Пребывание в столице накануне февральского переворота открыло преподобному старцу Анатолию ту бездну, перед которой стояла Россия. К этому времени относятся грозные пророчества старца о грядущих судьбах России и ее царя Николая II, которого был большим почитателем, горячо молился о нем. Царское служение старец ставил очень высоко: «Коли царь зовет — значит, зовет Бог. А Господь зовет тех, кто любит царя, ибо Сам любит царя и знает, что и ты царя любишь (из разговора с князем Н. Д. Жеваховым. — Н. Г.). Нет греха больше, как противление воле помазанника Божьего. Береги его, ибо им держится земля русская и вера Православная. Молись за царя. Судьба царя — судьба России. Заплачет царь — заплачет и Россия, а не будет царя — не будет и России. Как человек с отрезанной головой уже не человек, а смердящий труп, так и Россия без царя будет трупом смердящим».

Революционные события февраля 1917 года застигли старца в Москве, в доме благочестивой семьи Шатровых. Сюда также приходили многие из духовных чад и почитателей о. Анатолия, и все вопрошали прозорливца: что же будет? «Будет шторм, — отвечал старец. — И русский корабль будет разбит. Да, это будет, но ведь и на щепках и обломках люди спасаются. Не все же, не все погибнут… Бог не оставит уповающих на Него. Надо молиться, надо всем каяться и молиться горячо. А что после шторма бывает? Штиль… И явлено будет великое чудо Божие, да. И все щепки и обломки волею Божией и силой Его соберутся и соединятся, и воссоздастся корабль в своей красе и пойдет своим путем, Богом предназначенным. Так это и будет, явное всем чудо».

Незамедлительно старец вернулся в Оптину и теперь явно открывал приходящим к нему тайну движущейся на Россию бури, укреплял духом к величайшему подвигу терпения и веры — веры в спасительный Промысел Божий о России.

Не прошло и полгода, как буря грянула, в первую очередь обрушившись на духовные основания России, к которым принадлежало монашество. Монахов арестовывали, ссылали, издевались над их святынями. Духовные чада о. Анатолия, оберегая его, предложили на время покинуть Оптину, но старец ответил: «Что же в такое время я оставлю святую обитель? Меня всякий сочтет за труса, скажет: когда жилось хорошо, то говорил — терпите, Бог не оставит, а когда пришло испытание, первый удрал. Я хотя больной и слабый, но решил так и с Божьей помощью буду терпеть. Если и погонят, то тогда только покину обитель святую, когда никого не будет. Последний выйду и помолюсь, и останкам святых старцев поклонюсь, тогда и пойду».

Вскоре последовал арест старца. По дороге в Калугу он сильно заболел, думали — тиф и сдали преподобного в тифозную больницу. Там, не разбираясь, обрили ему голову и бороду. Как и предсказал старец, через неделю он вернулся в Оптину. Многие не узнали о. Анатолия в таком виде, узнав же — сильно опечалились. Старец, веселый, вошел в келью, перекрестился и сказал: «Слава Тебе, Боже! Посмотрите, какой я молодчик!» За врагов молился и не держал никакой злобы.

С конца 1918 года в Оптиной стало не хватать хлеба. Братия и старцы терпели голод. О. Анатолий смиренно просил своих духовных чад привозить братии хлеба, а шамординских сестер благословлял ездить в другие губернии выменивать хлеб. И по его молитвам даже в самые отчаянные военные дни находились жертвователи хлеба насущного.

Начавшаяся разруха проникла и в монастырь: зимой в келье старца почти не топили. Попавшаяся на удочку красной пропаганды молодежь била у старца окна, одну зиму келья простояла без стекол, так что в морозные дни застывала в кружке вода. С каждым днем приходили все более и более тревожные слухи. Старец сохранял удивительное спокойствие, тем самым ободряя братию. Однако здоровье его разрушалось.

В 1921 году о. Анатолий принял схиму. Он был так слаб, что не мог держать свечу. После посвящения ему стало лучше, и он сразу же снова стал принимать народ. Люди спрашивали, как жить в это ужасное время. Старец всегда отвечал: «Живи просто, по совести, помни всегда, что Господь увидит, а на остальное не обращай внимания». Более всего новую власть не устраивало пророческое служение старцев, которые в своих наставлениях укрепляли народ не отступать от Православия и с терпением переносить попущенные Богом скорби. Монастырь был объявлен «рассадником контрреволюционной пропаганды».

29 июля 1922 года в Оптину приехала чрезвычайная комиссия. Старца Анатолия долго допрашивали и хотели увезти. После этого он попросил для себя отсрочку на сутки — чтобы приготовиться. Ему грозно сказали, что завтра утром за ним приедут и арестуют. О. Анатолий уединился у себя в келье. К утру сильно ослабел. Келейник поспешил за фельдшером о. Пантелеймоном. Когда они вошли, старец неподвижно сидел в кресле со склоненной набок головой.

Наутро приехала комиссия, спросили: «Старец готов?» — «Да», — ответил келейник и открыл дверь в келью, в которой уже стоял гроб с телом почившего.

Когда копали могилу, случайно задели гроб старца Макария. Тело его было нетленным. Ввиду надвигавшегося закрытия монастыря для всех это стало утешением, знамением и залогом его будущего открытия и прославления преподобных оптинских старцев, которых по традиции хоронили около Казанского собора. По свидетельству очевидцев, могила о. Анатолия несколько дней благоухала неземными ароматами.

После мирной кончины старца Анатолия (Младшего) поток паломников устремился в келью Старца Нектария. Все ужасы революции и гражданской войны: голод, холод, утраты, противостояние родственников, оказавшихся по разные стороны баррикад, — все это множество скорбей пришлось ему ежедневно переживать со своими духовными чадами. По молитвам старца Нектария люди, утратившие смысл жизни, отчаявшиеся, беспомощные, выходили из его кельи утешенные, хотя он никому не обещал, что беды скоро прекратятся, — наоборот, укреплял, предвидя, что нужно готовиться к еще более тяжким испытаниям. Еще перед революцией старец говорил С. А. Нилусу: «Пока старчество еще держится в Оптиной, заветы его будут исполняться. Вот когда запечатают старческие хибарки, повесят замки на их двери, тогда всего ожидать можно будет». Это время приблизилось вплотную к стенам благословенной Оптиной…

Удивительная метаморфоза произошла с о. Нектарием в стенах монастыря. Удалось ему окончить только церковно-приходскую школу. «Нас ведь с маменькой двое только и было на свете белом, да еще кот жил с нами. Мы низкого были звания и притом бедные: кому нужны такие-то?» А вскоре и маменьки не стало. Отроком будущий старец остался круглым сиротой, добывал хлеб свой, служа приказчиком у богатого купца, который захотел женить красивого и благоразумного юношу на своей дочери. В его родном городе Ельце был обычай во всех важных случаях советоваться со столетней старицей-схимницей Феоктистой, духовной дочерью святителя Тихона Задонского. Схимница же сказала юноше: «Пойди в Оптину к Илариону, он тебе скажет, что делать».

В 1873 году двадцатилетний Николай, как звался в миру будущий о. Нектарий, подошел к реке Жизд-ре, за которой виднелись купола церквей оптинских. Была весна. «Господи, какая красота здесь! — подумал юноша. — Солнышко тут с самой зари — и какие цветы, словно в раю». Разыскал он скитоначальника старца Илариона, а тот отправил его к старцу Амвросию, после беседы с которым Николай навсегда остался в скиту. Трудно было привыкать мирскому юноше к монастырскому суровому уставу, но он старался. По ночам молился, а потому все время ходил с красными глазами от недосыпу. Старец Амвросий пророчески говорил: «Подождите, Николка проспится, всем пригодится», — предсказывая его будущее старческое служение.

Поначалу Николай пел на клиросе, у него был чудесный голос. Однажды он исполнил «Разбойника благоразумного» настолько хорошо, что сам удивился, он ли это пел. А как закончил, то вспомнил, что хороших певчих из скита забирают в монастырь. Тут он стал фальшивить и ему дали другое послушание — пономарить. Вообще, любое послушание Николай выполнял с великим смирением и усердием. И уже старцем всегда обращал внимание на огромное значение послушания, называя его первой добродетелью: Христос ради послушания Отцу Своему Небесному в мир пришел и принял крестную смерть. Так и вся жизнь человека на земле есть послушание Богу. Без послушания человека в первый момент охватывает порыв и как бы жар, жар прогорает и наступает расслабление, охлаждение к делу, человек не может двинуться дальше…