У Пироговых я начала расспрашивать о женщине в валенках и шубе, которая искала их. К ним, как оказалось, никакая женщина не приходила, и они стали даже подшучивать надо мной: в эдакой жаре да появиться в шубе и в валенках! Верно, какая-нибудь блаженная, сказали они, или вам привиделось!

Не добившись от них ответа, я вернулась домой. Муж уже сидел на кровати, опираясь на подушки.

— Ну что? Узнала? — был его первый вопрос.

— Нет, ничего не узнала, ее там не было.

— Так слушай меня… Ведь я умирал и сознавал, что умираю. У меня не было сил ни открыть глаза, ни позвать тебя, и силы оставляли меня совсем. Вдруг я почувствовал, что кто-то подошел ко мне, и на меня вдруг повеяла какая-то живительная прохлада. Это был миг: я силился схватить струю этой прохлады. Теперь я знаю, что поправлюсь. Ты молилась… Кого же ты звала на помощь?

— Блаженную Ксению, — сказала я и разрыдалась.

Когда мой муж окончательно поправился, он стал наводить справки, какой доктор был проездом в то время. Оказалось, что никакой доктор не проезжал и зимней гостьи никто больше не видел.

Я в душе храню, что блаженная Ксения являлась ко мне на мой зов».

Водной из деревень Вологодской губернии Грязовецкого уезда в 1909 году состоялся сельский сход. Долго обсуждали крестьяне свои проблемы, но ни к какому решению не пришли. Мнения разделились. И как это нередко бывает, разгорелись споры, начались крики, попреки друг другу, и дело кончилось дракой. Во время этой драки крестьянин Крутиков ударил своего соседа крестьянина Прокофьева так сильно, что сломал ему руку. Сгоряча никто не обратил на это внимания.

На другой день, когда Крутиков узнал, что Прокофьев болен и лежит в постели, что у него сломана рука, он тотчас прибежал к соседу и стал просить прощения. Долго умолял он Прокофьева забыть это дело и простить его невольный грех. Но Прокофьев и слушать ничего не хотел.

— Пусть нас разберет суд, — говорил он, — а я простить не могу.

Много раз навещал Крутиков соседа, просил прощения, но Прокофьев не сдавался. Напротив, он выправил докторское свидетельство о своей болезни и подал на Крутикова жалобу в Окружной суд. Страшно перепугался Крутиков. Но делать было нечего: пришлось ему ехать в Вологду советоваться с адвокатом, как и что ему делать. Адвокат сказал, что дело плохо и, вероятно, придется месяцев шесть провести в тюрьме.

Вернулся Крутиков из Вологды совершенно удрученный: не ест, не пьет, спать не может. А тут случилось новое горе — произошел пожар, и у него сгорели дом и все имущество. Это несчастье как будто пробудило Крутикова. На время он забыл свое первое горе и деятельно принялся за строительство нового дома. Но кончилась стройка, перебрался Крутиков с семьей в новый дом. Вскоре пришла повестка из Окружного суда явиться на суд в волостное правление.

Совершенно пал духом Крутиков.

«Я, — рассказывал он, — перестал есть и спать. Все спят семейные, я один не сплю. То плачу, то перекрещусь: суди Господь волю Твою! Однажды вечером пришел домой совершенно усталый и лег, а душа беспокоится, не дает мне покою ни на миг. Снова стал молиться, креститься. Наконец, не выдержал, вскочил с постели и пошел к соседу. Так случилось, что в тот вечер к нему приехала в гости из Петербурга родственница и навезла новостей. Пошли разговоры о том о сем. Рассказал я гостье о своем горе, а она вдруг и говорит:

— Вот возьми-ка, голубчик, эту книжку да прочти ее хорошенько. Это про блаженную Ксению. Слышала я, что помогает в горе. Ты почитай книжку да помолись хорошенько, авось Господь поможет тебе в несчастье.

Взял я эту книжку, ушел домой, зажег огонь и всю ночь просидел — читал. Очень заинтересовала она меня. И чем дальше ее читал, тем больше мне хотелось знать все про эту Ксению. Описание проявлений милости Божией ко всем нуждающимся, по молитвам рабы Божией Ксении, очень на меня подействовало.

Прочитал я эту книжку несколько раз, потушил огонь, перекрестился и под утро лег. Но снова не мог уснуть. Что будет с моей семьей, если меня посадят в тюрьму? Время самое рабочее, а работник я один: в семье у меня то малый, то старый, пропадет моя семья… Снова вскочил я с постели, подошел к божнице и стал молиться о помощи рабе Божией Ксении, обещал соорудить ей неугасимую лампаду и всегда свято чтить ее память, если дело мое останется без последствий и меня не посадят в тюрьму.

И что же случилось? В назначенный день уездный член Окружного суда приехал на суд в волостное правление. Просителей и подсудимых набралось множество. Устроили всем перекличку: вызвали и меня, и Прокофьева, и свидетелей. Все оказались налицо.

Началось разбирательство дел. Много дел рассмотрел судья, много и времени прошло. В комнате суда было страшно душно. Настало время обеда, а мое дело все не рассматривается. Тогда я решил в последний раз попытаться примириться с Прокофьевым и спросил письмоводителя:

— А что, скоро будет разбираться наше дело?

— Нет еще, — ответил тот. — Будет разбираться последним.

— Так можно нам пойти чайку попить?

— Ну что ж, ступайте, пейте свой чай, — с усмешкой сказал письмоводитель. — Есть еще время…

Вышли мы с Прокофьевым из волостного правления и пошли в чайную. Дорогой я неустанно призывал в помощницы Ксению и предлагал Прокофьеву покончить дело миром. Но тот уперся и не соглашался. Пришли мы в чайную, заказали чаю. «Авось за чаем помиримся», — думал я и снова мысленно молил блаженную. И еще чашки мы не выпили, как бежит сторож волостной и кричит, руками машет:

— Что вы тут, дураки, делаете! Ваше дело разбирают, а вы чаи распиваете! Бегите скорее в суд!

Я, как сумасшедший, бросился обратно, а Прокофьев и свидетели не поверили сторожу, остались пить чай. Прибежал я в суд, едва успел к судье протиснуться, а он уже спрашивает:

— Не желаете ли вы, Крутиков и Прокофьев, покончить дело миром? Что скажете?

— Так точно, ваше благородие, очень желаю, — ответил я с жаром.

— Ну а что вы скажете, Прокофьев?

— Его здесь нет, — ответил письмоводитель. — Он со свидетелями ушел в трактир чай пить.

— Ах они свиньи этакие! Я нарочно из города сюда приехал, чтобы крестьянам меньше расходу было, а они за две версты пришли и не могли дождаться разбора дела, — рассердился судья.

Затем что-то написал в деле и вслух всем объявил:

— Дело Прокофьева с Крутиковым оставляется без последствий.

Только он объявил решение, как является и Прокофьев со свидетелями.

— Я здесь, — объявился Прокофьев.

— Пошел вон! — сказал ему судья. — Иди допивай чай! Ваше дело решено уже. Без последствий!

Много смеху было над Прокофьевым со стороны всех присутствующих, но мне-то было как раз не до смеха, ужас объял меня. «Вот, — думал я, — что делает Господь! Вот как доходчивы молитвы праведников, угодников Его». И побежал я, ни на кого не оглядываясь, только мысленно благодаря Ксению родную, что можно теперь семью мою порадовать.

После этого все мы в семье решили послать денег в часовню ее на Смоленском кладбище — на масло к неугасимой лампаде и на панихиду по ней. Вот теперь и молимся ей всегда, как святой. Она и есть святая, потому как помогла семейство от сраму избавить…»

В конце XIX столетия в городе Вильно проживало семейство Михайловых, состоявшее из мужа — военного чиновника в отставке, жены его Марии Васильевны и единственной их дочери Евгении, гимназистки. Муж получал пенсию: 970 рублей в год. На эти скромные средства, при взаимной любви друг к другу, семья жила вполне счастливо.

Но Провидение сулило внезапную перемену участи. Однажды дочка простудилась, заболела воспалением легких и умерла. Невозможно передать горе родителей: жена целые дни проводила на могиле дочери, впав в отчаяние, а муж начал пить водку. В пьяном виде он становился придирчивым и несносным. В семье вместо прежней тихой и благочестивой жизни начался настоящий ад: каждый день шум, ругань, крики, драка. Бедной Марии Васильевне не стало в доме житья. Наконец, муж как будто одумался: перестал пьянствовать, ходил целыми днями мрачный, о чем-то все время думал, до поздней ночи где-то пропадал, с женой почти не разговаривал.