— Что там у вас? Мать честная. Леха, да тебе цены нет. Кого я вижу! Сивый. А эти что?

— Эти готовы.

— Ладно. Ну, что ж ты, Митя, наделал?.. Ты ж людей никогда не мочил. А тут взялся. И на кого сразу полез. Ты б на ком попроще потренировался для начала. Так кто ж, Митя, тебя послал? И дорого заплатил?

На лице Сивого отразилось много разных мыслей. Но, видимо, он решил, что молчать бесполезно.

— Гэбист. Наш, районный. Круглая такая рожа, противная. Меня менты на золоте взяли. А он отмазал. И золота, говорит, если мочканешь Рваного, получишь сколько надо.

— Ох, блин, — вздохнул Старков. — Гебня, гебня, кругом гебня. Ну, ладно…

— Что, кончишь меня?

— А на что ты мне нужен?

Старков вынул из кармана индивидуальный медпакет и перевязал Сивого.

— Ты сам свою судьбу выбрал. Живи. Выберешься — твое счастье. Не сумеешь — я не виноват. Все, пошли ребята.

Путь продолжался еще часа два. Потом, по указанию Старкова, свернули в какой-то приток. Река была узкая — и моторка надрывалась, взбираясь против течения. Так, со скоростью разбитой параличом черепахи, шли еще километров десять. Уже начало смеркаться, когда, наконец, Старков скомандовал:

— Глуши мотор!

Вокруг была совершеннейшая глушь. Хотя признаки пребывания человека и здесь просматривались. На поляне виднелись следы нескольких кострищ. Поляна, как заметил Кот, вполне годилась для посадки вертолета. Потом оказалось, что все еще серьезнее. Неподалеку от речки нашлось несколько крытых бревнами полуземлянок — строений, наполовину врытых в землю, наполовину торчащих наружу. В одну из них троица перетаскала груз из моторки. В другой оказалось вполне приличное жилье — бревенчатые стены и пол, стол, нары и даже печка. Якут быстро ее разжег — и вскоре по землянке пополз запах тушенки. Старков разлил по кружкам спирт.

— Ну что, ребята, давайте выпьем за то, что сегодня живы мы, а не они.

— А что, это место никто не знает?

— О нем знает достаточно народа. Теперь, правда, этого народа меньше осталось. Видишь ли, Леха, ты совсем не дурак — и давно понял, чем мы занимаемся. Мы золото копаем. Ты по утрецу пройдись выше по течению. Там ям накопано…

— Так, как я понял, тут на Колыме чуть не каждый третий этим занимается. Что же — все устраивают войну, как в фильмах про ковбоев с индейцами?

— Ты не понял. Я ж тебе уже говорил. Где все копают, там мелочь. Ну, может, если повезет, и раньше не поймают, тогда на «Москвич» хватит. А тут — много золота. Очень много. А где-то рядом — и того больше. Россыпь, о которой никто не знает. Там не знают, — Старков неопределенно ткнул пальцем. То ли вверх, то ли на запад, где далеко-далеко стоял стольный город Москва. Помолчав, он продолжал: — Ладно, я тебе почему-то верю и врать не буду. Там, в Москве, кое-кто знает. Меня люди оттуда в это дело и вписали.

— А на кой черт им вы? У них же самих возможностей выше крыши…

— Ага. Придет какой-нибудь майор или капитан и скажет: товарищ начальник, разрешите снарядить экспедицию на Колыму, я хочу себе на старость золотишка прикопать. Ты ведь пойми, не все гэбисты честно на Родину работают. Кое-кто и на себя. А дело-то пошло вот отчего. Когда в начале пятидесятых стало ясно, что Сталин долго не протянет, там разные игры начались. В КГБ был полный бардак. Потом, когда Берия пришел, он хотел всех прищучить, да не успел. Его самого на луну отправили. Так вот, там разные люди в разные игры играли. Какие — этого никто никогда знать не будет. Но в том числе — и с золотишком. Я вот в своей геологической управе раскопал кое-какие бумажки. Крохи, но картину составить можно. В 1952 году на Колыму приезжала геологическая экспедиция. Жутко секретная. У них даже рабочие были свои. Я так понимаю — все с синими погонами. От наших они только технику брали. Велено было им давать все, что ни попросят. Искали они, я так понимаю, уран. Или еще какую чертовщину вроде этого. В этом районе. Не знаю, как там у них с ураном вышло, но, мне кажется, что россыпь-то эту именно они нашли. Мне Лозинский как-то по-пьяни болтал, что та экспедиция как-то грустно закончилась. Кто-то попал в американские шпионы, а кто-то — просто под машину. Так вот, я думаю, что эту россыпь кто-то себе прикрысил. А потом — потом много чего случилось. Так вот, я думаю, что новое поколение чекистов про все это пронюхало. И тоже решили свое дело открыть. Это не так давно все началось.

— А потом?

— А потом косяк вышел. Такой, какой всегда бывает. При всех властях и у всех народов. Дело-то мы поставили. Да вот только кое-кто решил себе урвать кусочек побольше. На сторону работать. Да только не те там люди, с которыми можно такие рамсы разводить. Вот и начался у нас Дикий Запад. Но это ничего.

Слушая, Кот ощущал странное чувство. Он и раньше замечал за собой, что чувствует, когда ему пытаются врать. Но это было смутное ощущение, очень смутное. Что-то вроде наития. Он даже расспрашивал об этом одного парня, студента-биолога, который подрабатывал вместе с ним на траулере. Но тот нес какую-то бодягу про подсознательное восприятие психомоторных проявлений. А по-русски объяснить ничего не мог. А Кот тогда уже достаточно пообщался с умными людьми, чтобы понимать — если человек не может что-нибудь объяснить попросту, то он сам ни хрена в предмете не сечет. Но дело не в этом, а в том, что сейчас у него это самое чувство заработало необычайно четко. Будто бы подкрутили настройку в бинокле. Буквально каждое слово Старкова просвечивалось через какой-то внутренний фильтр. На тему — врет или нет… Такое у Лехи уже бывало. В Африке — когда Мельников возил его на свои таинственные прогулки по африканским деревням. Так вот, Геннадий не врал. Но! О чем-то он очень уж сильно не договаривал. О чем-то серьезном и даже страшном. Но ведь не спросишь же его так, в лоб. Мол, товарищ шеф, что-то вы все ходите вокруг да около. И так узнал уже достаточно. Стоп. А сам Мельников-то… Может, он тоже использует меня втемную? От таких мыслей башка пошла кругом. «Нет, отставить, — сказал Леха себе. — Так ведь можно и крышей подвинуться. Лучше спать».

3 мая 1966 года, Магадан

Капитан Мельников неспеша подошел к небольшому зданию, на котором красовалась табличка «Магаданская правда», рванул дверь и тут же погрузился в особую атмосферу всеобщего сумасшествия, которую можно встретить лишь на вокзале во время эвакуации или в редакции ежедневной газеты. Все куда-то бежали с таким видом, будто только что накопали какую-то сверхсенсацию — вроде высадки инопланетян в бухте Нагаево. Хотя какая может быть сенсация в провинциальной областной газете? Такая газета существует в основном для того, чтобы в нее заворачивать знаменитую местную красную рыбу и восполнять хроническое отсутствие в магазинах туалетной бумаги. Но так уж устроены журналисты, что там, где они собираются вместе, всегда дым стоит коромыслом. Причем в буквальном смысле слова. В курилку страшно было заглянуть без противогаза — и, несмотря на это, оттуда неслось бурное молодое ржание.

— Где материал на третью полосу о вчерашнем концерте? Вы меня режете без ножа! — орал кто-то голосом человека, за которого всерьез взялись специалисты из Святой инквизиции.

— Ты когда-нибудь напечатаешь фотографии или так и будешь ошиваться в курилке? — перекрикивал его другой.

— Ну нет Князева, нет его! Он на задание уехал! — жалобно стонала в телефон секретарша.

Мельников протолкался к двум молоденьким девушкам, которые, судя по их хихиканью, беседовали отнюдь не на производственные темы.

— Не подскажете, как мне найти Михаила Всеволодовича? — обратился к ним капитан.

Девушки поглядели на Мельникова так, будто он грязно приставал к ним на улице.

— А вы кто? Поэт?

— Да разве я похож на поэта? Я из Москвы приехал, для важной консультации.

Девушки тут же расплылись в улыбках. Видимо, нужного Мельникову человека здесь очень любили.