Старуха, согнутая вдвое под вязанкой хвороста, шла по тропе к седловине холма. Когда она поравнялась с Мередитом, тот приветствовал ее на чистом итальянском языке, выученном в Риме. Она взглянула на священника подслеповатыми глазами и прошла мимо, не произнеся ни слова.

Блейз Мередит постоял, глядя ей вслед, затем повернулся к долине. Внезапно он почувствовал неимоверную усталость И страх перед поездкой в Джимелло Миноре.

Анна-Луиза де Санктис проснулась после сиесты в подавленном настроении, а когда вспомнила, что к обеду придет Мейер, совсем загрустила. Письмо от епископа, переданное посыльным, довершило дело. Графиня просто кипела от злости. По какому праву все эти люди лезли в ее личную жизнь. Уж лучше скука, чем те затраты нервной энергии, которых потребует длительное общение с заезжим священником.

За чаем Николас Блэк заметил, что Анна-Луиза вне себя, и тут же нашел выход из положения.

– Вы устали, дорогая, – сочувственно начал он. – Наверное, дело в жаре – у вас весенняя лихорадка. Позвольте мне развлечь вас.

– Я была бы рада, если б вам это удалось.

– Так вы разрешаете?

– Как же вы собираетесь развлекать меня? Сегодня обед с Мейером, а завтра приезжает этот священник, – ее голос переполняла прямо-таки детская обида. – Как бы я хотела, чтобы они оставили меня в покое.

– У вас есть я, дорогая, – мягко напомнил Блэк. – Я буду отвлекать их. Не позволю им докучать вам. А теперь, давайте-ка помассирую вам лицо и помогу сделать прическу к обеду.

Графиня мгновенно повеселела:

– Отлично, Ники! Этого мне и недоставало. Я чувствую себя старой каргой.

– И напрасно, дорогая! Но новые шляпа и прическа – лучшее лекарство от мигрени. Где мы этим займемся?

Анна-Луиза на мгновение задумалась.

– Я думаю, более всего нам подойдет спальня. Там у меня есть все необходимое.

– Так пойдемте! Не будем терять времени. Дайте мне час, и я превращу вас в ослепительную красавицу.

Блэк галантно взял Анну-Луизу под руку и повел к лестнице на второй этаж, где находилась спальня, похохатывая в душе над столь легкой победой. Если у графини и были секреты, то там он вызнает их быстрее, чем где бы то ни было, и залогом тому – выдержка, терпение и мастерство его крепких, но нежных пальцев.

Когда за ними закрылась дверь, он помог графине снять платье, укрыл пеньюаром и усадил в кресло перед туалетным столиком, на котором выстроились ряды хрустальных флаконов с кремами, лосьонами, румянами… Она послушно выполняла все указания художника, сопровождая их похотливым замечаниям, подчеркивающими интимность предстоящего занятия. Блэк улыбался и не прерывал ее щебетания. Хамелеон по натуре, он умел приспосабливаться к любым условиям, даже если его планы и мысли не имели с ними ничего общего. В данный момент он стал parricchiero – доверенным лицом дамы, которому говорилось даже то, что скрывалось от любовников. И от него ждали скабрезных историй, слушая которые дама могла не краснеть, поскольку рассказчик не требовал от нее притворной скромности.

Графиня откинула голову, Блэк стер косметику с ее лица, тщательно смазал кожу кремом и начал массировать, вверх от шеи и уголков рта. Анна-Луиза застыла было в напряжении, но быстро расслабилась от ритмичных, гипнотизирующих движений. Скоро Блэк почувствовал, как нарастает в ней сексуальное желание, и довольно улыбнулся, ибо сам оставался холоден, как лед. Потом он заговорил:

– У вас изумительная кожа, дорогая, упругая, как у девушки. У некоторых женщин она быстро становится дряблой. Вы – счастливица… как Нинон де Ленкло, которая хранила секрет вечной молодости… Это странная история. Когда Нинон еще блистала в Париже, в шестьдесят лет, ее сын приехал к ней, не подозревая, что это его мать. Он влюбился и покончил с собой, узнав правду… – Блэк хохотнул. – Вам повезло, сыновей у вас нет.

Анна-Луиза вздохнула:

– Я всегда хотела иметь детей, Ники. Но… возможно, и хорошо, что у меня их не было.

– Еще же не поздно, не так ли?

Тут графиня рассмеялась:

– Но ведь кто-то должен мне помочь.

– Я частенько задавался вопросом, почему вы вновь не вышли замуж? Почему такая очаровательная женщина прячется в калабрийском захолустье? Вы не бедны. И можете жить, где пожелаете – в Лондоне, Риме, Париже…

– Я побывала там, Ники. И все еще езжу в Рим, вам это известно. Но мой дом здесь. И я всегда возвращаюсь сюда.

– Вы не ответили на мой вопрос, дорогая. – Массируя щеки и сетку едва заметных морщин у глаз, Блэк ощутил, как графиня вся подобралась в поисках приемлемого ответа.

– Я была замужем, Ники. Влюблялась. У меня были любовники, мне предлагали руку и сердце. Но никто из претендентов мне не подошел. Как видите, все очень просто.

Но уж Блэк-то знал, что простотой тут и не пахло. Графиня хранила больше секретов, чем любая из знакомых ему женщин, и не собиралась выкладывать на стол все карты.

– Вы тоже не женились, дорогой, – продолжала она. – Почему?

– А зачем мне семейная жизнь? – весело воскликнул Блэк. – Мне удавалось получать все, что требовалось, и без свадебной церемонии.

– Знаем мы вас, беспутных холостяков.

– Без них не было бы и веселых вдов, дорогая, только раздраженные дамочки с аристократическими манерами. Раздраженные по причине неудовлетворенности.

– А вы когда-нибудь испытывали неудовлетворенность, Ники?

Он не оставил без внимания новую нотку в ее голосе: «Какое, однако, влияние оказывало на женщин это слово! Как легко переходили они на фрейдистский жаргон, словно он давал ответ на главную загадку Вселенной. Они испытывают неудовлетворенность. Я тоже, но, будь я проклят, если дам знать ей об этом».

– Какой мужчина способен подумать об этом в вашем присутствии, дорогая?

Как бы в благодарность за комплимент, графиня взяла его руку, сальную от крема, поднесла к губам, а затем, без предупреждения, положила себе на грудь. Блэк этого не ожидал и резко отдернул руку.

– Не делайте этого!

К его изумлению, Анна-Луиза расхохоталась:

– Бедный Ники! Или вы думали, что я этого не знаю?

– Не понимаю, о чем вы говорите! – его голос дрожал от возмущения, графиня же продолжала смеяться.

– О том, что вы другой. Что женщины вас не интересуют. Что вы без ума от юного Паоло Сандуцци. Это правда, не так ли?

Блэк едва не заплакал от бессильной злости. Он стоял с полотенцем в руках, не отрывая взгляда от золоченого амурчика на потолке. Графиня взяла его за руку. Смех исчез, заговорила она с искренней заботой:

– Не нужно сердиться, Ники. От меня у вас не должно быть секретов!

Блэк вырвал руку.

– Это не секрет, Анна. Мне нравится мальчик. Я думаю, что могу многое для него сделать. Я хотел бы увезти Паоло из деревни и помочь определиться в жизни. Знает Бог, денег у меня немного, но на него я готов потратить все, до последнего пенни.

– А что бы вы хотели получить взамен? – не без иронии спросила графиня.

Ответ его переполняло оскорбленное достоинство:

– Ничего. Абсолютно ничего. Но я и не жду, что вы мне поверите.

Долго смотрела она на художника ярко сверкающими глазами:

– Я верю вам, Ники. И думаю, что смогу помочь заполучить его.

Блэк пристально взглянул на Анну, пытаясь разгадать мысли, скрытые улыбкой.

– На то у меня есть причины, Ники. Но я говорю серьезно. Вы поможете мне с этим священником, а я вам – с Паоло Сандуцци. Как вам такая сделка?

– Я согласен, дорогая.

Он наклонился, благодарно поцеловал ей руку, а она взъерошила его редеющие волосы.

Каждый знал, что это союз интересов. Но даже враги улыбаются друг другу, садясь за стол переговоров. Так что доктор Альдо Мейер, прибыв на обед, нашел сияющую графиню и Николаса Блэка, покорного, как паж на службе у любимой госпожи.

Мейер устал, идти на виллу ему не хотелось. День он провел с кузнецом Мартино, ожидая второго и, возможно, смертельного удара, который вполне мог последовать за первым. Уже начало смеркаться, когда Мейер решил, что пора перенести пациента домой, а потом ему пришлось выслушать причитания жены кузнеца, которая наконец-то осознала, в сколь критическом положении оказалась вся семья. И не оставалось ничего другого, как давать заверения, поручиться за которые он не мог: что болезнь продлится недолго, что кто-нибудь, возможно, сама графиня, позаботится, чтобы дети были сыты, что он сам добьется материальной помощи от властей и постарается найти человека для работы в кузнице, который будет отдавать им значительную часть заработанного.