Он не имел покоя ни в пустыни, ни в дороге, ни в монастыре. Стечение народа, желавшего взглянуть на него, принять благословение или спросить совета, все увеличивалось. Кто ждал его в Сарове, кто надеялся увидеть его на дороге, кто спешил застать его в пустыньке и быть свидетелем трудов его.

Особенно велико было стечение народа вокруг старца, порой до десяти тысяч в праздничные дни, когда он возвращался после принятия Святых Тайн из храма. Он шел, как подходил к чаше, — в мантии, епитрахили, поручах. Шел медленно, среди теснившегося вокруг него народа, и всякому хоте, — лось взглянуть на него, протиснуться поближе. Но в это время он ни с кем не говорил, никого не благословлял, ничего не видел. Светлое лицо его выражало глубокую сосредоточенность. Он весь был полон неизъяснимой радости от соединения в причастии со Христом. И никто не смел прикоснуться к нему.

Войдя же в келью, старец принимал посетителей. К каждому он теперь обращался со словами «радость моя!», убеждал изречениями из Писания, примером святых. И всегда говорил то, что в данных обстоятельствах было самое важное, самое нужное для человека. Речь его еще потому имела такую силу, что сам он первый исполнял все, чему учил других. Однажды он сказал одному ученому богослову: «Учить других — это как с высокой колокольни бросать камни вниз; а самому исполнять — это как с мешком камней на спине подниматься на высокую колокольню».

Свои благодатные дары старец таил, не открывал их без крайней нужды. Вообще он был сторонником сосредоточенной жизни и находил, что и мирским людям следует быть сдержанными и не открываться легко другим людям. Отец Серафим говорил: «Не должно без нужды другому открывать сердца своего. Из тысячи можно найти только одного, который бы сохранил твою тайну. Когда мы сами не сохраним ее в себе, как можем надеяться, что она будет сохранена другим? Когда случится быть среди людей в мире, о духовных вещах говорить не должно, особенно когда в них не примечается и желания к слушанию. Всеми мерами должно стараться скрывать в себе сокровище дарований: в противном случае потеряешь и не найдешь. Когда же надобность потребует или дело до того дойдет, то откровенно во славу Божию действовать должно».

Старец был великий ревнитель православия. Он особенно благоговел к памяти тех святых, которые выяснили и установили сущность правой веры: Климента, папы Римского, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова, Афанасия Александрийского, Кирилла Иерусалимского, Амвросия Медиоланского. Отец Серафим любил поминать их твердое стояние за веру. Убеждая хранить догматы веры, старец приводил в пример блаженного Марка Эфесского, который с непоколебимым мужеством защищал православие от унии на Флорентийском соборе. Высоко чтил подвижник и наших русских святых, говорил о жизни их, брал у них примеры для подражания. Вообще же жития святых были для него живыми письменами, по которым он поучал народ.

Яснее всего вырисовывается образ отца Серафима из сохранившихся воспоминаний его посетителей, людей разнообразного звания и положения. Вот что ответил он однажды четырем старообрядцам из села Павлова Горбатовского уезда Нижегородской губернии, которые хотели поговорить с ним о двуперстном старообрядческом сложении. Едва переступили они порог кельи и не высказали еще, для чего пришли, как старец подошел к ним, взял одного из них за правую руку, сложил пальцы его по чину православной Церкви троеперстно и сказал:

— Вот христианское сложение креста. Так молитесь и прочим скажите.

Прошу и молю вас: ходите в Церковь греко-российскую. Она во всей славе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кормило, она управляется Святым Духом. Добрые кормчие ее — учители Церкви, архипастыри — они преемники апостольские. А ваша часовня подобна маленькой лодке, не имеющей кормила и весел. Она привязана вервием к кораблю нашей Церкви, плывет за ней, заливается волнами и непременно потонула бы, если бы не была привязана к кораблю.

Кавалерийский офицер И. Я. Каратаев в 1830 году проезжал мимо Сарова. Слыша по дороге рассказы о старце, он хотел заехать к нему, но не решался, боясь, что старец обличит его перед другими в его грехах, особенно же в отношении к иконам. Ему казалось, что произведение рук человека, часто грешного, не может вместить благодати и быть предметом почитания. Так он и не заехал.

Случай снова привлек его в Саров, когда полк Каратаева мобилизовали на польскую кампанию. И теперь, по совету отца, он решил побывать у старца. Когда он стал подходить к его келье, страх вдруг сменился тихой радостью, и офицер заочно возлюбил отца Серафима. Вот что произошло дальше. «Около кельи стояло уже множество народа, пришедшего к нему за благословением. Отец Серафим, благословляя прочих, взглянул и на меня и дал знак рукой, чтобы я прошел к нему. Я исполнил его приказание, со страхом и любовью поклонился ему в ноги, прося его благословения на дорогу и на предстоящую войну, и чтоб он помолился о сохранении моей жизни. Отец Серафим благословил меня медным своим крестом, который висел у него на груди, и, поцеловав, начал меня исповедовать, сам сказывая мои грехи, как будто бы они при нем были совершены. По окончании этой утешительной исповеди он сказал мне: «Не надобно покоряться страху, который наводит на юношей диавол, а нужно тогда особенно бодрствовать духом и помнить, что хотя мы и грешные, но находимся все под благодатию нашего Искупителя, без воли Которого не упадет ни один волос с головы нашей».

Вслед за тем он начал говорить и о моем заблуждении относительно почитания святых икон: «Как худо и вредно для нас желание исследовать таинства Божии, недоступные слабому уму человеческому, например, как действует благодать Божия через святые иконы, как она исцеляет грешных, подобных нам с тобой, и не только тело их, но и душу, так что и грешники, по вере в находящуюся в них благодать Христову, спасались и достигали Царствия Небесного». Слушая отца Серафима, по-истине я забыл о земном своем существовании.

Солдаты, возвращавшиеся со мной в полк, удостоились также принять его благословение, и он, делая им наставления, предсказал, что никто из них не погибнет на войне, что и сбылось действительно: ни один из них не был даже ранен.

Уходя от отца Серафима, я положил подле него на свечи три целковых. Но враг вложил мне такую мысль: «Зачем святому отцу такие деньги?» Эта мысль смутила меня, я поспешил снова с раскаянием к старцу. Но он, предупреждая слова мои, сказал мне следующее: «Во время войны с галлами надлежало одному военачальнику лишиться правой руки, но эта рука дала какому-то пустыннику на святой храм, и молитвами святой Церкви Господь спас ее. Ты это пойми хорошенько и впредь не раскаивайся в добрых делах. Деньги твои пойдут на устроение Дивеевской общины, за твое здоровье».

Потом отец Серафим опять исповедал меня, поцеловал, благословил и дал съесть несколько сухариков, выпить святой воды. Он влил мне ее в рот и сказал: «Да изженется благодатию Божией дух лукавый, нашедший на раба Божия Иоанна». Старец дал мне и на дорогу сухарей и святой воды и напутствовал так: «Положи упование на Бога и проси Его помощи. Да умей прощать ближним своим, — и тебе дастся все, о чем ни попросишь».

В продолжение польской кампании я был во многих сражениях, и Господь везде меня спасал за молитвы праведника».

Генерал П. Я. Куприянов пришел к старцу благодарить за его молитвы. При этом он рассказал ему: «Вашими молитвами я спасся во время турецкой кампании. Окруженный многими полками неприятеля, я сам оставался с одним только полком и видел, что мне ни укрепиться, ни двинуться — ни взад, ни вперед. Не было никакой надежды на спасение. Я только твердил непрестанно: «Господи, помилуй молитвами старца Серафима», ел сухарики, данные мне вами в благословение, пил воду, и Бог охранил меня невредимым». Старец на это отвечал: «Великое средство ко спасению — вера, особенно же непрестанная сердечная молитва».

Из рассказов многих верующих воинов известно, что после благословения их старцем Серафимом ни один из них не пострадал во время военных действий.