Элизабет не выказала признаков недовольства и даже не попыталась отодвинуться в сторону. Она явно поощряла Ронни Уэйбрайта, в чем отдавала себе полный отчет, как и в том, что играла в высшей степени рискованную игру. Стоит ей чуточку поскользнуться, проявить малейшую беспечность, и ее доброе имя будет запятнано на вечные времена. И однако в глубине души ей хотелось вести себя безрассудно — ведь Руфь дала ей прекрасным совет. Она уже не сомневалась в том, что самым мудрым решением будет просто избавить себя от ненужных дум и переживаний. Один из способов преуспеть в этом — точнее, лучший из возможных способов — заключался в том, чтобы вести себя чуть-чуть неправильно.

IV

В то время на Западе люди настолько мало знали о Китае, что очень немногим приходилось слышать о численности населения Пекина. А между тем это был самый крупный город на земле, и число его обитателей значительно превышало количество жителей Лондона, Парижа или Нью-Йорка. Впрочем, и сам Пекин лишь смутно мог догадываться о такой чести; большая часть его жителей, не умея ни читать, ни писать, не могли осознать, в сколь плотно населенном пространстве они обитают.

Расположенный в девяноста милях от городка Тяньцзиня, служившего ему морскими воротами, Пекин был защищен с севера Великой стеной, выстроенной, чтобы сдержать натиск монгольских завоевателей, которые периодически совершали захватнические набеги. Император Даогуан являлся прямым потомком последнего из монгольских ханов, подчинивших себе Срединное Царство: его предки правили здесь с начала семнадцатого столетия. И поскольку Китай всегда был необъятной страной с неисчислимым населением — императорам приходилось в нем нелегко. История Пекина была видна в его архитектуре. На окраинах, раскинувшись на десятки миль по засушливой, холмистой местности под вечно голубым, матовым, как фарфор, небом, тянулись простенькие одноэтажные строения, населенные беднотой. Во всем они были подобны баракам, а их однообразие способны были нарушить разве что храмы, увенчанные изящной пагодообразной крышей, в которых верующие молились душам своих предков.

Преодолев солидное расстояние к центру города, можно было выйти к огромному огороженному кварталу, именуемому Имперским городом. Здесь проживало бесчисленное чиновничество, управлявшее делами Срединного Царства. В огромных каменных зданиях квартировали сборщики налогов и клерки, юристы и блюстители закона, высокопоставленные офицеры флота и еще более старомодной армии. Здесь также находились конторы и жилища тех, кто считались подлинными правителями этой страны. Это был корпус евнухов. Количество их постоянно пополнялось по мере того, как самых одаренных и способных юношей по всей стране уводили из-под крова родного дома, подвергали операции, лишавшей их мужских признаков, а потом на долгие годы отдавали в ученичество, где под строгим надзором постигали они науку управления огромным, рассыпанным по необъятной территории народом, — который многие на Западе считали и вовсе неуправляемым.

Наконец, в самом сердце столицы, отгороженный от всего мира высокими стенами, стоял Запретный город. Здесь жили император Даогуан, его жены и дети. Здесь также проживала его сестра, принцесса Ань Мень, пожалуй, самое энергичное действующее лицо в лагере тех, кто занимался обновлением древнего и, казалось, противящегося обновлению государства. Здесь жили высшие судейские чины, а также начальники отделов и канцелярий, находящиеся в полной зависимости от воли — и от прихоти — всемогущего императора.

Запретный город представлял собой целый замкнутый мир. И никто не знал этого лучше молодой двадцатилетней женщины по имени У Линь. Уроженка кантонских трущоб, она приходилась тетей юному Дэвиду Бойнтону. Ее познания, благодаря длительному знакомству с Лайцзе-лу и Руфью Бойнтон, были поистине впечатляющими. В свое время она жила и в Нью-Лондоне, и в Лондоне, в Англии, и потому умела говорить, писать и читать по-английски. Лайцзе-лу и мисси Сара обучили ее китайскому письму, и теперь она могла изъясняться на мандаринском наречии правящих кругов не хуже, чем на простом кантонском диалекте трущоб.

Благодаря усилиям Лайцзе-лу и Джонатана, У Линь занимала теперь в Запретном городе уникальный и Ответственный пост. Она служила в штате принцессы Ань Мень, и для несметного легиона дворцовых слуг была фавориткой Ань Мень. На самом же деле ее обязанности были велики. Во-первых, как и предполагали Джонатан и Лайцзе-лу, через У Линь император обеспечивался непрерывным потоком литературы и периодики по самым разным вопросам, имевшим отношение к развитию и модернизации Срединного Царства. У Линь должна была переводить эти работы с английского на китайский и пользовалась правом самостоятельно определять приоритеты в выборе книг и статей. Во-вторых, девушка отвечала за обучение английскому языку Ань Мень и ее августейшего брата. Таким образом, ее положение, оставаясь неизвестным большей части дворцовой публики, на деле оказывалось важным и влиятельным при императорском дворе.

И, конечно, она не переставала изумляться сложному внутреннему устройству жизни в Запретном городе. Здесь были расположены просторные дворцы для членов императорской семьи, а также высшего дворянства и сановников. Были здесь и музеи, располагающие бесценными коллекциями шедевров искусства, отбиравшихся веками на всем долгом протяжении китайской истории, и были здесь постоялые дворы для посетителей, которые сумели удостоиться аудиенции императора.

Весь Китай трепетал при упоминании священного имени Даогуана — подданные считали своего императора божеством. Даже самые высокопоставленные чиновники, желая обратиться к нему, вынуждены были пройти процедуру «катоу»[3] и говорить на таком ритуально-многословном языке, что нормальная беседа сразу делалась невозможной. Чтобы перехитрить обычай, император Даогуан, человек мягкий и чуткий, которому было в то время немногим более пятидесяти, изобрел несложный способ, который сам считал безотказным. И в самом деле, покуда другие соблюдали правила игры, он срабатывал вполне эффективно. Императору нравилось прогуливаться по комнатам, где собирались несколько его приближенных. Те делали вид, что не замечают императора. Это позволяло им, не обращая внимания на его августейшее присутствие, высказывать свои суждения, словно ни к кому не обращаясь, на что он отвечал так же.

У Линь, разумеется, давно привыкла к неожиданным посещениям императором ее скромного кабинета, где в высоких стенных шкафах стояли книги, а столы были завалены бумагами. У него сложилась привычка заходить без предупреждения, присаживаться на край письменного или обычного стола и, если в этот момент присутствовала его сестра Ань Мень, заговаривать как бы с ней, на самом деле адресуя эти слова У Линь. Точно так же, во время их ежедневных уроков английского, император обращался только к сестре, когда у него возникал вопрос по грамматике или произношению.

Девушка довольно скоро привыкла к этой странной манере и никогда не выходила за ее рамки. Когда она говорила, то обращалась исключительно к принцессе. Это давало ей возможность вести довольно продолжительные и плодотворные беседы с императором Даогуаном, не прибегая к формальностям, способным загубить все ее старания.

Изо дня в день У Линь с радостью думала о том, какой счастливый ей выпал жребий. Казалось, всю жизнь ей суждено будет прожить в кантонской лачуге, где все члены семьи ютились в одной комнатушке, а теперь у нее были просторные, со вкусом обставленные собственные апартаменты; в ее распоряжении была целая армия слуг, двое из которых прислуживали лично ей. Ее чонсам, традиционное, плотно облегающее фигуру китайское платье с разрезом для свободы движений, было выткано из чистого шелка руками дворцовых ткачей, работавших исключительно на императорский двор. Она пробовала здесь редкие, дивные блюда, о которых не имело представления подавляющее большинство подданных императора. Если не считать регулярных уроков английского языка, она сама распоряжалась своим временем и не имела обязательного расписания часов работы. Будучи, однако, человеком добросовестным, она всегда появлялась в своем кабинете ранним утром после неизменной прогулки по императорским садам.