— Только в пятницу.

Страшная мысль пришла ему в голову.

— А деньги?

— Она взяла.

— А если ты теперь только ее и видела со своими деньгами?

Она повернулась к нему с легкой усмешкой.

— Тогда тебе придется сказать отцу, что плату за экзамены опять повысили, верно?

У него не было особого желания развивать эту мысль, ведь ему еще предстояло изобрести убедительную ложь, чтобы отчитаться перед отцом за тридцать фунтов, которые вдруг ни с того ни с сего понадобились ему.

— Какая хоть она из себя? — спросил он. По голосу за дверью в тот вечер, когда он безуспешно пытался проникнуть в таинственный дом, можно было представить старую неопрятную ведьму, беззубую, со сморщенными, трясущимися руками.

— Вполне симпатичная, — безразличным тоном ответила Триш.

— Я не о том. Как она выглядит?

— Как выглядит? — Триш попыталась сосредоточиться. — Ну, она… скорее, пожилая.

— Старая, что ли?

— Нет, зачем же… — Она покачала головой. — Просто пожилая. Ну, что-то около пятидесяти, я думаю. Волосы подцвечивает синькой, — оживилась Триш. — А в остальном она вполне ничего.

— Ну, она хоть производит впечатление человека знающего?

— Трудно сказать… — Триш произнесла это совсем тоненьким голоском.

Сейчас он молил всех святых о том, чтобы эта женщина, подцвеченные у нее волосы или нет, знала свое дело. Он снова посмотрел на часы — наверно, в десятый раз за последние пять минут. Триш отсутствует в общей сложности уже больше десяти минут, почти четверть часа. Что-то на этот раз все-таки происходит. Не может быть, чтобы снова была лишь ложная тревога.

Он услышал шаги по тротуару и посмотрел в заднее зеркальце. Яркий свет витрины высветил фигуру в форме, блеснули начищенные пуговицы, белый ремень, кобура на поясе. Полисмен! Господи боже мой!

Деон замер от страха, сидел, вцепившись в рулевое колесо, а констебль не спеша приближался. «Не будь дураком набитым, — уговаривал он себя. — Ну и что с того, что „фараона“ увидел? Человек на дежурстве, делает обход, высматривает воров, грабителей и убийц».

Но побороть ужас он не мог. И пока полисмен шел в его сторону, сидел, уставившись прямо перед собой, боясь шевельнуться, боясь повернуть голову, чтобы не встретиться с ним взглядом: ему казалось, что глаза выдадут его. Шаги замедлились (если он заговорит, если что-нибудь мне скажет, я ведь даже ответить не смогу, язык просто не послушается) и, прозвучав у самого уха, стали удаляться, мерные, неторопливые.

Деон смотрел вслед полисмену, пока тот шел по улице и затем исчез в тени деревьев.

И снова шаги, быстрые, легкие. Триш. Он даже не заметил, как она вынырнула из-за угла. Он попытался угадать по ее лицу — да? — но она мелькнула в свете фонаря, и он не успел ничего разглядеть.

Он выскочил открыть ей дверцу, но она опередила его.

— Порядок?

Она кивнула, не глядя на него.

— Ты уверена?

Она села в машину, подоткнула под себя юбку (тоже зеленую, но не ту, что надевала в прошлый раз, а в мелкий белый цветочек), чтобы не прищемило дверцей.

— Уверена, — выдавила она, и он не узнал ее голоса. Он захлопнул за ней дверцу и, обходя сзади «фиат», почувствовал вдруг, что снова может воспринимать окружающее. В голове была путаница, радость и стыд — все смешалось. Он сел за руль. Вдохнул запах дезинфекции. Запустил двигатель, включил ближний свет, тронул с места.

Некоторое время они ехали молча. Впереди на перекрестке горел красный свет, он сбавил скорость, рассчитывая подкатить на зеленый, чтобы не останавливаться. Но свет упорно горел красный, и он вынужден был затормозить.

Он сидел и ждал, когда автомат сработает и загорится зеленый.

— Куда ты меня везешь? — спросила она все тем же чужим голосом.

Тогда он посмотрел на нее.

По лицу ничего не заметно. Все та же столь хорошо знакомая Триш — темные волосы, чуть неровные зубы, опущенные в улыбке уголки губ. Но сейчас она не улыбалась. Хотя и не выглядела ни подавленной, ни мрачной. Просто улыбки не было.

— Домой, — сказал он. — Разве мы не так договорились? Ты побудешь там, пока… ну, пока все не произойдет.

— Хорошо, — сказала она.

Апатия. Вот именно. Ей все безразлично, подумал он. Приготовилась к любому исходу — будь что будет. Такой она еще никогда не была.

— Ты мне расскажешь, как все было? — спросил он.

Она качнула головой. Вспыхнул зеленый свет, и Деон свернул на главную дорогу к городу, где сплошным потоком неслись автомобили; он был даже рад, что обязанности шофера позволяли ему не разговаривать.

Неожиданно она сказала:

— Было совсем не страшно.

Сказала так, точно сама себя убеждала. Хочет ободрить меня, подумал между тем Деон, и это его тронуло.

Он попытался подладиться под ее тон, легкий, беззаботный, и ласково улыбнулся ой:

— Не так страшно, как ты думала?

— Да.

Помолчав, добавила, точно хотела отделаться от чего-то:

— …просто велела раздеться ниже пояса, уложила на пол и…

— Как на пол?! — Он подумал, что ослышался.

— Ну, не на пол, она полотенце подстелила, конечно. — И беспечно взмахнула рукой, словно птица крылом. — Все стерильное, надо надеяться. Во всяком случае, все было очень чисто. Она даже перчатки надела. Резиновые.

— Хоть одно утешение.

— Да. Ну, а потом я легла… Ты знаешь, как это делается…

— Да, конечно, — поспешно произнес он.

— Потом, — продолжала она, будто он и не прерывал ее, — она смазала там какой-то мазью, дезинфицирующей наверно, взяла такой инструмент…

— Шприц? — Его всего трясло.

— Может быть, не знаю, что туда вводят. Но она все сделала очень ловко, мне даже больно не было. Я не смотрела. Не хотела смотреть и не смотрела…

Она помолчала, словно припоминая что-то, и затем продолжала почти тем же голосом, почти тем же ровным тоном и в то же время иным; в нем появилось что-то, чего не было минуту назад, — так холодные воды вдруг поднимаются со дна океана на поверхность и ничто не в силах их остановить.

— Больно не было, просто… ну, неприятно было, когда она ввела это туда и вспрыснула. По-моему, какое-то масло.

Деон молча слушал, как нескончаемым, неудержимым потоком лились слова, срываясь с уст этой девушки с застывшим лицом.

— Потом она велела не двигаться минут пять, полежать выгнувшись, чтобы жидкость впиталась. Не то чтоб было больно, — повторила она, и теперь в голосе ее звучал откровенный ужас, и мука, и отвращение, — а просто неприятно, что ли.

Пожалуйста, хотелось сказать Деону, ну, пожалуйста, перестань. Ты даже не знаешь, что ты с собой делаешь. Но он сидел ошеломленный, не в силах рта раскрыть.

— Через пять минут она проделала все это еще раз, — возобновила свой рассказ девушка таким тоном, словно сама не верила тому, что говорит. — Но я не смотрела. На то чтоб было больно, просто мне не хотелось смотреть.

Она помолчала, как будто сидела и осмысливала то, что сказала ему, — все ли? Не забыла ли чего-нибудь важного?

— Ну и все вроде, — произнесла она тем же неуверенным голосом.

Только не дай ей разрыдаться, молил Деон. Только чтоб она не устроила истерики сейчас, здесь, на улице.

Она повернула голову и впервые с тех пор, как села в машину, посмотрела на него. Он не осмелился заглянуть ей в глаза — боялся. Боже, не дай ей разрыдаться.

Но она, кажется, справилась с душившими ее слезами и, когда заговорила, голос ее звучал спокойно, обыденно.

— Это было ужасно. — Она задумчиво кивнула, как бы подтверждая свои слова. — Ужасно.

Во сне он видел Триш. Будто она собирается куда-то лететь на самолете, а он хочет нагнать ее и сказать ей что-то жизненно важное. Но их все время разделяют люди, они не дают ему пройти, и он в смятении не знает, что делить, потому что она все дальше и дальше уходит от него. И вдруг нет никакой толпы, один только он стоит и смотрит на уносящий ее самолет, пока тот не превращается в едва различимую точку. И на него наваливается невыносимая печаль. А потом он слышит чей-то крик и оборачивается, пытаясь разглядеть, неужели самолет разбился? И снова чей-то крик… Он проснулся, сел рывком, но не сразу сообразил, что сидит на полу, где постелил себе вечером.