А щенок без хозяина…

Вот такой-то щенок в один осенний день и сидел около старого тополя на перекрестке двух улиц. Он был беленький, черные только два глаза, нос и комок грязи на боку.

Переднюю левую лапку он держал на весу: мальчишка на соседней улице запустил камнем из рогатки. Было очень больно и очень страшно. Его добрые темные глаза так и ловили взгляды прохожих: ему до смерти был нужен хозяин. Но в такой противный дождливый день маленький голодный щенок никому не был нужен. И прохожие шли и шли мимо, мокрые и сердитые, а щенка около старого тополя все сильнее била мучительная дрожь от холода и страха.

Вдруг его унылый взгляд оживился: по тротуару, опираясь на костыль, шел мальчик, тоже маленький- и беленький, с темными ласковыми глазами. Мальчик, но щенок сразу разобрался: у этого нет рогатки в кармане. Он приподнялся навстречу ему и робко вильнул кудрявым обрубком хвоста. «Послушай, ты не видишь, что очень годишься мне в хозяева?»— говорили его глаза, лапки, хвостик и вопросительно поднятый нос.

Мальчик остановился, опираясь на костыль.

— Ты чей такой песик? — ласково спросил он, нагибаясь.

«Твой! Твой! И мне есть хочется!» — ответил щенок глазами и хвостом. Он чуть поколебался и вдруг, подскочив, лизнул мальчика розовым язычком в подбородок.

Мальчик покраснел от удовольствия и опустился на колени..

— Ах ты, малыш! — проговорил он, торопливо шаря в кармане. — Погоди, вот, вот нашел!

Он вытащил кусочек булки и протянул его щенку. Нет, может быть, не протянул? Куда же он подевался?

«Ах, ведь кусочек был такой маленький, просто сам съелся. Дай еще, пожалуйста!»

Мальчик весело смеялся. Они великолепно понимали друг Друга.

— Нет больше, вот досада! Дома найдется. Пойдешь со мной домой?

Домой? Ой, как он ждал этого слова, как ждал! Кудрявый обрубок хвоста взвился кверху.

«Домой! Пожалуйста! Только скорее!»

И щенок, торопясь и подплясывая, выбежал на середину тротуара. Голова его гордо поднялась, кудрявые ушки и мохнатые усы встопорщились. Пусть кто-нибудь теперь посмеет сказать, что у него нет хозяина! Ведь он идет Домой!

Мальчик торопился, почти бежал, изо всех сил налегая на костыль.

— Куда ты, как тебя, песик? Налево, дружок. Еще налево! Сюда.

Щенок все великолепно понимал. Он останавливался на каждом перекрестке, весь напряженный, внимательный.

Куда? Налево? Готово. А теперь куда? И, подбегая к мальчику, весело кружился около него и мазал лапками его серое пальтишко.

Мальчик почти забыл о хромой ноге. Он весь горел от радости. Вот так находка! Какой песик! И главное, какой понятливый. И главное, какой хорошенький! И главное…

Но тут они подошли к дому. А для щенка это было самое главное.

Однако перед желтой дверью со стеклами он вдруг оробел и оглянулся на мальчика. Дом, наверное. Только не тот ведь…

— Боишься? — весело спросил мальчик и, наклонившись, одной рукой подхватил щенка под мышку.

— Эй, кто-нибудь, Шура, Лена, откройте! Что я принес!

Два детских носа сразу приплюснулись к стеклу.

— Что? Собака! Ой, да какая!

Дверь заметалась на крючке, от радости сразу не сообразишь, как она открывается.

Но наконец сообразили, и тут Щенок по-настоящему струсил: визг поднялся радостный, но какой громкий!

Дальше щенка втащили в дом — в его дом! — гладили и, кажется, целовали. Дальше… О, перед ним оказалась та самая чашка с дымящимся супом, о какой он так мечтал возле старого мокрого тополя.

В переднюю набралось столько детворы, сколько она могла вместить. Дальние лезли на плечи ближних, ближние, сидя на корточках около чашки с супом, восторге смотрели, как щенок, давясь и захлебываясь, поспешно с ним расправлялся.

— Назовем-то как? — озабоченно спросил рыжий Сергушок и осторожно потрогал хвостик. — Смотрите, ребята, а хвост точно пуговица и весь в кудряшках.

— Точно пумпон, — важно прибавила тоненькая стриженая Люба и радостно воскликнула: — Так и назовем — Пумпон, значит, Пум!

Нет, неправильно! Помпон, значит Пом, — вмещалась еще одна девочка, но ее уже не слушали.

Верно, верно, Пум! — кричали восторженные голоса.

А Пум, покончив с обедом, усиленно вилял кудрявой пуговичкой и доверчиво оглядывал веселую толпу.

Конечно, тут было много и мальчиков, но жизнь уже научила щенка разбираться в людях: это все были друзья. А привел его сюда самый лучший друг. И, подойдя к хромому мальчику, он прижался к нему и ласково заглянул в глаза.

Знает его! — послышались восхищенные голоса. — Петька, где ты нашел такого?

Сам нашелся, — с гордостью отвечал хромой мальчик. — Только поглядел на него, а он и пристал. Наш теперь будет.

И он ласково потрепал кудрявую шерстку.

— А Анна Васильевна что скажет? — озабоченно покачал головой Сергушок. — Если не позволит?

Петя вспыхнул, даже уши покраснели, и сразу побледнел так же сильно.

— Не позволит? — повторил он упавшим голосом. — Не может быть. Она добрая ведь, сам знаешь, мы ей объясним. Пум, иди. Вот сюда!

Пуму не нужно было долго объяснять. Он навострил ушки и, весело взмахнув кудряшками, кинулся из передней в спальню, как ему показали.

Однако, оказывается, без затруднений и тут не проживешь. Дверь в спальню загораживало первое препятствие: оно было рыжее, лохматое, с яркими зелеными глазами и пушистым хвостом. Сразу было видно: спальня — это дом. Его дом. И никаких щенков в свой дом оно впускать не собирается.

«Мяяаау», — сказало чудовище и встопорщилось еще больше.

— Васька! — охнула Люба и попятилась. — Он Пумку сейчас…

Но кудрявая пуговичка Пума уже взвилась кверху.

«Ты бы отошел в сторонку», — сдержанно посоветовал он (по-собачьи это было сказано так: ррруу!).

«Убирайся, пока цел!» (Мяааа!) — взвизгнуло чудовище и стало боком так, чтобы был виден страшный растопорщенный его рыжий хвост.

«Я еще не дерусь», — тоном выше ответил Пум и маленьким шажком выступил вперед.

«А я дерусь», — завопил рыжий и с размаху стукнул лапой по- Пумкиному черному носику.

«Ну так держись!» — рявкнул Пум, и дальше, все закружилось в сумасшедшем танце. Белое налетело на рыжее. Потом рыжее оказалось на столе и столкнуло графин. Потом белое тоже взлетело на стол и смахнуло пару стаканов. Потом оба клубком пролетели по кроватям и стянули на пол подушку. Наконец две молнии, рыжая и белая, пронеслись в столовую, смели со стола чашку и тарелку и лишь тогда разделились.

Рыжее оказалось на шкафу. Оно фыркало, плевалось и ужасно кричало:

«Поди сюдааа, поди сюдааа! Я тебе дааам!»

«Дай, пожалуйста! — приглашал белый кудряш и танцевал около шкафа. — Ррррыжую шерррсть вы-деррру!»

Анну Васильевну не нужно было приглашать. Она сама прибежала на крики, на звон посуды и в ужасе топталась около стола.

Это что же такое? — спрашивала она. — Откуда оно взялось?

Это Пум, Анна Васильевна, — умоляющим голосом объяснял Петя, ползая по полу и собирая черепки. — Он такой смирненький, такой славненький…

— Вижу, вижу, — отвечала Анна Васильевна, — сразу видно — смирненький. Да откуда вы эту беду притащили?

— Сам прибежал! — хором отвечали дети. — За Петькой. А это все Васька виноват, он первый, лапой!

— И график он разбил, — крикнула толстенькая Валя и спешно растолкала ребят. — Я сама видела. И на стол Пум вовсе не сам прыгнул. Он только Ваську за хвост держал и за хвостом на стол втащился. Все Васька, Васька виноват!

«Мяааууу, — отозвался Васька, нагибаясь со шкафа. — Мяааа, ффф!»

Но Пум на него и не оглянулся. Он подбежал к Анне Васильевне и весело ткнул ее носиком в юбку.

— Ну и пес! — смягчилась она. — Шерсть-то, как у барашка. Подбирайте, ребята, черепки, после видно будет…

Но ребята уже и сейчас увидели все, что требовалось.

— Анна-то Васильна сразу до чего Пумку полюбила, — тихонько сказала Люба, подметая черепки, и толстенькая Валя с ней согласилась. Анна Васильевна услышала и отвернулась, скрывая улыбку: и как это ребята рассмотреть успели!