Все это было известно еще больше века назад, но уж слишком неподготовленно было человечество для отречения от ложной веры, от паразита естественного развития разума- религиозности. Нельзя также опустить факт господства тогда идеалистической (только лишь от недоступности многих современных инструментов познания; в силу исторической обделенности оными) философии различного рода, поощряемой церковью в Европе. Люди, стоявшие, на уже тогда казавшимися абсурдными, идеях идеализма, имели большую поддержку со стороны общественности только благодаря церкви, благодаря её влиянию на ту же общественность.

Сейчас же, основная масса мыслящих людей, могут считать себя «свободными умами», и в праве высказывать свою точку зрения, или присоединять её со сходной, не опасаясь быть клеймимыми «грешниками», «неугодными», и прочими средневековыми словечками; тем самым давая свободу обновленной материалистической мысли, давая ей занять господствующее положение среди всякой мировой философии. Но все ещё находятся «истинноверующие» среди общего количества мыслящих людей, придерживающихся если не материалистической, то агностической точки зрения, о причинах сохранения которых говорилось выше, именно благодаря таким все еще невозможно говорить об окончательном становлении свободного человека, или «свободного ума».

Падение церкви началось с конца девятнадцатого столетия, когда вместе с новым материализмом появилось на свет направление в философии жизни- ницшеанство. Именно тогда прогремел над всем ученым человечеством клич о том, что «Бог умер!». Но падение это, ускоренное октябрьской революцией в России и становлением в ней социализма, не смогла проистечь достаточно быстро во всей тогдашней Европе, в которой еще сохранилась, пускай изрядно «прохудившаяся», власть католической церкви. В эпоху феодализма, её власть была практически всеобъемлющей, поистене, «божественно» неограниченной властью в руках папы.

Под всевозможными библейскими лозунгами, «во спасение» (о нем, кстати, будет отдельный разговор несколько ниже) наших душ, умерщвлялись сотни и тысячи талантливых мыслителей, ученых, рационалистов, да и в общем, просто несогласных с религией людей. После «гибели» последнего феодала, при взятии власти буржуазией, стала зарождаться возможность свободной оценки всякой идеи, религии- появилась партийность. В партиях могли состоять как идеалисты, так и материалисты. Отныне, когда неугодных более не сжигали на кострах, стал напрямую критиковаться вопрос о божественном происхождении всего живого, о боге, как феномене в жизни человека, об его влиянии на бытие этого человека. На ряду с обособлением и централизацией вокруг «наивного реализма» всей материалистической мысли, претерпевал изменения и идеализм. Пьедестал, на котором он ранее стоял, начал заметно шататься под натиском так давно не признаваемой им (и церковью!) науки, свободной человеческой мысли.

Основоположником классического материализма принято считать Людвига Фейербаха, (повлиявшего впоследствии на философские воззрения К. Маркса, Ф. Энгельса) который был ярым критиком не просто христианской религии, но и веры в ноуменальных божеств вообще: «Основу религии составляет чувство зависимости человека; в первоначальном смысле природа и есть предмет этого чувства зависимости, то, от чего человек зависит и чувствует себя зависимым. Природа есть первый, изначальный объект религии, как это вполне доказывается историей всех религий и народов.»- начинает он одну из самых примечательных своих работ «Сущность религии». И тут он абсолютно прав, всякая примитивная человеческая вера связана именно с природой, как непознанной, опасной и «требующей» почитания, «вещью в себе».

Тут стоит еще раз сказать о том, что «вещь в себе», по определению непознаваема, но таковых вещей в мире «наивного реализма», объективной реальности, не существует. Есть лишь «вещи в себе», которые рано или поздно станут «вещами вне себя», тогда, когда они будут познаны. Исходя из этой точки зрения, можно ли утверждать, что «вещь в себе» действительно существует?

Думаю, все таки можно. Следует лишь изменить понятие об этой вещи.

Вещь в себе- есть вещь, временно недоступная человеческому познанию с точки зрения эмпирического пути её определения. По прошествии определения её, она переходит в стадию существования в качестве «вещи вне себя», или «вещи для нас».

Допуская некоторую неопределенность данного мною термина, стоит ответить на некоторые возникающие вопросы:

1. На каком основании стоит менять данное Кантом классическое содержание понятия «вещи в себе»?

2. Относится ли данная формулировка только к эмпирическому способу познания?

3. Можно ли считать любое трансцендентное понятие «вещью в себе» с точки зрения классического понимания её содержания?

1. Существует объект А, и познающий его субъект Б. На основе зрительного опыта, субъект постановил что объект является шарообразным телом определенного цвета. Используя тактильный опыт (сенсуальный),субъект постановил, что тело имеет низкую температуру и хрупкую поверхность. Субъект Б организовал при помощи полученных им сведений, апостериорный опыт. Далее ему стоит предположить, что может находиться внутри шарообразного тела. Путем физического воздействия на него, он, разбивает его на некоторое количество осколков, и обнаруживает внутри него некоторое полое пространство с произрастающими на краях внутренних осколков фиолетовых кристаллов.

До обнаружения и определения характеристик произрастающего внутри кристалла, он был «вещью в себе», недоступной эмпирическому способу познания. Ещё до того, как внешняя оболочка его тела была опознана субъектом, то есть до того, как возникла идея определить содержимое тела, кристалл был «вещью в себе» данного объекта.

Точно также, я могу утверждать, что для меня лично, для моего сознания, содержимое стола в чужом кабинете будет «вещью в себе», до тех пор, пока я не открою каждое отделение этого стола, для эмпирического опознания его содержимого. Я не отрицаю «вещь в себе», я лишь признаю её не таковой, какой её признает Кант.

2. Именно так. Потому как остальное, ноуменальность как таковая, будет происходить только внутри нашего сознания, то есть вне чувственного опыта. При познании этой вещи эмпирически, она уже не будет являться вещью в себе в реальности, но может быть таковой внутри сознания отдельно взятого человека, пускай даже того, который не участвовал в эмпирическом познании объекта.

3. С точки зрения восприятия классической «вещи в себе», возможно. На примере любого божества, покуда, таковое будет существовать только вне нашей реальности (рай, ад, Валгалла).

Исходя из выведенного мной нового определения «вещи в себе», я также позиционировал с таковой и природу (цитата Фейербаха «Сущность религии»; смотри выше), как временно непознаваемое явление. Поклонявшись природе, как божеству, люди не знали её законов, не могли объяснить увиденных ими «чудес и ужасов» объекта их почитания: дождя, молнии, шторма, землетрясения и т.п. Следовательно, они могли познать опытным путем далеко не все то, чему они поклонялись, не всю природу. Именно поэтому, для них она являлась абсолютной вещью в себе, причиной наводнения они видели вмешательство богов, живущих в океанах, грома и молний в обитающих на небесах. Подобный вопрос также ставит и Фейербах- «Божественная сущность, раскрывающаяся в природе, есть не что иное, как сама природа; она раскрывается, выявляется и напрашивается человеку как божественное существо; Вера в то, что в природе раскрывается другое существо, а не сама природа, что природа восполняется и управляется существом, от нее отличным, принципиально совпадает с верой в то, что духи, демоны, дьявол раскрываются в человеке, во всяком случае в некоторых состояниях, что они владеют человеком; это фактически есть вера в то, что природа одержима чуждым, призрачным существом».

4.

Далее стоит вывести свойственный религии абсурдизм (в данном случае, христианства): если человек, не понимая природы, от страха перед ней стал всячески почитать её, став «верующим в природу», поступает действительно логично, то, христиане, выдвигая своего бога, стоящего над всеми другими богами (грозы, воды, огня, воздуха и проч.) ставят неразрешимый вопрос к самим себе: «От чего же убережет такой бог?». В случае с язычеством или тотемизмом, все становится предельно ясно: жертвой можно вымолить у богов хорошего урожая, крепкого здоровья, долгой жизни, вообще всего, что действительно важно в рамках человеческого бытия. Иисус же, оглашает о том, что земное бытие не есть первичное, не есть конечное, и все мы, творения отца его, создателя всего сущего. Соразмерно с развитием человеческого разума, менялись потребности этого разума, так как менялось бытие, которому соответствовало первобытное человеческое сознание. Ежели для начала, человеку было достаточно «земной пищи», то потом, потребовалась пища для его духа, «души». Именно такой пищей и стала сказка о царстве божием. Весь евангелие пропитан идеей жизни после смерти, трансцендентном существовании в раю, или аду. Как я говорил ранее, главным, опаснейшим врагом религии является наука. И не только потому, что ученые умы могут задавать церкви «неправильные вопросы», но потому что наука делает человека независимым от церкви, отлучает его от бога самым естественным способом, так стремительно и так бесповоротно, что с этим уже ничего не поделать. Средневековые методы борьбы с просвещением уже не помогут, они уже достаточно слабы для современности, и власть церкви, как власти политической уже вряд ли кто назовет столь эффективно порабощающей супротив свободного разума. Последним оплотом теократизма по праву считается Ватикан, но, несмотря на это, Ватикан является показательным государством, показательным в плане свободы и человеческого достатка. Всего того, чего нельзя отыскать в странах славянских, в тех, где ведущую роль играет православие. У нас же оно связано с постоянными жертвами этой церкви, потому что только эта церковь стала по-настоящему зависима не от бога, но от человека.На протяжении всего существования Советского Союза, православная церковь была гонима, была не востребована, а исповедовали её только те «смельчаки», что не боялись смертной расправы. Бердяев в своей работе «Истоки русского коммунизма» большую часть отводит именно описанию борьбы коммунистической идеи с идеей православной: «Священники поставлены в нечеловеческие условия существования, они лишенцы, лишены элементарных человеческих прав, парии в советском государстве. Служителей культа явно хотят поставить в такое положение, чтобы они не могли существовать. Невыносимо моральное и материальное положение священников, против которых не воздвигнуто никаких обвинений. Это положение бывает так тяжело, что иногда предпочитают быть посаженными в тюрьму. Но епископов и священников, кроме того, постоянно арестовывают, ссылают в Соловки и расстреливают.» Годы уничижения религиозного чувства, поставленная в альтернативу «царству небесному», царство земное, коммунистическое, привели советского гражданина (за исключением крестьянства, сельских жителей) к принятию альтернативы христианской морали, мораль коммунистическую, в том смысле в котором эту мораль воспринимали советские теоретики. Всем доказывали, и по преимуществу доказали, что человек независим от «божеств», что все содеянное «господом», есть суть содеянное человеком. Бердяев в своих взглядах на советскую власть, на религиозность среднего христианина, высматривает общие негативные и позитивные факторы, играющие, по его мнению, большую роль в формировании нового общественного сознания. Будучи человеком религиозным и более того, буржуазным, он поддерживает основные коммунистические идеи, также соглашается с мыслью о неэффективности капиталистического способа производства как альтернативы социалистическому. Его стремление показать возможность синтеза коммунистической и христианской морали, пред общим их врагом- капиталом, принимают все более и более осмысленные очертания, в отличии от лозунгов всяческих реакционных, конформистских православных течений в пост-революционной России. Роль Советского Союза в становлении атеистического общества, была сколь грандиозной сколь и несущественной по современным меркам общественного сознания. Чудовищные формы борьбы с «инакомыслящими», породили огромное количество «мучеников» гонимой большевиками церкви, возведения многих из них в сан святых, «героев павших в борьбе за истинно русскую веру», как следствие, еще большее ужесточение мер в борьбе с религией со стороны советской власти. После крушения советского материализма (читай: абсолютно атеистического), и становления демократических государственных норм, процесс давления на религию остановился, более того, снискав в русской православной церкви преданного союзника, новая власть всячески поощряла её влияние, принеся сердечные «извинения» за содеянное советской властью преступление против нее.