Да, подсчитать убытки от недополученной прибыли будет практически невозможно, хотя и сейчас очевидно, что сумма может быть поистине катастрофической. Молинда с ужасом думала о том, что компании, с превеликим трудом пытающейся устоять на ногах после периода бурного роста, с последствиями этого удара будет справиться уже трудно.

Появился сэр Седрик Пул, и Молинда пересказала ему то, что слышала из уст Лу Фаня. Упомянула и о смоле, размазанной по всему клиперу, что и предрешило его судьбу.

— Я это знаю, — ответил сэр Седрик. — Мы также обнаружили следы смолы и стараемся распутать эту ниточку. Но должен предупредить тебя, проследить ее очень и очень непросто.

— Я прекрасно это понимаю, — сказала Молинда.

— Известны ли тебе какие-нибудь враги компании? Или, может быть, такие враги есть у тебя самой?

Он был отлично осведомлен о том, что Оуэн Брюс и Рейкхеллы враждовали между собой, но сейчас действовал в ранге официального лица. Так же прозвучали и ответы Молинды:

— Шотландец Брюс, чьи доки находятся по соседству с нашими, а пакгауз — через аллею напротив наших пакгаузов.

Сэр Седрик кивнул.

— Для тебя не явится неожиданностью, если я скажу, что предвидел такой ответ. Я послал двух лучших своих сотрудников проверить эту версию. Они доложили, что не смогли обнаружить ровным счетом ничего, что указывало бы на его причастность к преступлению.

Молинда была и удивлена, и разочарована.

— Не представляю, кто еще мог это сделать.

Сэр Седрик мягко сжал ее плечо.

— Постарайся думать об этом как можно меньше и оставь эти проблемы мне. В конце концов, мне за это платят. А чтобы окончательно убедиться в том, что ум твой не удручен печалью, я приглашаю тебя отобедать вместе со мной.

Она непроизвольно бросила взгляд на свое балийское платье, простое, без излишеств одеяние, в которое она облачилась еще утром.

— Мне нужно будет пойти домой переодеться.

Он покачал головой и улыбнулся.

— Да ты и так в сотни раз прекрасней любой местной дамы. И кроме того, я не хочу, чтобы у тебя появилась возможность уйти в свои мысли.

Они отправились обедать в новый ресторанчик, открытый предприимчивым кантонцем, который был преисполнен решимости приучить британцев и других живущих в Гонконге иностранцев к прелестям кухни Срединного Царства. И в этом он блестяще преуспел: заведение было битком набито, и только высокий пост сэра Седрика в колониальном правительстве позволил им в конце концов усесться за столик.

Выбор блюд остался за Молиндой, более знакомой с достоинствами китайских блюд. Первым был подан дим сум, который в этот раз состоял из запеченных в тесте клецок с разнообразнейшей начинкой, начиная со свежевыловленных креветок и кончая овощами и копченым мясом. В качестве основного блюда заказали утиное мясо по-пекински, весьма популярное на севере страны. Главной частью блюда был отлично проваренный на пару молодой утенок, которого затем легко и быстро обжарили в арахисовом масле, чтобы придать его коже хрустящую жестковатость. Цыпленок покоился на ложе из фасолевой лапши мунь, легкой, почти воздушной, напоминающей всем посетителям ресторана те спагетти, который Марко Поло привез с собой в Европу из неизвестного тогда Китая. Утка была приправлена луком и морскими растениями, а все кушанье погружено в обильный соус из сливок, в которых на медленном огне были сварены ломтики свежих омаров.

Утенок оказался настоящим лакомством, однако сэр Седрик скоро обнаружил, что Молинда не столько ест, сколько делает вид, что ест.

И ему захотелось окончательно рассеять ее печаль.

— Я бы очень хотел, чтобы ты не принимала этот пожар так близко к сердцу.

— И мне бы хотелось выбросить его из головы, но я ничего не могу с собой поделать.

— Тогда позволь подбросить для твоего ума немного свежей пищи, — сказал он, глядя на нее с ласковой улыбкой. — Молинда, я имею честь просить тебя стать моей женой.

Глубоко тронутая, она безотчетно протянула руку и взяла его за локоть.

— Ты такой милый, Седрик, — сказала она. — Это мгновение я запомню надолго. Однако я отказываю тебе — могу добавить — с величайшим сожалением.

— Тогда почему же ты должна мне отказывать? — воскликнул он.

— Это будет большой ошибкой — для нас обоих, — сказала она. — Ты человек с большим будущим, и твой пост здесь, в Гонконге — лишь ступенька ожидающей тебя впереди карьеры. Что же подумают о тебе твои покровители, когда узнают, что твоя жена — вовсе не белокожая англичанка?

— Если они окажутся такими узколобыми кретинами, мне просто будет наплевать, что они подумают, — запальчиво проговорил он.

Она покачала головой.

— Сейчас ты говоришь так, и, безусловно, веришь, что говоришь правду, — сказала она. — Но когда подойдет время и ты потеряешь какой-нибудь высокий пост, скажем, губернатора колонии, лишь из-за того, что женился не на той женщине, — наш брак, скорей всего, не окажется счастливым.

Он принялся было горячо протестовать, но она не дала ему возможности перебить себя.

— И что более важно, тебе нужна жена, которая будет о тебе заботиться, беречь тебя, растить твоих детей. Тебе совсем не нужна жена, которая предана своей работе. И в особенности — как в моем случае, — жена, которая предана своим работодателям и никогда в жизни не подвела бы их, оставив свою работу.

Седрик положил на тарелку палочки, которыми к тому времени научился пользоваться с большой сноровкой.

— Но почему же ты так предана «Рейкхелл и Бойнтон»?

— По одной простой причине, — ответила она сдержанно, предпочитая не касаться шаткого финансового состояния компании, — они полагаются и рассчитывают на меня в тех сложных операциях, которые они осуществляют на Востоке. Они мне доверяют, и я не имею права покидать их.

— Но нельзя же исключить того, — сказал сэр Седрик, — что однажды кто-то другой придет тебе на смену. Ведь я прав?

— Этого нельзя исключить, — скромно ответила она.

— Ну, в таком случае, — он широко развел руками, — их потребность в тебе резко пойдет на убыль.

— Я не так глупа, чтобы предсказывать, каковы могут быть их потребности. Пока эта часть работы отведена мне, а что произойдет завтра или послезавтра, я ничего знать не могу. Но у меня есть и другой, куда более значительный повод для преданности этим людям. Ты помнишь, как-то раз я рассказывала тебе о том, что была продана в рабство пиратами, захватившими меня на Бали.

Он кивнул.

— Насколько я понимаю, ничего сверхъестественного в этом не было. Есть такие банды, которые рыщут в поисках девочек по островам, потому что спрос на красивых женщин всегда велик. Мне повезло, что меня продали Толстому Голландцу, который увидел во мне способности к занятию бизнесом и дал возможность работать на него. Но еще больше мне повезло в том, что с Толстым Голландцем вели дела Чарльз Бойнтон и Джонатан Рейкхелл. Только им обязана я своей свободой, а это значит, что я их вечная должница.

Сэр Седрик видел, как пылали в этот момент ее глаза, а потому решил ограничиться молчаливым кивком.

— Когда-нибудь, если ты захочешь, я расскажу тебе об этом более подробно, — продолжала она, — но именно Джонни и Чарльз сумели добыть мне свободу, самый драгоценный дар, который я могла получить от смертных. Сама я никогда не смогла бы добиться свободы. Именно благодаря Джонатану я удостоилась знакомства с императором Даогуаном и его сестрой, а впоследствии стала членом их семьи, когда они выдали меня замуж за их кузена. И, стало быть, всем, что у меня есть, я обязана «Рейкхелл и Бойнтон»: и своим положением в обществе, и свободой как таковой. А потому я никогда не позволю себе бросить их дело: уход в моем случае так или иначе будет проявлением неблагодарности. Еще раз выйти замуж я могу только при условии полного понимания того, что я не собираюсь бросать эту работу ни сейчас, ни в будущем. А это уже будет несправедливо по отношению к тебе, мой дорогой Седрик. Нет, я боюсь, нам не суждено долго быть вместе. Я с удовольствием буду встречаться с тобой и дальше, но — рано или поздно — нам придется пойти разными путями. Может быть, так будет лучше для нас обоих.