Девушки, которым он поручил выполнение этого задания, повиновались с видимой неохотой. Вскоре они возвратились в общество своих подружек, сидевших на газоне в расслабленных позах и лакомившихся фруктами. И та и другая были явно довольны, что им без особых усилий удалось справиться со своей миссией. Девушка, с которой Браун имел близость, по просьбе Голландца стояла рядом с его креслом.

Вскоре появился и Райнхардт Браун. Глаза его были немного опухшими после крепкого сна. Он совершенно не понимал, зачем его хозяину понадобилось срочно его видеть, но настроение у него было вполне бодрое, кормили здесь отменно, и нигде прежде не видел он такого множества прекрасных полуобнаженных женщин, причем по его требованию любая из них могла дать ему насладиться своими прелестями.

Браун вразвалочку подошел к Голландцу и бесцеремонно уселся на стул прямо напротив огромного бамбукового кресла.

Голландец невесело хихикнул и дважды щелкнул пальцами. Откуда ни возьмись появились двое хрупких на вид туземцев в набедренных повязках, обвязанных вокруг талий ремнями с метательными ножами, резко подхватили Брауна и поставили его на ноги.

— Мне казалось, я не предлагал вам садиться, хе-хе, — спокойно произнес Голландец.

Не привыкший к такому возмутительному обращению, Браун попробовал было что-то зашипеть в ответ, но Голландец властным жестом приказал ему умолкнуть.

При иных обстоятельствах Райнхардт Браун запросто пренебрег бы таким предостережением, но сейчас ему пришло в голову, что в его положении свою удаль лучше оставить при себе. Он находился в тысячах миль от родного дома, на маленьком, заселенном неведомым народом острове, о существовании которого ему ровным счетом ничего не было известно, до тех пор пока клипер Джонатана Рейкхелла не доставил его в Джакарту. Сам Голландец был, конечно, горой мяса, которую ничего не стоит повалить на землю, но двое его охранников, готовых в любую минуту заломить немцу руки, были примером совсем другого рода. Он чувствовал захват ловких и цепких рук, а огонек в их глазах лучше всяких слов свидетельствовал, что они только ждут предлога, чтобы превратить Брауна в мишень для своих метательных ножей.

Он заставил себя смириться и заговорил неожиданно кротким голосом:

— Я был бы признателен, если бы мне объяснили причину подобного обращения.

Голландец захихикал и указал на девушку, которую Браун вынудил отдаться угрозами.

— Знакома вам эта девушка?

— Разумеется, — быстро ответил Браун. — Она провожала меня в мои комнаты...

— После чего вы вытащили пистолет, угрожали ей убийством, если она вам не отдастся, — что она и сделала, опасаясь за свою жизнь.

Браун громко расхохотался и замотал головой.

— Да ведь это, дорогой мой хозяин, самая абсурдная история, что я слышал в последние несколько лет. Неужели вы думаете, что я такой дуралей? Зачем мне подвергать себя риску и становиться вашим врагом с помощью таких методов?

— И, тем не менее, вы оказались именно таким дуралеем и действительно стали моим врагом.

Голландец все время посмеивался, будто рассказывал какую-то очень забавную историю.

Браун почувствовал, как кровь его леденеет, и инстинктивно потянулся к кобуре, висевшей у него на поясе. Но телохранители-индонезийцы были начеку, и он опять ощутил их железную хватку. Лишенный свободы движения, он начал было снова бурно выражать эмоции.

— От него больше шума, чем от моих попугаев, — сказал Голландец. — Может, кто-нибудь заставит его наконец умолкнуть?

Телохранители немедленно повиновались, и во рту у Брауна оказался пренеприятный кляп. Это, правда, не помешало ему продолжать говорить, но произносимые им звуки уже не были словами.

Голландец на сей раз расхохотался более сердечно и сказал что-то на местном, непонятном немцу наречии. Девушка, над которой надругался Браун, нерешительно выступила вперед и вытащила нож из-под ремня у ухмылявшегося телохранителя. Вдруг печать смущения сошла с ее лица, и она резким взмахом рассекла ремень Брауна на две совершенно равные части. Его брюки начали медленно сползать вниз по бедрам, и девушка ускорила этот процесс, пару раз дернув за край брюк, а потом стянув с него и нижнее белье. Нижняя часть его тела предстала теперь во всей красе. Остальные девушки оживленно захихикали. Голландец, несколько раз снисходительно крякнув, снова заговорил на местном языке. Жертва Брауна взмахнула ножом и остановила руку рядом с его яичками.

— Вы же теперь не в Гамбурге, дружище, — сказал Толстый Голландец. — Вы в Джакарте, столице Голландской Ост-Индии. Жизнь здесь попроще, а честь защитить легче. Вы здесь новый человек и наших правил не знаете. Поэтому мы решили сжалиться над вами. В наказание за такое поведение девушка имела право отрезать вам яички, а потом вывести вас на привязи для всеобщего обозрения. Но вы избежите этой участи. Она решила продемонстрировать вам свое благородство. Вас покажут людям, но на сей раз с телом вашим ничего не случится.

Девушки срезали длинную и гибкую виноградную лозу, смастерили на ней петлю и накинули ее на шею несчастного Брауна. Телохранители намертво связали ему руки за спиной. Девушка сказала ему что-то на туземном наречии. Она пояснила свои слова тем, что кольнула его ягодицы острием ножа. Он взвизгнул и даже подпрыгнул, но деваться было решительно некуда.

— Вас проведут по всей усадьбе, и мои слуги будут с удовольствием разглядывать вас, — сказал ему Толстый Голландец. — Таким образом, занятый здесь персонал сможет убедиться в том, что моя благосклонность к человеку вовсе не зависит от цвета его кожи. Хе-хе. Пусть это послужит уроком и для вас. Если вы еще хоть раз доставите неприятности даме на территории моей усадьбы, я обещаю, что лишу вас мужских достоинств и дам возможность убедиться в этом всем желающим.

Он поднял бокал, отпил несколько глоточков и о чем-то заговорил с девушками. Это послужило сигналом обесчещенной жертве Брауна, и она опять кольнула ножом своего пленника.

Браун вскоре понял, что идти ему будет не так просто, потому что штаны и нижнее белье вязали ему лодыжки, но, не желая, чтобы его еще раз ткнули ножом, он старательно засеменил. Девушка шла впереди и, подтягивая время от времени свободный конец лозы, вела его, как отбившееся от стада и пойманное животное.

Ни признаков удовольствия, ни отражения каких-то иных эмоций нельзя было прочитать на ее лице, пока она неторопливо вела его по всему поместью. Она дословно поняла приказание Голландца. Брауна в качестве назидательного примера показали всем работникам усадьбы.

Униженный и взбешенный Браун, однако, никак не мог помешать приведению в исполнение вынесенного ему приговора.

А Голландец был вполне удовлетворен итогами дня. Ему удалось укротить бестолкового Брауна, который теперь будет во всем проявлять уступчивость, а предложив контракт Эрике, он сделал ее своей союзницей. Теперь он располагал всеми шансами получить сведения о деловых возможностях владельцев Гамбургской судоходной корпорации и спокойно определить будущую стратегию.

Сообщение о том, что большой город Цзинань, расположенный на берегах Желтой реки, объят восстанием, вызвало целый переполох при дворе императора Даогуана. Необычным был не сам факт мятежа — инакомыслящих в Срединном Царстве всегда хватало, и огни недовольства вспыхивали то там, то здесь. Существенным казалось, что Цзинань был столицей провинции Шаньдун, которая с северной стороны примыкала к провинции Хэбэй, где располагался Пекин. То обстоятельство, что мятежники осмелились бросить вызов могуществу Императора Поднебесной в такой пугающей близости от его столицы, указывало на их непроходимую тупость.

Император Даогуан, человек мягкий и утонченный, питал искреннее отвращение к насилию. Но когда ему бросали вызов, в его жилах закипала кровь маньчжурских предков. Не медля ни минуты, он поручил подавление мятежа своим самым испытанным генералам, Вень Бо и Бу Цуню, и предоставил им полную свободу действия. Генералы же заявили о своем намерении в кратчайшие сроки сформировать армию в десять тысяч человек и повести ее в Цзинань.