростью.

— Большая часть документов не представляет никакого интереса. 13-й барак был небольшим деревянным строением с деревянными койками. В других бараках размещалось по пятьсот заключенных в то время, как в 13-м — только около пятидесяти… правда, так мало их было только поначалу. Все узники были немцами: коммунисты, социалисты, католики, либералы. Все политические заключенные. К середине 42-го года в 13-й барак стали сажать и французов, участников Сопротивления. К маю 44-го немцев почти не осталось немцев. Большинство из них были казнены или просто умерли от голода и болезней. Несколько человек перевели в другие лагеря. С весны 44-го фашисты начали сажать в этот барак военнопленных. К горстке французов добавили много русских и поляков. Вскоре в 13-м бараке было двести пятьдесят человек. Можете себе представить, в каких ужасных условиях они жили. — Шнейдер задумался на пару секунд, потом продолжил: — Уверен, немцы сажали русских и поляков в один барак специально. Они знали, что русские и поляки не переносят друг друга. Наверное, надеялись, что заключенные перебьют друг друга. По моим сведениям, за 13-й барак отвечал один из самых жестоких палачей Дахау, штурмфюрер СС, Иоаким Мюллер. Настоящее чудовище… заключенные прозвали его «Сатана». Мюллер как в воду канул сразу после войны, и мы потеряли его след. Наверное, живет где-нибудь сейчас в красивом маленьком домике, владеет страховым агентством, а в свободное время возглавляет местное общество по защите животных.