Не составило большого труда расположить почетных гостей к уютному отдыху. Целый легион девушек-рабынь, которые по этому случаю надели шелковые юбки, сделали макияж и даже выкрасили соски, был приведен в боевую готовность. Голландский джин, поставлявшийся на остров крайне нерегулярно, на сей раз лился рекой, угощения были под стать королевскому столу — прислуга Голландца подносила гостям изысканнейшие блюда одно за другим. Были представлены деликатесы фактически всех островов Голландского архипелага, и на то, чтобы разделаться со всем изобилием, у гостей ушло несколько часов.

Наконец, один за другим, гости стали подниматься наверх с теми девушками, которых они себе выбрали.

Чарльз отметил для себя, что Голландец ни словом не обмолвился о той услуге, о которой он собирался просить джакартских чиновников. По-видимому, он решил ничего не предпринимать до завтрашнего утра, до того момента, когда вдоволь отдохнувшие соотечественники смогут умять обильный завтрак. Тогда, и только тогда, он даст им понять, что был бы весьма им признателен за временное эмбарго на продажу и экспорт черного перца.

Толстый Голландец изловчился в благородном искусстве получать желаемое от людей, занимающих высокие кресла. Вся затея удалась на славу. И как предполагал Голландец, чиновники из Джакарты выразили полную готовность содействовать плану. Было признано, что рынок перца сейчас задыхается от переизбытка предложения, и эмбарго будет способствовать умиротворению ценовых потрясений. И в один и тот же день скупщики перца из Англии, нескольких стран Европы и из Соединенных Штатов, находившиеся в то время в Джакарте, были потрясены, узнав, что в соответствии с новым законом, введенным в полдень генерал-губернатором, закупка и приобретение перца строжайшим образом запрещались, а все запасы приправы, которые были востребованы ранее, предписывалось вывезти с Явы в пределах последующих четырнадцати дней. По истечении этого срока правительство намеревалось приступить к конфискации. Отсрочка в две недели, как сообщил Чарльзу в частном порядке Голландец, предоставляла кораблям «Рейкхелл и Бойнтон» возможность без лишней суеты покинуть гавань джакартского порта.

— Какую цену ты думаешь запросить за перец в Англии, Чарльз? — поинтересовался Голландец.

Чарльз задумался.

— Я толком еще не решил, — ответил он. — Но пока склоняюсь к тому, чтобы утроить цену с десяти гиней за сто фунтов до тридцати гиней.

Голландец сокрушенно покачал головой.

— Ты меня разочаровываешь, дружок, — промолвил он. — Я-то думал, что у тебя повадки настоящей акулы, но ты, к моему глубокому сожалению, их, похоже, лишен. Ты можешь требовать и спокойно получить любые деньги за наш товар.

— Вполне возможно, — сказал Чарльз, — но мне не хотелось бы обидеть постоянных клиентов слишком резким повышением цены.

— Чепуха! — взревел Голландец и с такой силой ударил по ручке плетеного кресла, что два оказавшихся поблизости попугая прекратили гоготать и испуганно уставились на него маленькими глазками-бусинками.

— Ты меня не заставишь принять твои условия, Чарльз. Ты выходишь с товаром на свободный рынок, и покупатели вольны принять твое предложение или отвергнуть его. Почему они должны чувствовать себя обиженными и держать на тебя зуб? Я настаиваю на том, чтобы ты поступил благоразумно.

— Что значит «благоразумно»? — спросил Чарльз.

Все лицо Голландца, казалось, избороздили складки и канавки.

— Если бы вместо тебя пришлось действовать мне, я бы, честное слово, назначил бы гинею за фунт.

Чарльз был поражен.

— Боже милосердный! Да ведь это же сто гиней за стофунтовый мешок! Никогда такие деньги не платили за черный перец.

— Это потому, что рынок устоялся, и покупатели начали понемногу сбивать цены. Но теперь ты — единственный поставщик черного перца во всем мире. Будь же умницей и действуй соответственно ситуации.

Чарльз недоверчиво крутил головой, но не мог не согласиться с тем, что коварный Голландец прав. Средства, которые он смог бы в этом случае заработать для «Рейкхелл и Бойнтон», превзошли бы все ожидания, и это, несомненно, предотвратило бы угрозу финансового краха, нависшую над компанией. Он медленно кивнул.

— Полагаю, — сказал он, — ты все же прав. Имеет смысл сыграть в эту игру.

— Ты ничего не понял, — произнес Голландец чуть дребезжащим голосом. — Никакая это не игра. Ты просто делаешь ставки на всех лошадок, заявленных в гонке, и все они приходят к финишу одновременно.

V

Хомер и Джуди Эллисон, необыкновенно счастливые, возвращались домой в Нью-Лондон после медового месяца, проведенного у Ниагарских водопадов. Они твердо решили сразу по приезде погрузиться в решение семейных задач. Главным предметом их беспокойства оставались дети Джудит, в особенности маленькая Джуди, которая не скрывала своего страшного разочарования их женитьбой. По пути домой они заехали к Джеримайе Рейкхеллу, где их приветствовали сам Джеримайя и мисси Сара, которые по этому случаю сидели на ступеньках переднего крыльца и наслаждались благоухающей вечерней прохладой. На крыльцо выбежала из дому маленькая Джуди.

Предвидя какое-нибудь язвительное замечание, се мать непроизвольно расправила плечи. Хомер же, вдруг осознав, что он изо всех сил сжимает кулаки, постарался убрать руки за фалдами своего сюртука. Джуди, однако, поразила и мать, и отчима тем, что без колебаний приблизилась к ним и, звонко расцеловав обоих, воскликнула:

— Добро пожаловать домой!

Такая встреча была для молодоженов полной неожиданностью, и они украдкой обменялись изумленными взорами.

Сара и Джеримайя, заметив их смущение и прекрасно понимая его причину, ласково им улыбнулись.

— Я считаю, — заявила Джуди, — что сейчас самое лучшее время рассказать вам о том, что я обо всем думаю. Ведь я правильно говорю?

Ее мать, казалось, лишилась дара речи.

— Безусловно, — ответил за обоих Хомер.

— Теперь я знаю всю правду, — выпалила девочка на одном дыхании.

К Джудит Эллисон наконец вернулась способность говорить.

— Что ты хочешь сказать этим, Джуди?

Джуди заговорила с таким достоинством, которого, казалось, невозможно было ожидать от девочки ее лет.

— Бабушка рассказала мне о поступках моего отца и о том, как тебе тяжело жилось, мама, — сказала она. — Я всего этого не знала и поэтому надеюсь, что вы простите мое отвратительное поведение.

— Ну, оно не было таким уж отвратительным, — проговорил, усмехаясь, Хомер.

— Нет, было, — настаивала Джуди. — Я хочу, чтобы ты это слышала, мама, — я уверена, что и Брэд будет во всем со мной согласен, когда вернется домой с Востока и я расскажу ему правду. У меня есть теперь только один способ доказать вам, как я раскаиваюсь, и я хотела бы попросить вас об одной услуге.

— Разумеется, мы сделаем для тебя все, что в наших силах, — прошептала Джудит.

— Конечно, ваше право — отказать в этом мне и моему брату, — торжественно провозгласила девочка. — Я прошу изменить мне фамилию на Эллисон, и чем раньше, тем будет лучше.

Хомер привлек ее к себе и крепко обнял, затем наступил черед ее матери.

— Я безотлагательно напишу прошение в суд о признании меня вашим отцом, — сказал Хомер. — Мне гораздо приятней считать вас собственными детьми, а не падчерицей и пасынком.

Джудит с трудом утирала слезы, хлынувшие из ее глаз.

— Не знаю, как вам удалось это, мисси Сара, — прошептала она, — но вы — настоящее чудо.

Сара Рейкхелл покачала головой, а потом твердо сказала:

— Ты ошибаешься, Джудит, я ничего такого не сделала. Я лишь предоставила твоей дочери возможность проявить то благоразумие, которым Господь щедро наградил ее, а все остальное она решила для себя сама.

Джеримайя чувствовал невероятное облегчение. Наконец-то они были избавлены от позорного клейма, оставленного его покойным зятем, и он твердо знал, что дочь и ее семья смогут теперь действительно начать жизнь заново вместе с Хомером.