— Я не угрожала вам... пока, — сухо ответила Молинда, — но как раз сейчас я собираюсь это сделать. Гонконг растет с каждым днем и, несомненно, нам с вами не должно быть здесь слишком тесно. Бог свидетель, как велико Срединное Царство, как много в нем пригодных для торговли товаров — на благо «Рейкхелл и Бойнтон» и вашей фирмы. Так проследите же за тем, чтобы с моими работодателями вы имели отношения только в рамках закона. Проследите за тем, чтобы не выкидывать новых фокусов и быть честным и порядочным в своих поступках.

— Вы мне диктуете, что делать, а чего не делать, что я должен, а чего — нет, — проговорил он скрипучим голосом, — а что, если я вздумаю вас не послушаться, сударыня? Представьте-ка, что я просто попрошу вас убраться ко всем чертям с вашими угрозами.

Молинда медленно поднялась со стула, и, хотя он буквально нависал над ней, раза в два превосходя ее в весе, она не испытывала ни малейшего страха. Спокойно выдержав его злобный взгляд, она заговорила мягким голосом, четко выговаривая каждое слово.

— Если бы вы знали меня получше, мистер Брюс, — сказала она, — вы бы ни секунды не сомневались в том, могу ли я реализовать те угрозы, на которые решаюсь. Так что послушайте меня внимательно. Вы много лет прожили на Востоке и давно знакомы с народом Срединного Царства. Я надеюсь, вам приходилось слышать о существовании тайных обществ?

— Разумеется, — нетерпеливо пробубнил он, — и что из этого?

Ни выражение лица, ни ее речь не изменились.

— У моих работодателей и у меня самой имеются хорошие друзья, которые руководят одним из таких обществ. Если наша собственность опять пострадает в результате какого-нибудь загадочного несчастного случая, я сниму с себя все гарантии вашей безопасности, мистер Брюс.

— Были бы вы мужчиной, я бы вызвал вас на дуэль, — проговорил он, чуть не шипя от ярости.

— А если бы вы, сэр, были мужчиной, мне бы не пришлось с вами разговаривать в таком тоне. Хорошо это или нет, но мы с вами соседи, мистер Брюс, и, ради сохранности вашей собственности и для вашего личного блага, я убедительно прошу вас никогда больше не покушаться на собственность моих работодателей. Вот и все, что я хотела вам сказать, и постарайтесь отнестись к этому как можно серьезней.

Она повернулась на высоких каблуках и прошла к выходу, от души желая, чтобы ее облегающее яванское шелковое платье не столь четко выделяло все линии ее фигуры. Она почти не сомневалась, что ей в достаточной степени удалось напугать Оуэна Брюса.

V

Время в огромном дворце Запретного города текло медленно. Мэтью Мелтон с удивлением обнаружил, что и дни, и недели становятся как-то однообразны.

Каждое утро он приходил в свой кабинет, обставленный с учетом самых взыскательных запросов, и ждал появления клиентов. Как правило, его посещали два или три человека. Еще несколько человек он принимал во второй половине дня. Все это были почти сплошь молодые люди — младшие офицеры и гражданские служащие средних рангов. Нежелание людей доверять ему свои недуги приводило его в недоумение, и он спрашивал У Линь, почему люди продолжают избегать его.

— Люди Срединного Царства, — повторяла она, — верят в силу традиций. Обычаи и нравы отцов нам всегда кажутся лучше наших собственных. Я жила на Западе, я могу понять и оценить, на что способна ваша медицина. Другие же испытывают страх. Те же, кто к вам приходит — это смельчаки, прослышавшие о том, что вы лечите императора и принцессу. Таким образом они хотят попросту утвердиться при дворе.

— Но ведь это смешно, — протестовал Мэтью. — Я не пользуюсь никаким влиянием ни на императора, ни на его сестру.

— Но люди, которые обращаются к вам со своими болезнями, этого не знают, — ответила У Линь. — Я не представляю себе, как вам удастся убедить подданных императора принять методы западной медицины.

— Это просто стыдно, — проговорил Мэтью. — Западная медицина отличается от китайской, как небо от земли.

У Линь взглянула на него и чуть высокомерно усмехнулась.

— Вы в этом так уверены, доктор?

— Ну да... гм... естественно, — ответил он.

— Значит, вы ничего не знаете о травяных целебных средствах и о том способе лечения, который мы называем акупунктурой.

— Но в этом нет ни капли моей вины! — воскликнул он. — Я раз за разом пытаюсь убедить императорских медиков обучить меня основам своего ремесла, но они остаются глухи к моим мольбам.

— И вполне естественно, потому что они вас боятся, — сказала У Линь. — Но каждый вылеченный вами больной сейчас работает на вас. Если вы сохраните терпение, со временем люди начнут верить вам.

— Боюсь, — сказал он, — к тому времени я стану дряхлым стариком.

— Боги не посвящают нас в свои замыслы, и не наше дело их об этом спрашивать, — ответила она.

Он не был уверен в том, шутит она или говорит серьезно, а потому не стал развивать эту тему. По всей видимости, он заслуживал ее упрека: он действительно ничего не знал ни о целительной силе трав, ни об акупунктуре. Ему пришлось сетовать на свое невежество до тех пор, пока он не почувствовал свои первые успехи в овладении языком.

Большую часть свободного времени он ежедневно посвящал изучению китайского. Он настаивал на том, чтобы У Линь не переводила ему слов пациента, пришедшего на прием. Чувство уверенности приходило постепенно, ибо, несмотря на неистребимо резкий акцент, его, по крайней мере, начали понимать, а он уяснял смысл услышанного, — во всяком случае, на мандаринском наречии. Впрочем, если говорящий прибегал к одному из многочисленных местных диалектов, он вынужден был капитулировать.

Лето оборвалось внезапно, и наступила прохладная осень. Дождей, однако, практически не было, и земля казалась сухой и выжженной, почти безжизненной, и когда Мэтью смотрел из своих окон на поля, раскинувшиеся за пределами обитаемой части города, он размышлял, не посреди ли огромной пустыни был расположен Пекин.

Пыль забивала ему нос и горло, и в конце концов у него разразился страшный насморк, начался жар, слабость охватила его.

Через день он чувствовал себя еще хуже, и, осилив утром лишь чашку чаю, он добрел до своего кабинета и принялся дожидаться появления пациентов. К его удивлению, спустя несколько минут в кабинет вошла У Линь. Она смутила его еще больше, когда заявила, что пришла сюда не ради лечения и что никогда прежде не чувствовала себя так хорошо.

— Я нахожусь здесь, — спокойно сказала она, — потому что в этом доме секреты долго не хранятся. Сегодня с утра на каждом углу говорили, что врач из Америки болен.

— Это всего-навсего мерзкий насморк, — сказал Мэтью. — Ничего серьезного.

Она пристально посмотрела на него.

— Выглядите вы просто ужасно, — сказала она ему по-английски. — У вас остекленевший взгляд, нос совершенно красный, и вообще, кажется, вам очень плохо.

— Ну что ж, сказать по правде, мне действительно нехорошо.

Она поправила непослушную прядь иссиня-черных волос.

— Вам сейчас предоставляется отличная возможность доказать преимущества западной медицины. Если вам удастся быстро вылечить самого себя, у вас во дворце появится много сторонников.

Мэтью с усилием улыбнулся.

— К сожалению, — сказал он, — западная медицина не научилась лечить эту болезнь. Проводились специальные исследования и в Эдинбурге, и в Гарварде, но безо всякого успеха. Я не сомневаюсь, что способ лечения со временем будет найден, но пока этот день не наступил.

У Линь кивнула, выражая свое согласие.

— Когда я была в Лондоне, мне как раз случилось там простудиться. Мне было так плохо, что я два-три дня пролежала в постели. И ваше место сейчас именно там.

Он решительно замотал головой.

— Меня могут искать больные, и мой долг оказать им помощь, если таковая им понадобится. Если уж от местных жителей требуется такое мужество, чтобы предстать перед западным врачом, значит, мне надо быть всегда наготове, чтобы помочь им.