Президент привстал и вновь протянул ему руку.

— Меня удручает, что я способен сделать для вас такую малость, мистер Рейкхелл, — сказал он. Когда он вновь сел, лукавые искорки мелькнули в уголках его обманчиво ласковых глаз. — Насколько я понимаю, в вашем деле сейчас наблюдается существенная конкуренция, мистер Рейкхелл, — сказал он. — И судя по тем рекордам, которые раз за разом устанавливают ваши клиперы, берущие курс на Восток, я могу заключить, что каждый сэкономленный день пути для вас крайне важен.

— Это действительно так, сэр.

— В таком случае, — сказал Полк, расплываясь в улыбке, — я смогу вам быть полезен в более практическом ключе: информация об этих лицензиях не будет оглашена в течение нескольких недель. Если ваши конкуренты не будут знать, что они могут обратиться за получением таких же лицензий, то и не подадут таких прошений. А у вас будет в выигрыше порядочный срок — несколько недель, а то и месяцев.

Это и впрямь было щедрым благодеянием. Джонатан не мог скрыть радости.

— Это действительно добрая весть, мистер президент, — сказал он. — Она приходит в то время, когда моей компании как никогда требуется поддержка, и я счастлив, что мои козыри с начала игры окажутся весомее, чем у моих противников.

— Только ваша дружба с правителями Китая сделала возможным наш договор, мистер Рейкхелл, — сказал Полк, и в голосе его неожиданно зазвучала щемящая нотка. — Если бы у меня вдруг отыскалось свободное времечко — что в моем положении всегда почти непозволительная роскошь, — мог бы я тогда попросить устроить для себя коротенькую морскую прогулку на борту вашего клипера?

— Это было бы для меня огромной радостью, сэр, — ответил Джонатан.

— Я дам вам знать, — сказал Полк и со вздохом добавил: — Боюсь, скоро этого не случится. Мой календарь расписан на ближайшие несколько месяцев, и передышки не предвидится.

Джонатан поклялся, что никогда в жизни больше не даст себе поблажки. Он не в силах был понять, что заставляет некоторых людей баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов. Первым президентом, которого он встречал в своей жизни, был Эндрю Джексон. У него были такие же провалившиеся глаза, как и у Полка. Этот пост, вынуждавший не только к обязанностям действительного главы государства, но и к церемониальным функциям, по всей видимости, полностью изнурял человека.

— Когда один из ваших кораблей возьмет курс на Восток, я буду вам очень признателен, если вы сообщите мне дней за пять, — сказал Президент. — Сейчас мое письмо императору переводят на китайский. В нем я сообщаю о своем твердом намерении выполнять наш договор и выражаю надежду, что это приведет к процветанию обоих наших народов.

Новости не выходили из головы Джонатана в течение всей обратной дороги в Нью-Лондон. Для Полка вообще был характерен гуманистический настрой, этим было окрашено и его отношение к императору Даогуану. Молодой судопромышленник был окрылен — и не только тем, что компания «Рейкхелл и Бойнтон» сразу получала солидное преимущество по сравнению с прочими конкурентами в китайской торговле. Письмо президента, безусловно, расчистит пути для более гармоничных связей. Казалось, открывается новая эра в отношениях между Соединенными Штатами и Китаем, бывших прежде эпизодическими, и Джонатан мог гордиться, что в этой политике «открывания дверей» он играет ведущую роль. Он сожалел лишь о том, что рядом не было Лайцзе-лу, которая разделила бы с ним радость.

По приказу принцессы Ань Мень, доктор Мелтон получил свободный доступ в личные покои императора в любое удобное для него время. То была совершенно особая привилегия, как вскоре пояснила У Линь.

— Среди сотен миллионов китайского народа, — сообщила девушка, — по пальцам одной руки можно пересчитать тех, кому позволено свободно входить и выходить из покоев императора Поднебесной. Таким правом не пользуются ни его жены, ни его возлюбленные наложницы, ни министры его правительства.

То расположение императора, которое Мэтью приобрел благодаря успешному врачеванию, начинало возносить его все выше и выше.

— А кто же остальные? — поинтересовался он.

— Мне известны только двое, — сказала У Линь. — Одна из них — принцесса Ань Мень собственной персоной, другой — старший сын императора и его наследник. Возможно, командир телохранителей императора может приходить и уходить, когда посчитает необходимым, однако в точности мне это неизвестно.

— Может быть, это считается сугубо частным делом? — насмешливо спросил он.

Она покачала головой.

— Любое движение императора, любое слово, им сказанное, любой звук — очень существенны. У вас на Западе никто не знает, как могуществен наш император, каким почитанием окружена его фигура. Вот потому и рассержены императорские лекари вашими действиями.

— Не понимаю, из-за чего они так переполошились, — сказал он. — Император быстро идет на поправку, а я считал, что это и было нашей общей заботой.

Его постоянное непонимание обычаев и самого склада китайского ума вызвало ее улыбку. Она слегка покачала головой.

— Вам, человеку Запада, все же недостает чувства такта. Неужели вы не понимаете, что императорские лекари потому и сердиты, что их порошки и прочие снадобья не возымели действия, тогда как вы, иностранец, а к тому же и белый дьявол, как они вас называют, вылечили императора неизвестными им лекарствами? Из-за вас императорские лекари ударили в грязь лицом.

— Я с радостью пойду к ним, — заявил Мэтью, — и расскажу, что не собирался претендовать на их места или причинять им волнения.

У Линь покачала головой.

— Лучше будет, мне кажется, если вы оставите все как есть. Пройдет время, и они привыкнут к вашему присутствию здесь и примут вас. Если вы не придадите значения их отношению, все может пройти более гладко. Но если вы выразите так или иначе свое мнение по этому поводу, они просто будут вынуждены зацепиться за ту позицию, которую сейчас заняли, причем независимо от возможных последствий.

Мэтью про себя подивился хитросплетениям существования при дворе в Запретном Городе и невольно спрашивал себя, все ли отношения в Срединном Царстве носят печать такой премудрости.

Однако ему еще долго предстояло искать ответ на свой вопрос. Пока же он быстро постигал многое другое. Он ежедневно ходил наблюдать своего августейшего пациента и понемногу привыкал к тому, что император «отсутствует» — даже во время непосредственного обследования.

У американского доктора развилась привычка детально обговаривать каждый свой шаг в курсе лечения и во время осмотра. После этого он непременно докладывал о том, какие результаты получил. Как правило, в такие минуты они с императором оставались вдвоем в огромной спальне, и его пациент благодарно кивал, впитывая знания о западной медицине.

Наконец настал день, которого Мэтью Мелтон с нетерпением ожидал. И, чувствуя прилив радостного облегчения, он обратился к всемогущему повелителю Срединного Царства:

— Быть может, вы могли бы передать от меня послание императору Поднебесной?

Даогуан, немного подумав, кивнул:

— Что же, в каком-то смысле я попытаюсь вам помочь.

— Пожалуйста, сообщите ему, что отныне он может покидать свою постель, когда ему заблагорассудится. Он, однако, не должен ни перетруждать себя, ни совершать лишних и необязательных усилий. Я рискну сказать, что ему разрешается видеться со своими министрами и вершить дела управления страной в утренние часы, но в полдень ему следует решительно прерваться и остаток дня посвятить спокойному отдыху. Он очень ослаблен болезнью, и ему потребуется много здоровой пищи и продолжительных, но щадящих упражнений для того, чтобы вернуть себе жизнерадостность и душевную бодрость.

— Знает ли американский лекарь некоторые упражнения, которые бы он решился порекомендовать? — вежливо осведомился император.

У Мэтью мелькнула мысль, что ни у одного доктора никогда не было более заинтересованного пациента.