— Подонок! — с чувством выкрикнула Ада.

Видимо, «мой-то» был постоянным предметом женского обсуждения и осуждения за чашкой растворимого кофе, поняла Верочка.

— Хуже! Как будто я без него не знаю, как алименты потратить. У меня вон сапог зимних нет. А детская кроватка в полном порядке, в ней еще и слон уляжется и даже хобот не свесит...

— Зоечка, это он специально, чтобы тебя позлить. Изображает заботу о дочке, а на самом деле притащит тебе какой-нибудь секонд-хенд, на котором спали пятеро детей его соседа... У меня вот тоже новости есть! — провозгласила Ада. — Мой Пушкин вчера опять объявился. Через полгода отсутствия, представляешь! Сказал: скучал, переживал, не смог не прийти. Жена — в командировку, а он — сразу ко мне. Принес новые стихи. Как всегда, гениально! Хочет, чтобы я помогла их напечатать. Но думаю, настоящая поэзия никому не нужна. Когда я ему на это тактично намекнула, такое началось! Он обвинил меня в серости, в творческой зависти. Назвал типичной представительницей общества необразованных потребителей. Я не спала всю ночь...

Ада в своем репертуаре, подумала Верочка, которую здорово отвлекали эти причитания. Пушкин на самом деле был Матвеем Пушкиным — женатым мужчиной, который иногда таскался к Аде, чтобы поесть домашнего борща и котлет, иначе недоступных в отсутствие супруги. Ада же считала его любовью всей своей жизни и непризнанным гением. Для остальных он — признанный специалист по рекламным слоганам. Что-то типа «Как увидел ваши ножки, захотелось мне картошки». За рекламу чипсов ему неплохо платили, но он считал такую работу недостойной себя и своей фамилии.

Аду картошкой не корми дай пожаловаться на жизнь и послушать жалобы других. Не старая еще и вполне симпатичная женщина ходила обычно со скорбным лицом, сутулясь, словно невзгоды гнули ее к земле. На Зою она смотрела с искренним сочувствием. Совсем недавно такой взгляд ловила на себе и Верочка, когда стало известно, что ее преследовал жуткий маньяк.

— Господи, ты же была на краю могилы! — ужасалась тогда Ада. — Этот тип мог, наверное, тебя даже расчленить... Для большинства людей вообще нет ничего святого...

Но Верочка отказывалась считать себя жертвой расчлененки.

— В конце концов, я жива и здорова. А он умрет за решеткой, — назло всему улыбалась она.

И Ада очень быстро потеряла к ней интерес.

Лиза проснулась, как обычно, в семь утра, за минуту до будильника. Ей не терпелось отправиться на работу. Отдых — это хорошо, но за то время, пока она околачивалась возле пирамид, вышло столько интересных статей в научных журналах. В психолого-коррекционном центре профессора Валерианова, который был ее учителем и руководителем, состоялась конференция по нейро-лингвистическому программированию. Да мало ли что еще. Нужно быстро позавтракать, одеться и успеть войти в курс дела раньше, чем Лев Алексеевич Валерианов появится в своем рабочем кабинете.

Лиза пришла в центр первой, и поведать ей последние здешние новости оказалось некому. Лишь через час в дверях показалась другая аспирантка Валерианова — Ниночка.

— Как отдохнула? Почему слабо загорела? Как арабы? Говорят, они неутомимы в любви! — накинулась на нее Ниночка, которая не скрывала, что пошла в науку, чтобы подцепить себе на заграничном симпозиуме жениха поприличнее.

Лиза еле дождалась десяти часов, когда Валерианов, наконец, вызвал ее к себе.

— Чем занимались на досуге? — строго поинтересовался профессор.

Что в переводе означало: как отдохнули?

— Изучала на практике симптомы гетерохромофилии, о которой раньше лишь читала, — доложила Лиза.

То есть о работе не забывала ни на миг даже в Каирском музее.

— Надеюсь, не на себе проводили испытания? — поднял брови профессор.

— Что вы, нет, — поспешила откреститься она.

Еще не хватало, чтобы научный руководитель начал представлять свою аспирантку в объятиях садовника со шлангом...

— Значит, в патогенном конфликте победило «я»?

Профессор имел в виду, конечно, не себя. А фрейдовское «я», которое вступает в противоречие с сексуальностью, что и создает патогенный конфликт, — Лиза про себя повторила давно выученный урок.

— Ладно, перейдем к делу. — Ирония исчезла из взгляда Льва Алексеевича. — Нам с вами, Лиза, предстоит интереснейшая разработка. Вы, наверное, слышали про дело банкира Воронина?

Лиза напряглась. Опять банкир? Только о нем она в последнее время и говорит. И с Верочкой, и с Андреем, а теперь вот профессор его упомянул. Создавалось впечатление, что этот банкир, как таракан, лезет из всех щелей. Ну и прыть у покойника!

— А что с банкиром?

— Его убили. Во всяком случае, уголовное дело возбуждено по статье «Умышленное убийство». Его жена Людмила Константиновна — основная свидетельница. Но беда в том, что она мало что помнит. Похоже, у нее признаки амнезии. А нам с вами, Лиза, поручено ее память восстановить и тем самым помочь следствию.

Глава 5

«Память как кошка. То ластится. И ты улыбаешься без причины, поймав за хвост приятное воспоминание. То выпускает когти. И они скребут по самому больному. И нельзя избавиться от этого зверя внутри...

Мне часто хочется забыть. Все равно плохое не изменишь, а хорошее было, да прошло. Важно, что сейчас. А сейчас — плохо. Еще хуже, наверное, когда и вспомнить нечего. Один день соревнуется с другим по серости и убогости.

Но нельзя опускать руки. Пока живу — надеюсь. И еще куча банальностей. Хотя, наверное, в них что-то есть.

Надо, надо что-то сделать, изменить. Или хотя бы забыть...»

— Овсянка, сэр... — пробормотала Верочка, ковыряясь ложкой в каше быстрого приготовления и тщетно пытаясь представить себя в большой обеденной зале какого-нибудь замка.

Но в этой комнате не было дворецких и лордов, здесь вообще никого не было, кроме нее. Коллеги отправились на нормальный обед. В офисном здании, где расположены редакции этой и еще нескольких газет, находился вполне приличный буфет. А из окна была видна вывеска модной кофейни на другой стороне улицы. Будто специально! Не могли там похоронное бюро, что ли, устроить? Или что-то другое, но в том же духе. Впрочем, можно и без запаха, только отбивающее аппетит.

Чтобы подорвать Верочкин бюджет, не нужна атомная бомба, достаточно салатика из вегетарианского меню. После отдыха за границей и до зарплаты на новом месте придется ей жевать каши и макароны быстрого приготовления.

— Хочу богатого мужа и личного повара. Нет-нет, не надо кальмаров на гриле, лучше приготовьте мне карпаччо с руколой...

Каша, приправленная воображением, показалась не такой уж безвкусной. Хотя почему, собственно, воображением? Планами на жизнь! Верочка молода и привлекательна, у нее модная профессия журналиста, открывающая многие двери. И даже опыт богатого замужества, простите, имеется.

Ее бывший муж Егор Сотовский — весьма обеспеченный человек, хозяин строительной фирмы. Правда, поженились они слишком рано, когда им было еще все равно, где целоваться: хоть на лавке в парке, хоть в японском ресторане. Быстро поженились — быстро разошлись. Не без козней свекрови, которая считала, что Верочка не пара ее мальчику. Теперь о суши ей оставалось лишь мечтать... Нет, не так. Она обязательно внесет суши в план на ближайшие месяцы.

На столе Верочки затрезвонил телефон. Первый звонок! А вдруг это министр печати? Мол, прочитал вашу премьерную статью, хочу выразить благодарность и выписать премию. Хотя вряд ли она услышит именно это, статья-то еще не вышла. Верочка сбросила ее по внутренней сети Александру Исааковичу лишь полчаса назад.

Кстати, Александр Исаакович и звонил. Просил Верочку зайти к нему в кабинет. Там же оказалась и Наталья Алексеевна Рожкина. Она вольготно расположилась с другой стороны стола и по-хозяйски стряхивала пепел в редакторскую пепельницу. Верочке же даже присесть не предложили.