Шай мельком взглянула на остальных арбитров, тех, что сидели у камина. Казалось, что им нет до неё никакого дела. Однако друг с другом они не разговаривали.
«Значит, слушают. Что-то происходит, — думала Шай, — что-то их беспокоит».
Гаотона неподвижно стоял рядом, слегка в сторонке. Лицо не выдавало никаких эмоций.
Фрава смотрела на Шай как недовольный родитель на дитя. Она специально сделала такую многозначительную паузу, чтобы девушка поверила. Поверила в своё освобождение! По их задумке, она теперь должна стать податливой, мягкой — и согласится на всё — за свободу.
Значит, шанс действительно есть…
Всё, пора брать дело в свои руки.
— Так что вам от меня нужно? — поинтересовалась Шай. — Давайте обсудим, что вы хотите мне предложить.
— Что?! — воскликнула Фрава. — Девочка, ты забыла, тебя вообще-то завтра казнят. Если нам что-то от тебя и нужно, то предложить мы можем тебе только твою жизнь!
— Моя жизнь — это моя жизнь, — ответила Шай, — и так будет всё оставшееся мне время.
— Хватит! — перебила её Фрава. — Ты сидишь в клетке, сделанной специально для таких, как ты. В её стенах — тридцать разных пород.
— Сорок четыре на самом деле.
Гаотона в удивлении приподнял бровь.
«О, Ночи! Хоть в этом я не ошиблась!»
Шай взглянула на Гаотону.
— Вы что, думали, я песчаника не увижу? Ну, даёте! Я же Воссоздатель. Мы изучаем породы камней ещё на первом году обучения. Камушек, кстати, с карьера Лайо.
Фрава хотела было сказать что-то, приоткрыв рот в легкой улыбке.
— И да, я знаю, что позади камней есть ещё металлические пластины из ралькалеста, который воссозданию не поддаётся, — продолжала Шай вслепую. — Стена — это так себе задачка, потянуть время, пока Воссоздатель её решает. Понятно, что ваша клетка не из известняка и ему подобного материла, который отковырял и свободен, даже мучиться с воссозданием не надо. Стенки вы, конечно, сделали, но, чтобы уж наверняка, заблокировали выходы ралькалестом.
Фрава сжала губы.
— Правда… ралькалест тоже не идеален, — продолжила Шай, — металл слабый. Решётка наверху, конечно, крепкая — не выбраться, но пластины довольно хрупкие. Вы слышали что-нибудь об антраците?
Фрава нахмурилась.
— Это камень, который горит, — ответил Гаотона.
— А вы мне дали свечу, — произнесла Шай и нырнула рукой за пояс, за спину. Она швырнула на стол грубую деревяшку — печать души! — Я просто могла поработать со стеной, убедить камни, что они — антрациты. Не так уж это и трудно, зная, что пород в стене — сорок четыре. А горят антрациты хорошо, их жар растопил бы ваши пластины.
Шай резко метнулась на стул и села, откинувшись на спинку. Она слышала, как сзади тихо прорычал стражник. Фрава ещё сильней сжала губы — в тончайшую линию и… промолчала.
Шай позволила себе расслабиться, глубоко вздохнула и тихо поблагодарила Неведомого Бога.
О, Ночи! Они верят её болтовне! Она очень боялась, что окажись среди них хоть кто-то мало-мальски разбирающийся в воссоздании, и её вранью тут же настал бы конец.
— Я хотела бежать этой ночью, — продолжила Шай, — подозреваю, что если вы обратились к такой еретичке, как я, то дело важное. Итак, ещё раз, что у вас есть мне предложить?
— Я всё ещё могу казнить тебя, — сказала Фрава. — Прямо сейчас. Здесь.
— Но вы ведь не сделаете этого, так ведь?
Фрава стиснула зубы.
— Я же говорил, что она тот ещё орешек, — обратился Гаотона к Фраве.
Шай уже заметила, что произвела на него впечатление. Но вот его глаза… В них будто было горе! Но горе ли? О, этого старика не так-то легко прочитать, он словно книга на языке свордиш.
Тем временем Фрава поманила кого-то пальцем. Появился слуга и вынес небольшую коробочку, замотанную в тряпку. Шай задержала дыхание.
Слуга отжал фиксаторы и открыл крышку. Внутренняя часть коробочки была обита тканью, а внутри — пять небольших выемок, туда можно класть печати души.
Печать представляла собой вытянутое каменное изделие размером с большой палец. Сверху лежала маленькая книга в кожаном переплёте, вся затёртая из-за постоянного использования. От неё шёл слабый запах, такой родной для Шай…
Печати, лежавшие в коробке, не совсем простые. Знаки сущности! Сильнейшие среди всех печатей души.
Они работали непосредственно с личностью, могли на короткое время переписать характер человека, его биографию, его душу. Каждую печать требовалось индивидуально настраивать на конкретного человека. И все пять в коробке были настроены на Шай.
— Пять печатей — пять душ, — продолжала Фрава. — Это незаконное страшное колдовство. Вечером они должны быть уничтожены. Пускай ты бы убежала сегодня… но этих печатей уже никогда бы не увидела. Сколько требуется сделать, скажем, одну?
— Годы… — прошептала Шай.
Других копий у неё нет. Все необходимые заметки и рисунки хранить — пускай даже в тайниках — слишком опасно. Ведь любой желающий может покопаться в её душе и всё про неё узнать.
Шай всегда держала их при себе. И как только выпустила — отобрали!
— Вот это… мы тебе и предложим за работу, — Фрава произнесла с таким брезгливым выражением, будто перед ней поставили тарелку с какой-то гадкой слизью и гнилым мясом.
— Согласна.
Фрава кивнула. Слуга захлопнул коробочку.
— А теперь позволь мне показать, что от тебя требуется.
Раньше Шай и помыслить не могла о встрече с императором, не говоря уже о том, чтобы ткнуть в него пальцем.
Ашраван. Император Восьмидесяти Солнц, сорок девятый правитель Империи Роз — на её тычок никак не отреагировал.
Его взгляд был устремлен в никуда, и хотя пухлые розовые щёки лучились здоровьем, выражение лица его оставалось совершенно безжизненным.
— Что с ним случилось? — спросила Шай, вставая с кровати императора. Кровать была выполнена в древнем ламиойском стиле с изголовьем в виде феникса, устремившегося к небу.
Девушка уже видела эскиз такого изголовья в одной из книг; вероятно, он и стал источником для воссоздания.
— Убийцы, — произнёс арбитр Гаотона. Он стоял по другую сторону кровати вместе с двумя лекарями.
Из Бойцов только капитану Зу было позволено войти.
— Они ворвались две ночи назад и напали на императора и его жену. Она была убита, а император получил арбалетный болт в голову.
— Знаете, — заметила Шай, — с учётом того, что стреляли в голову, он выглядит очень и очень неплохо.
— Ты знакома с запечатыванием? — спросил Гаотона.
— Не особо, — ответила Шай. Её народ называл это воссозданием плоти. С его помощью целитель с исключительными навыками мог воссоздать тело, удаляя раны и шрамы, но для этого были необходимы опыт и годы мастерства.
Воссоздатель должен был знать каждое сухожилие, каждую вену и мышцу для того, чтобы правильно исцелить.
Запечатывание было одной из немногих отраслей воссоздания, которую Шай изучила лишь поверхностно.
Сделаешь обычную подделку не так — ничего страшного, создашь произведение, не имеющее особой художественной ценности. Неправильно проведёшь воссоздание плоти — погибнет человек.
— Наши мастера по запечатыванию — лучшие в мире, — произнесла Фрава. Она прошлась у изножья кровати, заложив руки за спину. — Как только всё закончилось, мы тут же вызвали врачевателей. Они, конечно, залечили рану на голове, но…
— Но не рассудок? — спросила Шай, проводя рукой перед его глазами. — Получается, не так уж хорошо они его и вылечили.
Один из докторов, маленький человечек с большими оттопыренными ушами, кашлянул. Они торчали, словно оконные ставни в погожий день.
— Запечатывание лечит тело, но не душу. Это всё равно, что красиво переплести истлевшую книгу. Да, она будет как новенькая, но вот слов… слов в ней уже не будет. Да, у императора сейчас здоровый мозг, но он — пуст!
— Да уж, — произнесла Шай. — Вы выяснили, кто подослал убийц?