В годы Гражданской войны на юге России были созданы еще три юнкерских училища. Два из них — имени генерала Алексеева и имени генерала Корнилова — как училища военного времени сформировались в сентябре 1921 г. из имевшихся тогда юнкерских школ. Несколько раньше, в ноябре 1919г., для пополнения армии офицерами-артиллеристами в Одессе было восстановлено основанное еще в 1912 г., но после революции 1917-го прекратившее свое существование Сергиевское артиллерийское военное училище. После эвакуации из Одессы его в конце января 1920 г. перевели в Севастополь, где оно оставалось до исхода из Крыма. Все три названных училища также принимали активное участие в Гражданской войне, имели награды и отличия от верховного командования белых войск. И наконец, два училища были созданы уже в самом Галлиполи. 25 февраля 1921 г. приступили к учебе Алексеевско-Николаевское инженерное и Николаевское кавалерийское училища. Таким образом, при 1-м армейском корпусе к весне 1921 г. функционировали шесть военных училищ, в которых насчитывалось около двух тысяч юнкеров и обслуживающего персонала.
Об условиях размещения училищ в Галлиполи уже говорилось, чтобы дополнить эту неприглядную картину, достаточно привести хотя бы такой пример. Два училища — кавалерийское Николаевское и пехотное Корниловское — для своего расположения получили мечеть дервишей, сильно пострадавшую от войн и времени. При этом Корниловское разместилось внизу, а над ним, на боковых деревянных хорах, некогда предназначавшихся для турчанок — Николаевское. Как следует из воспоминаний свидетелей этого случая: «В конце января 1921 г. во время чтения лекций на хорах они внезапно рухнули, и находившиеся на них юнкера, офицеры с начальником училища упали вниз с высоты в 5 сажень на корниловских юнкеров, причем пострадало 4 офицера и 52 юнкера, получивших ранения, ушибы и переломы конечностей. Два юнкера умерло от полученных увечий, а начальник кавалерийского училища и до 1/3 из получивших увечья юнкеров — тяжело пострадали»{122}.
Примечательно, что несмотря на все эти трудности — тяжелые условия жизни, бедность, катастрофическую нехватку пособий и учебной литературы, — тяга к знаниям, как отмечали сами преподаватели, была не ниже, а выше, чем в мирное время. Вскоре как в училищах, так и в войсках заработали платные кружки по изучению иностранных языков, так называемые «исторические комиссии», созданные для того, чтобы вести летопись всех событий Гражданской войны, в которых принимали участие Вооруженные силы Юга России, а потом Русская армия. Восстанавливались журналы боевых действий подразделений.
В это же время начали издаваться рукописные журналы и даже был проведен среди них конкурс. Призовое место занял журнал артиллеристов-дроздовцев «Веселые бомбы». Безусловно, все эти меры отвлекали людей от мрачных мыслей, вселяли надежду, что армия может быть востребована как военная сила.
В Галлиполи всегда остро ощущалась нехватка информации. Часть мизерного количества газет, поступавших «сидельцам», расклеивали на специальных щитах в городе и лагере, а другая часть передавалась в полковые информационные пункты, и оттуда уже кое-что распространялось по ротам и батареям. Этого было крайне недостаточно, и с апреля 1921 г. всех младших офицеров обязали устраивать групповые читки газет для младших чинов. Приходили в Галлиполи в основном такие, издания, как «Общее дело», «Новая русская жизнь» и некоторые газеты на французском языке. Конечно, этого было недостаточно — слухи, домыслы и просто сплетни победить таким образом было невозможно.
Выход все же был найден. Как отметил в своих воспоминаниях В.Х. Даватц: «По инициативе молодого энергичного журналиста подпоручика Шевлякова организовалась "Устная газета", где 2—3 раза в неделю в городе и лагере читались сводки газет всех направлений, собственные статьи, фельетоны, рефераты»{123}. Первый «сеанс» газеты состоялся 29 марта 1921 г. в помещении солдатской читальни. Командование сначала с недоверием отнеслось к инициативе Шевлякова. Опасались возврата к настроениям армии 1917 г., митингам, беспорядкам, агитации, направленной против командиров. Однако опасения не подтвердились, видно, армия уже переболела вирусом окопной демократии.
Вскоре посыпались заявки на проведение сеансов газеты от училищ, отдельных частей, поэтому решили расширить географию и тематику выступлений, организовать две редакции: одну в городе, другую в лагере. Впоследствии обе редакции объединились.
Всего было более 500 выступлений «устной газеты». Они собирали многочисленную аудиторию. На сохранившихся снимках того времени видны сотни людей, жадно вслушивающихся в слова выступающих. Некоторые сеансы носили элементы театрализации. Например, в связи с 60-летием со дня рождения А.П. Чехова местной драматической группой были тут же показаны спектакли «Хирургия», «Предложение» и «Медведь»{124}.
Беспокоило, конечно, большое число беженцев. Еще 12 января 1921 г. они были сведены в специально созданный батальон и размещались рядом с войсками. Это была очень разношерстная публика. Кроме бывших военнослужащих здесь оказалось немало людей, попавших в Крым в конце войны случайно и по разным причинам не покинувших корабли в Константинополе. Было еще около 1200 человек так называемых «иностранцев», считавших себя таковыми после поражения в Крыму. Как правило, это были люди, родившиеся и выросшие в России, служившие в ее армии, но по национальному признаку принадлежавшие к кавказским, прибалтийским и другим народам. Большинство из них составляли грузины, латыши, литовцы, поляки, румыны, закарпатские украинцы. Некоторых уже отправляли из Галлиполи в Константинополь, но французы их возвращали назад, требуя все новых документов.
Чтобы держать ситуацию в этом батальоне под контролем, он, как и в воинских частях, был разбит на подразделения, во главе которых стояли строевые командиры. Но беженцы, решившие порвать с армией, плохо подчинялись воинским порядкам. К лету 1921 г., когда наиболее активная часть беженцев схлынула, батальон представлял собой уже массу инертных, ничем не занятых людей, потерявших всякую перспективу в личной жизни.
Многие приезжали сюда, влекомые слухами о готовящихся отправках то в Бразилию, то в Советскую Россию, то в балканские страны. Некоторые беженцы самостоятельно покидали батальон и исчезали в неизвестном направлении.
Примечательно, что беженцев было значительно меньше из Корниловского, Марковского и Дроздовского полков, чем из Алексеевскою, сформированного из разрозненных частей — остатков непосредственно Алексеевскою и Самурскою полков, а также 13-й и 34-й дивизий. Заметно было, что в беженский батальон из пехоты уходило больше, чем из кавалерии, где до последних дней сохранялось ядро старых полков и где связь между людьми была значительно крепче.
Показательны и общие цифры беженства. Через этот батальон со дня его сформирования прошло 3650 человек. Кроме того, лагерь покинуло, помимо батальона, уйдя группами непосредственно из частей в Болгарию и Бразилию, 1796 человек. Другими словами, пятая часть корпуса оставила Галлиполи до его исхода в балканские страны. При этом солдат было больше. Из них на положение беженца перешел каждый четвертый, а из офицеров — каждый шестой. Возвратившихся в Советскую Россию оказалось немного — 3,67%, при этом офицеров — чуть более половины процента{125}.
Галлиполийцы, как и те, кто поселился в это время на Лемносе и в Чаталдже, живо интересовались событиями Гражданской войны, еще продолжавшейся в Сибири и на Дальнем Востоке. Говорили о своей скорой переброске туда. Разговоры о возможном участии врангелевцев, в основном казаков, в боевых действиях на Дальнем Востоке не были случайны. Так, Г. Раковский пишет, что упоминавшийся генерал П.Н. Калинин и его штаб «…начинают разрабатывать план переброски казаков на Дальний Восток, к атаману Семенову. Эти мысли инспирировались майором Такасахи, представителем покровительствовавшей авантюристу Семенову Японии при ставке Врангеля и представителем атамана Семенова, товарищем прокурора Покровским, братом известного на Юге России ген. Покровского»{126}.