…Мейер смеется надо мной. Указывает, что толку от моих добрых дел – чуть. Больные умрут, а голодные завтра оголодают вновь. И тем не менее Мейер сам инстинктивно делает то же самое. Почему? Такие, как Мейер, сомневаются в существовании Бога и, следовательно, сомневаются во всем, кроме рациональных отношений между людьми. И все же я вижу, что Мейер отдает себя всего, без остатка. Человек, творящий добро, пребывая в сомнении, должен обладать большими достоинствами, чем тот, кто защищен верой…

…Нина говорит мне, что я худею. Я мало ем, мало сплю и молюсь допоздна. Я стараюсь объяснить, как пропадает потребность в еде и сне по мере того, как человек проникается близостью к Богу. Вроде бы она понимает это лучше, когда я привожу сравнение с ней: у нее слабеет плотское желание, потому что в ее чреве растет ребенок… Я спрашиваю: как быть со свадьбой? Телом мы теперь врозь, но близки сердцем и душой. Но у меня предчувствие, что я не смогу держать под контролем уготованное мне, и по этой причине свадьба может оказаться несправедливостью по отношению к Нине. Жестокой несправедливостью. Я готов сделать то, что необходимо. Я уже сказал ей, что она имеет право решать, но мне кажется, что пока лучше подождать… Я столько получил за последние месяцы – любовь, счастье, душевное утешение. За все это мне придется платить. Я еще не знаю, какую плату запросят у меня. Я молюсь и стараюсь подготовиться…

…Отец Ансельмо тревожит меня. Я поссорился с ним и сожалею об этом. Злость ничего не решает. Я должен понимать, что священник – такой же человек, принявший церковный сан. Профессия священника не зависит от индивидуальных достоинств отца Ансельмо. Он несет свой крест, груз одной ошибки, многократно возросший от ее последствий. Но даже в грехе есть элемент любви, то есть добра, который я знаю, нельзя презирать. Обет безбрачия священников установлен издревле, но не является атрибутом веры. Обет безбрачия имеет свои положительные стороны, но нельзя судить слишком жестоко, когда человек не выдерживает возложенной на него ноши. Некоторым нищета открывает дорогу к святости. Других толкает к осуждению на вечные муки. Если б я смог поговорить с отцом Ансельмо как друг… Но это другая проблема, стоящая перед священником. Он привык направлять верующих, но не принимать от них совета. Это недостаток всей системы…

…Сегодня я встретил человека, называющего себя Иль Лупо. Странно, как быстро и легко мы поняли друг друга! Я верю в Бога. Он верит, что Бога нет. Однако последствия каждой веры одинаково суровы и неизбежны. Он честен в том, во что верит. Он полагает, что я также честен в своей вере. Он знает, что наше сосуществование невозможно. Один должен уничтожить второго. Он – король в этом мире, ему дана власть над жизнью и смертью. Что я могу противопоставить ему? Христос сказал, что его царствие – не этот мир. Я могу поднять на борьбу крестьян, Могу организовать сопротивление отряду Иль Лупо. Но ради чего? Братоубийство не есть христианство. Из пуль не вырастет любовь… Иль Лупо хотел бы, чтобы я спорил и сопротивлялся. Я не должен спорить. Я должен принять то, что мне выпадет. Но я боюсь за Мейера. Он слишком мягок для такого окружения. Я должен постараться показать ему то, что увидел сам. Потом он будет страдать. Груз сомнений тяжел для честного человека…

…У меня есть сын, и мальчик слеп. Горе Нины камнем висит на мне. Теперь я понимаю, как легко впасть в ересь, ибо нет сил смотреть на боль и зло, проявляющиеся в создании, единственным творцом которого является всемогущий Бог. Черное для меня время. Словно вновь окружила меня тьма, и в отчаянии я молюсь и приникаю к Отцу нашему, говоря: «Я не могу понять, но я верую! Помоги мне не отступиться!..»

…Если вера может сдвинуть горы, она может сделать зрячими слепые глаза. Если Бог того пожелает. Но как мне узнать: чего Он желает? Заговори со мной, о Боже, ради спасения Твоего сына… Амен…

Записи продолжались, и Блейз Мередит внимательно прочитал их до конца. Налицо полное соответствие с догматами веры, соответствие разума, сердца, воли. И капитуляция, когда человек отказывается от любой материальной поддержки, надеясь лишь на веру, надежду, любовь, отдавая себя в руки, сотворившие его.

На последней странице Джакомо Нероне написал свой некролог: «…Если после моей смерти кто-либо прочтет написанное мною, пусть знает он обо мне:

Я родился в вере, я потерял ее, но рука Господа вернула меня назад.

Все мои дела побуждены Им. Моей заслуги в них нет.

Я любил женщину и стал отцом сына, и я люблю, и буду любить их вечно.

Тех, кому я причинил боль, умоляю простить меня.

На тех, кто убил меня, я укажу Богу, как на братьев, которых любил.

Те, кто забудет меня, поступят хорошо. Те, кто помнит меня, я прошу молиться за душу

Джакомо Нероне, который умер,

веря в Господа

нашего».

Блейз Мередит опустил пожелтевший лист на покрывало, откинулся на подушку и устало закрыл глаза. Теперь он со всей определенностью знал, что его поиски подошли к концу. Он заглянул в жизнь человека, и она легла перед ним, как длинная, извивающаяся река, текущая к морю. Он заглянул в душу человека и увидел, как она росла, словно дерево, от черноты земли к сияющему в небе солнцу.

Он увидел плоды этого дерева: мудрость и любовь Нины Сандуцци, человечность Альдо Мейера, неохотное раскаяние отца Ансельмо. Хорошие плоды, благословлённые Богом. Но не все они еще вызрели. Некоторые могли засохнуть на ветви, другие упасть зелеными и сгнить по недосмотру садовника. А садовник-то он, Блейз Мередит.

Он начал молиться за Анну де Санктис, Паоло Сандуцци и Николаса Блэка, которые ушли в ту же пустыню, по которой блуждал Джакомо Нероне. Но прежде чем он успел закончить молитву, боль скрутила его, в горле заклокотала кровь и желчь.

Много позже, ослабевший, с кружащейся головой, он дотащился до письменного стола и дрожащей рукой начал писать:

«Господин мой епископ!

Я тяжело болен и опасаюсь, что умру прежде, чем успею составить полный отчет о результатах моего расследования. Несмотря на прогнозы специалистов, я чувствую, что жизнь покидает меня, и меня печалит мысль о том, как мало мне осталось времени. Я, однако, хочу, чтобы Ваша светлость знали, что я смирился перед Богом, как вы и ожидали, и смерть уже не пугает меня.

Первым делом позвольте сообщить Вам, что я выяснил. Я более чем уверен, что свидетельские показания тех, кто лично знал Джакомо Нероие, и обнаруженные мною его записи ясно указывают, что он был верным слугой Господа и умер в вере, приняв мученическую смерть. Что решит суд – вопрос другой, возможно, не все доказательства будут признаны каноническим законом, но перст божий указал на Джакомо Нероне, и исходившая от него благодать все еще живет в знавших его людях.

Главными свидетелями Вашей светлости станут доктор Альдо Мейер и Нина Сандуцци. Показаниями последней засвидетельствовано исцеление, которое может считаться чудесным, хотя определенные сомнения у меня остаются. Записи Джакомо Нероне, которые я посылаю Вам вместе с письмом, несомненно, подлинные и, с моей точки зрения, являются веским подтверждением героической святости их автора.

Признаюсь Вам, Ваша светлость, что на текущий момент меня более заботит не порученное мне дело о приобщении к лику блаженных, но состояние души некоих жителей Джимелло Миноре.

Я переговорил с отцом Ансельмо и взял на себя смелость объявить ему, что Ваша светлость примите его раскаяние, если он отселит Розу Бензони в другую комнату его же дома. Мне жаль отца Ансельмо. Для него, нищего и довольно невежественного человека, все упирается в деньги и обеспеченную старость. Я обещал ему сто тысяч лир из моего наследства и дал денег, чтобы он купил кровать и все необходимое для отселения Розы в отдельную комнату. Похоже, я не успею оформить требуемые документы. Могу я рассчитывать, что Ваша светлость уладите все формальности? Мысль о том, что я подведу отца Ансельмо, непереносима для меня.